Посреди кухни стоял дворник Филипп и читал наставление.  Его  слушали лакеи, кучер, две горничные, повар, кухарка и два мальчика-поваренка,  его родные дети. Каждое утро он что-нибудь да  проповедовал,  в  это  же  утро предметом речи его было просвещение.
- И живете вы все как  какой-нибудь  свинячий  народ, -  говорил  он, держа в руках шапку с бляхой. - Сидите вы тут сиднем и кроме невежества не видать в вас никакой цивилизации. Мишка в  шашки  играет,  Матрена  орешки щелкает, Никифор зубы скалит. Нешто это ум? Это не от ума, а от  глупости. Нисколько нет в вас умственных способностей! А почему?
- Оно действительно, Филипп Никандрыч, - заметил  повар. -  Известно, какой в нас ум? Мужицкий. Нешто мы понимаем?
- А почему в вас нет умственных способностей? - продолжал  дворник. - Потому что нет у вашего брата настоящей точки. И книжек вы не  читаете,  и насчет писаний нет у вас никакого смысла. Взяли бы книжечку, сели бы  себе да почитали. Грамотны небось, разбираете печатное. Вот ты, Миша,  взял  бы книжечку да прочел бы тут. Тебе  польза,  да  и  другим  приятность.  А  в книжках обо всех предметах распространение. Там и об естестве найдешь, и о божестве, о странах земных. Что из чего делается, как разный народ на всех языках. И идолопоклонство тоже. Обо всем в книжках найдешь, была бы охота. А то сидит себе около печи, жрет да  пьет.  Чисто  как  скоты  неподобные! Тьфу!
- Вам, Никандрыч, на часы пора, - заметила кухарка.
- Знаю. Не твое дело мне указывать. Вот, к примеру скажем, хоть  меня взять. Какое мое занятие при  моем  старческом  возрасте?  Чем  душу  свою удовлетворить? Лучше нет, как книжка или ведомости. Сейчас  вот  пойду  на часы. Просижу у ворот часа три. И вы думаете, зевать буду  или  пустяки  с бабами болтать? Не-ет, не таковский! Возьму с собой книжечку, сяду и  буду читать себе в полное удовольствие. Так-то.
Филипп достал из шкапа истрепанную книжку и сунул ее за пазуху.
- Вот оно, мое занятие. Сызмальства  привык.  Ученье  свет,  неученье тьма - слыхали, чай? То-то...
Филипп надел шапку, крякнул и, бормоча, вышел из кухни. Он  пошел  за ворота, сел на скамью и нахмурился, как туча.
- Это не народ, а какие-то химики свинячие, - пробормотал он, всё еще думая о кухонном населении.
Успокоившись, он вытащил книжку,  степенно  вздохнул  и  принялся  за чтение.
"Так написано, что лучше и не надо, -  подумал  он,  прочитав  первую страницу и покрутив головой. - Умудрит же господь!"
Книжка была хорошая, московского  издания:  "Разведение  корнеплодов. Нужна ли нам брюква". Прочитав первые две  страницы,  дворник  значительно покачал головой и кашлянул.
- Правильно написано!
Прочитав третью страничку, Филипп задумался. Ему хотелось  думать  об образовании и почему-то о французах. Голова у него  опустилась  на  грудь, локти уперлись в колена. Глаза прищурились.
И видел Филипп сон. Всё, видел он, изменилось:  земля  та  же  самая, дома такие же, ворота прежние, но  люди  совсем  не  те  стали.  Все  люди мудрые, нет ни одного дурака, и по улицам ходят всё французы  и  французы. Водовоз, и тот рассуждает: "Я,  признаться,  климатом  очень  недоволен  и желаю на градусник поглядеть", а у самого в руках толстая книга.
- А ты почитай календарь, - говорит ему Филипп.
Кухарка глупа, но и она вмешивается в  умные  разговоры  и  вставляет свои замечания. Филипп  идет  в  участок,  чтобы  прописать  жильцов, -  и странно, даже в этом суровом месте говорят только  об  умном  и  везде  на столах лежат книжки. А вот кто-то подходит к лакею  Мише,  толкает  его  и кричит: "Ты спишь? Я тебя спрашиваю: ты спишь?"
- На часах спишь, болван? - слышит Филипп  чей-то  громовый  голос. - Спишь, негодяй, скотина?
Филипп вскочил и протер глаза; перед ним стоял  помощник  участкового пристава.
- А? Спишь? Я оштрафую тебя, бестия! Я  покажу  тебе,  как  на  часах спать, моррда!
Через два часа дворника потребовали в участок. Потом он опять  был  в кухне. Тут, тронутые его наставлениями, все сидели вокруг стола и  слушали Мишу, который читал что-то по складам.
Филипп, нахмуренный, красный, подошел к  Мише,  ударил  рукавицей  по книге и сказал мрачно:
- Брось!