|
Позвольте, братцы, обратиться робко:
пришла пора почистить наш народ,
а я простой советский полукровка
и попадаю в страшный переплет.
Отчасти я вполне чистопородный:
всесвятский, из калужских христиан.
Но по отцу - чучмек я инородный
и должен убираться в свой Пхеньян.
Куда же мне по вашему закону?
Мой край теперь отчасти только мой.
Пойтить на Волгу, побродить по Пскову
имею право лишь одной ногой.
Во мне кошмар национальной розни!
С утра я слышу брань своих кровей:
одна вопит, что я кацап безмозгий,
другая - почему-то - что еврей.
Спаси меня, Личутин и Распутин!
Куда ни плюнь - повсюду мне афронт.
Я думал, что я чистый в пятом пункте,
и вот, как Пушкин, порчу генофонд.
А мой язык, любимый и привычный?
Его питал полвека этот край.
Так русский он?
Или русскоязычный?
Моя, Куняев, твой не понимай!
Живой душе не дайте разорваться!
Прошу правленье РСФСР:
таким, как я, устройте резервацию,
там, где-нибудь... в Одессе, например.
Там будет нас немало, многокровных:
Фазиль, Булат, отец Флоренский сам.
Нам будут петь Вертинский и Миронов.
Высоцкий тоже будет петь не вам.
Каспаров! Гарик! Тоже двуединый!
Разложим доску! Врубим циферблат!
И я своей корейской половиной
его армянской врежу русский мат!
А вам скажу, ревнители России:
Ой, приглядитесь к лидерам своим!
Ваш Михалков дружил со Львом Абрамычем Кассилем,
а Бондарев - по бабке - караим!
Декабрь, 1989 г.
|
