Против моих окон, заслоняя для меня солнце, высится  громадный  рыжий домище  с  грязными  карнизами  и  поржавленной   крышей.   Эта   мрачная, безобразная скорлупа содержит в себе однако чудный, драгоценный орешек!

Каждое утро в одном из крайних окон я вижу  женскую  головку,  и  эта головка, я должен сознаться, заменяет для меня солнце! Я люблю  ее  не  за красоту... В узеньких серых  глазках,  в  крупных  веснушках  и  в  вечных папильотках из газетной  бумаги  нет  ничего  красивого.  Люблю  я  ее  за некоторые индивидуальные особенности ее возвышенного интеллекта.

Каждое утро я  вижу,  как  молодая  женщина  в  белой  кофточке  и  в папильотках подходит к окну и  с  жадностью  хватает  газеты,  лежащие  на подоконнике. Я вижу, господа, как она развертывает газеты и  с  блеском  в глазах спешит пробежать их скучные  страницы...  В  это  время  покорнейше прошу наблюдать выражение ее лица. Это выражение бывает  различно,  смотря по обстоятельствам... То лицо  ее  озаряется  блаженной  улыбкой,  и  она, сияющая, с блестящими глазами, начинает  весело  прыгать  по  комнате;  то страшное, невыразимое отчаяние искажает черты ее лица, и она, схватив себя за голову, как безумная, шагает из угла в угол... Никогда  я  не  вижу  ее равнодушной... Дни идут за днями,  и  счастье  чередуется  с  отчаянием... Сегодня она безумно счастлива, завтра она хватает себя  за  папильотки.  И нет конца ее радостям и мукам!..

Я  отчасти  психолог  и  знаток  человеческого  сердца.   Психические явления, наблюдаемые мною в окне, доступны моему  пониманию,  как  таблица умножения. Когда по лицу молодой женщины плавает блаженная улыбка, в  моей голове теснятся такие мысли:

"Гм...  Очевидно,   известия,   сообщаемые   сегодняшними   газетами, благоприятны... Очень рад... Вероятно,  мою  незнакомку  радует  поведение Цанкова и последняя речь Гладстона.  Быть  может,  ее  приятно  волнует  и многообещающее свидание Бисмарка с Кальноки... Очень может также  статься, что в сегодняшних номерах она узрела нарождение нового русского таланта... Во всяком случае я очень рад... Редким женщинам  доступны  радости  такого высшего качества!"

И я в восторге начинаю шагать из угла в угол и восклицать:

- Чудное, редкое создание! Последнее слово  женской  эмансипации!  О, побольше бы таких женщин! Такие именно женщины и нужны нам!

Когда же лицо незнакомки искажается отчаянием, я думаю:

"Ну, газет, стало быть, хоть и в руки не бери! Дрянь дело!  Вероятно, мою  vis-a-vis  возмутил  Каравелов  или  Муткуров...  Думаю  также,   что двусмысленная игра утрирующей Австрии  и  поведение  Милана  оскорбили  ее честную натуру... Она страдает, но какую честь делает ей это страдание!"

Я шагаю, волнуюсь и восклицаю:

- Вот она, настоящая женщина! Ей  доступна  гражданская  скорбь!  Она может страдать за человечество!..

И я без ума от этой редкой женщины... Едва только наступает  утро,  я уже  стою  у  своего  окна  и  жду,  когда  в  окнах  vis-a-vis  покажется незнакомка. Ночью я мечтаю и жду утра, днем шагаю из угла  в  угол...  Да, господа, это необыкновенная женщина!

Летом, когда мои и ее окна были открыты, я не раз слышал истерический плач и счастливый смех... Однажды даже я слышал, как она, схватив себя  за голову, в отчаянии и гневе прокричала:

- Негодяй! Мучитель!

И разорвала в клочки газету...

Жалею, что в моей квартире не  живет  Ауэрбах,  Шпильгаген  или  иной романист,  ищущий   "новых   людей"...   Они   воспользовались   бы   моей незнакомкой...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Я чувствую, что благоговение мое мало-помалу обращается  в  страстную любовь. Да, я люблю ее! Боже, какая пропасть разделяет меня от  нее!  Душа ее полна гражданской скорби, я же давно уже утерял свои идеалы и, затертый средою, живу пошлыми интересами толпы...

Но, тем не менее,  я, не будучи в силах преодолеть себя, иду к рыжему дому и звоню к дворнику.  Два двугривенных развязывают дворницкий язык,  и он на все мои расспросы рассказывает мне,  что незнакомка живет в квартире Љ  5,  имеет  мужа  и  неисправно  платит за квартиру.  Муж ее каждое утро убегает куда-то и возвращается поздно вечером, пронося под мышкой четверть водки  и  кулек  с провизией...  Муж значится в паспорте сыном губернского секретаря, а незнакомка его женою...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

После третьей бессонной ночи  посылаю  ей  визитную  карточку.  Видел сегодня, как она, прочитав газету, ударила кулаком по подоконнику. О,  вы, Каравеловы,     Муткуровы,     Салюсбери,     кондуктора     конножелезки, сахарозаводчики! Отчего я не в  силах  отплатить  вам  за  все  страдания, которые вы ей причиняете?..

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

...Сегодня (10 сентября) муж ее спустил  меня  вниз  по  лестнице.  Я счастлив. Ради нее  я  готов  на  все  жертвы!..  Настоящее  объяснение  я откладываю на завтра...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

11-е сентября. Придя сегодня к ней, я застаю ее за газетами. Пробежав наскоро две-три газеты, она вдруг падает на стул и издает стон...

- Дорогая моя, - говорю я ей,  целуя  ее  руку. -  Что  волнует  вас? Поделитесь со мной  вашими  скорбями  и,  верьте,  я  сумею  оценить  ваше доверие! Ну скажите, отчего вы сейчас плачете?

- Как же мне не плакать? - говорит  моя  незнакомка. -  Вы  посудите: сегодня нам нужно платить за квартиру, а мой балбес-муженек дал  в  газеты только 60 строчек! Ну, разве мы можем так жить? Вчера он написал ровно  на 11 руб. 40 коп., а сегодня я едва насчитала три рубля! Ну не несчастна  ли я? Нет, и злой татарке  не  пожелаю  быть  женой  репортера!  Он  негодяй! мерзавец! Вместо того, чтобы работать, у Саврасенкова  сидит!  Постой  же, придешь ты!..

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

"О, женщины, женщины!" - сказал Шекспир, и для  меня  теперь  понятно состояние его души...