|  | 
                   
      
       Городец  на  Волге;  там  умер  на  возвратном  пути  из Орды 
 в. к. Александр Ярославич Невский в 1263 году.
  Ночь на дворе и мороз.
 Месяц-два радужных светлых венца вкруг него.
 По небу словно идет торжество;
 В келье ж игуменской зрелище скорби и слез...
  Тихо лампада пред образом Спаса горит;
 Тихо игумен пред ним на молитве стоит;
 Тихо бояре стоят по углам;
 Тих и недвижим лежит, головой к образам,
 Князь Александр, черной схимой покрыт -
 Страшного часа все ждут; нет надежды, уж нет!
 Слышится в келье порой лишь болящего бред.
 Тихо лампада пред образом Спаса горит...
 Князь неподвижно во тьму, в беспредельность глядит...
 Сон ли проходит пред ним, иль видений таинственных цепь -
 Видит он: степь, беспредельная бурая степь...
 Войлок разостлан на выжженной солнцем земле.
 Видит: отец! смертный пот на челе,
 Весь изможден он, и бледен, и слаб...
 Шел из Орды он, как данник, как раб...
 В сердце, знать, сил не хватило обиду стерпеть...
 И простонал Александр: "Так и мне умереть..."
 Тихо лампада пред образом Спаса горит...
 Князь неподвижно во тьму, в беспредельность глядит...
 Видит: шатер, дорогой, златотканый шатер...
 Трон золотой на пурпурный поставлен ковер...
 Хан восседает средь тысячи мурз и князей...
 Князь Михаил {*} перед ставкой стоит у дверей...
 {* Кн. Михаил Черниговский.}
 Подняты копья над княжеской светлой главой...
 Молят бояре горячей мольбой...
 "Не поклонюсь истуканам вовек", - он твердит...
 Миг - и повержен во прах он лежит...
 Топчут ногами и копьями колют его...
 Хан, изумленный, глядит из шатра своего...
 Князь отвернулся со стоном и, очи закрыв,
 "Я ж, - говорит, - поклонился болванам, чрез огнь я прошел,
 Жизнь я святому венцу предпочел...
 Но, - на Спасителя взор устремив, -
 Боже! ты знаешь - не ради себя -
 Многострадальный народ свой лишь паче души возлюбя!.."
 Слышат бояре и шепчут, крестясь:
 "Грех твой, кормилец, на нас!"
 Тихо лампада пред образом Спаса горит...
 Князь неподвижно во тьму, в беспредельность глядят...
 Снится ему Ярославов в Новгороде двор...
 В шумной толпе и мятеж, и раздор...
 Все собралися концы н шумят...
 "Все постоим за святую Софию, - вопят, -
 Дань ей несут от Угорской земли до Ганзы...
 Немцам и шведам страшней нет грозы...
 Сам ты водил нас, и Биргер твое
 Помнит досель на лице, чай, копье!..
 Рыцари, - памятен им пооттаявший лед!..
 Конница словно как в море летит кровяном!..
 Бейте, колите, берите живьем
 Лживый, коварный, пришельческий род!..
 Нам ли баскаков пустить
 Грабить казну, на правеж нас водить?
 Злата и серебра горы у нас в погребах, -
 Нам ли валяться у хана в ногах!
 Бей их, руби их, баскаков поганых, татар!.."
 И разлилася река, взволновался пожар...
 Князь приподнялся на ложе своем;
 Очи сверкнули огнем,
 Грозно сверкнули всем гневом высокой души, -
 Крикнул: "Эй вы, торгаши!
 Бог на всю землю послал злую мзду.
 Вы ли одни не хотите его покориться суду?
 Ломятся тьмами ордынцы на Русь - я себя не щажу,
 Я лишь один на плечах их держу!..
 Бремя нести - так всем миром нести!
 Дружно, что бор вековой, подыматься, расти.
 Веруя в чаянье лучших времен, -
 Всё лишь вконец претерпевый - спасен!.."
  Тихо лампада пред образом Спаса горит...
 Князь неподвижно во тьму, в беспредельность глядит...
 Тьма, что завеса, раздвинулась вдруг перед ним...
 Видит он: облитый словно лучом золотым,
 Берег Невы, где разил он врага...
 Вдруг возникает там город... Народом кишат берега...
 Флагами веют цветными кругом корабли...
 Гром раздается; корабль показался вдали...
 Правит им кормчий с открытым высоким челом...
 Кормчего все называют царем...
 Гроб с корабля поднимают, ко храму несут,
 Звон раздается, священные гимны поют...
 Крышу открыли... Царь что-то толпе говорит...
 Вот перед гробом земные поклоны творит...
 Следом - все люди идут приложиться к мощам...
 В гробе ж, - князь видит, - он сам...
  Тихо лампада пред образом Спаса горит...
 Князь неподвижен лежит...
 Словно как свет над его просиял головой -
 Чудной лицо озарилось красой,
 Тихо игумен к нему подошел и дрожащей рукой
 Сердце ощупал его и чело -
 И, зарыдав, возгласил: "Наше солнце зашло!"
  1875
  
   
 
 |