|
Уже как будто ничего не веся,
Стремясь в зенит под музыку гобоя,
Я с девушкой по имени Олеся
Почти летел вдоль полосы прибоя.
Но, впрочем, не гобои, не валторны -
Ее иная музыка манила,
И я за нею брел туда покорно,
Где грозно ухал бар "У Автандила".
Олесе намекнул я, что по пьяни
Положено купаться без одежды -
На это ритуальное купанье
Я возлагал огромные надежды.
"Щас, щас, - я думал, - сядем на веранде,
Как следует наквасимся обои,
И девушка поддастся пропаганде
И мне отдастся в полосе прибоя".
Гремел ансамбль, и пол стонал от пляски.
"Простая дружба - это извращенье!" -
Я проорал, почти срывая связки,
И девушка потупилась в смущенье.
На щечках девушки расцвел румянец,
А на устах рождалось: "Я согласна".
"Позвольте даму пригласить на танец", -
Вдруг произнес над нами кто-то властно.
И два атлета над столом нависли,
Цепями и браслетами сверкая.
Конечно, мы с Олесей сразу скисли -
Пугала нас компания такая.
"Нет, лучше мы вас угостим шампанским", -
Сказал один, обритый, как Котовский.
Представился он Дро Нахичеванским,
Второй сказал, что он Иван Московский.
Смотрели оба только на Олесю,
И в их глазах желание я видел,
Когда ж в беседу попытался влезть я,
То двух джентльменов сразу же обидел.
Хоть говорил я только о погоде,
Но мой базар был чисто дилетантский.
"Мужик, ты чем-то недоволен вроде?" -
Спросил внезапно Дро Нахичеванский.
Взирал он полусонными очами
И поднимал губу, как Жириновский.
"Ну что ж, придется разобраться с вами", -
Вставая, произнес Иван Московский.
Напрасны были робкие протесты:
"Ну что, козел, в штаны уже нахезал?" -
Сказали мне и вмиг сорвали с места,
А кто-то из толпы пинка мне врезал.
И к выходу нас повлекли с Олесей;
Беспомощность с ума меня сводила -
По-прежнему был безмятежно весел,
Гудел от пляски бар "У Автандила".
Расправа никого не удивляла -
Ухмылками ушедших проводила
Та публика, что густо населяла
В ту ночь крутой кабак "У Автандила".
Меня держало только чувство долга,
А то в кусты я дунул бы, как заяц.
По переулкам пропетляв недолго,
На кладбище мы как-то оказались.
И только там я обратил вниманье
На то, что август - время звездопада
И что сверчков несметное собранье
Поет во тьме кладбищенского сада,
Что сотни лиц глядят на нас влюбленно
С овальных фотографий заоградных,
И портят всё лишь два тупых пижона,
Носители инстинктов плотоядных.
Я им сказал: "Божествен вид окрестный,
Зачем же осквернили эту ночь вы?" -
И, крякнув, стопудовый крест железный
Я вырвал неожиданно из почвы.
"Исчезни, нечисть!" - я распорядился,
И меж созвездий тень креста мелькнула.
Два раза гул над морем раскатился -
И укатился в сторону Стамбула.
Ничем не разобьешь башку атлета,
Но две башки я вбил в грудные клетки.
Два странных безголовых силуэта,
Подергиваясь, как марионетки,
И делая бессмысленные жесты,
Вспять поплелись, к покинутому бару,
А я воткнул со вздохом крест на место
И проводил глазами эту пару.
Вот, значит, почему у Автандила
Заметил я так много безголовых.
Бармен вливал в них виски и текилу
Через отверстья в пиджаках бордовых.
Но это никого там не смущало,
Да и меня в тот миг, представьте, тоже,
Но на пороге, вспомнив всё сначала,
Пробормотал невольно я: "О Боже!"
"Ты их убил", - заплакала Олеся.
"Да нет, - я возразил, - не та порода.
Они - как море, ветер или месяц,
Как вечно нам враждебная природа.
Едва с любимой ты уселся в баре
И с ней собрался выпить граммов по сто,
Как тут же вылезают эти твари
И вас толкают в сторону погоста.
От них спасались верой наши деды,
Храня духовность русскую по селам,
А крест служил гарантией победы -
Кода бывал достаточно тяжелым".
*
Красавица по имени Олеся
С тех пор свои сменила предпочтенья.
Теперь ее уже, как ты ни бейся,
Не заманить в ночные заведенья.
Она теперь неряшливо одета
И любит спорить по вопросам веры,
И лобзиком священные сюжеты
Выпиливает ловко из фанеры.
|
