У этого простого солдата тонкое, выразительное лицо, длинные волосы, спадающие на уши, и так называемые артистические пальцы. Они, правда, грязные и потрескавшиеся, но они сохранили нервность и подвижность. Солдат беспрерывно перебирает ими полы своей длинной не по росту шинели.

Он музыкант из города Касселя - Рейнгард Райф. Он молод. Ему всего двадцать восемь лет, но он успел в жизни: окончил консерваторию по классу рояля и скрипки и вскоре стал преподавателем теории музыки в той же консерватории, в том же Касселе. В тысяча девятьсот тридцать девятом году его взяли в солдаты, и с тех пор он выполнял всяческую тыловую работу. На днях его отправили на советско-германский фронт, и он сразу же сдался в плен.

- Война - это ужас, - сказал он, - я никогда ничего подобного не ожидал.

Это очень характерно. Они все ожидали найти в России то, что нашли во Франции. Захлебнувшись в собственной крови, они поняли, что ошибались. Рейнгарду Райфу не понадобилось много времени, чтобы решить для себя вопрос о мире и войне. Он просто выбрал мир. Он уже избавился от страха смерти и испытывает сейчас приятное чувство безопасности.

Я задаю вопрос:

- Как вы относитесь к гитлеровскому режиму?

- О, все это мало меня интересует! Это политика. Для меня в мире существует только музыка.

- Вы - молодой человек. Вы развивались и формировались в гитлеровские времена. Не может быть, чтобы у вас отсутствовало всякое отношение к гитлеризму.

- Представьте, это так, - говорит молодой человек, приятно улыбаясь, - у меня есть одна любовь - музыка. Все остальное для меня не существует.

Я стараюсь стать на его точку зрения. Может быть, и вправду он убежден в том, что музыка и политика - понятия несовместимые. Что ж, музыка так музыка! Немного странно говорить о музыке, когда неподалеку идет тяжелый бой, а стекла избы, где происходит разговор, время от времени дребезжат, потому что "юнкерсы" имеют обыкновение сбрасывать бомбы, когда никто их об этом не просит. Но музыка - все-таки хорошая тема для разговора.

- Давайте же поговорим о музыке, - говорю я.

- С величайшим удовольствием, - говорит он.

- Что вы скажете о французской музыке?

- Простите, о французской?!

- Да.

Он поражен. Он некоторое время смотрит на меня с искренним изумлением. Потом, очевидно, вспомнив, что находится в плену, очень мягко говорит:

- Но во Франции нет музыки.

- То есть, как это нет?

Он смотрит на меня с некоторым сожалением, потом объясняет:

- Нет французской музыки.

- Вы не знаете ни одного французского композитора?! Не можете назвать ни одной фамилии?!

- Н-нет... - говорит он, пожимая плечами и, видимо, пытаясь вспомнить. - Французских? Н-нет, не знаю.

- Хорош! - восклицает комендант-майор, который ходит по избе и, видно, не одобряет этого разговора о музыке. - А "Фауст" Гуно? А "Кармен" Бизе? Хорош преподаватель! Просто он врет. Никакой он не музыкант!

- Погодите, - говорю я, - еще минуточку, - и обращаюсь к пленному: - А русских композиторов вы знаете?

- Русских? Конечно! Кто их не знает! Чайковский!

- Еще бы! А что сочинил Чайковский?

- Пятую и Шестую симфонии. О! Это гениальные произведения!

- А вы знаете, что ваши солдаты и офицеры наделали в Клину, в домике Чайковского, там, где он писал эти гениальные произведения?

Я коротко рассказываю ему об этом

- Это ужасно! - говорит он. - Вероятно, так оно и было.

Видно, он хорошо знает, на что способно гитлеровское войско.

- Ну, а что еще написал Чайковский?

Музыкант молчит.

- Неужели вы не знаете? Никогда не слышали?

Музыкант пожимает плечами.

- Врет он, - сердито бормочет майор, - никакой он не музыкант.

- А каких еще русских композиторов вы можете назвать?

Рейнгард Райф морщит лоб. Он силится вспомнить.

- Чайковский, - говорит он, - и еще этот... тоже очень гениальный композитор...

Он шевелит пальцами, но вспомнить не может.

- Хорошо. Оставим французскую и русскую музыку. Как-никак, это музыка ваших врагов (умоляющий жест со стороны музыканта). Но вот ваш союзник - Италия. Любите вы итальянскую музыку?

- О! Итальянская музыка! Я очень люблю итальянскую музыку!

- Ну и прекрасно! Я тоже люблю. Расскажите мне об итальянских композиторах и назовите их сочинения.

- Верди, - сразу же выпаливает он. - У него есть опера "Аида".

- Это правильно. А еще что написал Верди?

- "Аиду", - повторяет преподаватель теории музыки, - и потом...

Он шевелит пальцами. Я уже знаю, что это означает.

- Верди написал несколько десятков опер, и половина их всемирно известны. Их может перечислить любой первоклассник из музыкального училища. Ну, ладно, оставим пока Верди. Ведь не только Верди есть в Италии. Назовите еще итальянских композиторов.

- Россини. У него есть одна опера... очень хорошая... Ну, просто выскочило из головы!

- В конце концов это неважно, как она называется. Предположим, "Севильский цирюльник". Расскажите сюжет этой оперы.

Музыкант из Касселя молчит. Он красен. На лбу у него пот.

- Вы знаете, - говорит он, - на фронте так быстро все забывают.

- Как! И самая музыка забывается?

- Музыка никогда не забывается. Музыку Россини я отлично помню.

- Хорошо. Спойте мне любую мелодию из любого сочинения Россини.

Гнетущая пауза. Наконец музыкант из Касселя откашливается и говорит:

- Я, знаете, простудился на фронте. У вас тут в России такой мороз, что... гм...

Он показывает на горло: дескать, требуйте у него чего угодно, но петь он не может.

Я беру листок бумаги, вычерчиваю пять линеек, бодро ставлю скрипичный ключ и протягиваю листок гитлеровскому музыканту.

- Пожалуйста, напишите здесь любую мелодию Россини.

Солдат багрово краснеет.

- Я не знаю, - говорит он наконец.

- Вы, кажется, любите "Аиду". Запишите здесь любую мелодию из "Аиды".

- Я не знаю, - бормочет он.

- Хорошо. Запишите здесь любую мелодию любого иностранного композитора.

Подавленное молчание.

- Я же вам говорил, что он не музыкант! - восклицает майор.

Но вот представьте, товарищи, что он все-таки оказался музыкантом. Он ни в чем не соврал. Он говорил чистейшую правду.

Весь разговор с этим молодым человеком записан мною со стенографической точностью. Дальнейшее показало, что молодой человек отлично знает немецкую музыку, что он действительно окончил гитлеровскую консерваторию, а потом стал в ней преподавателем.

Факт этот страшен. С юношеских лет музыкально одаренный человек попал в некий музыкальный концлагерь, где существует лишь одна немецкая музыка. От всего остального, от всего, что было создано человеком в области музыки, от всей красоты мира человек был отделен колючей проволокой. И Гитлер получил то, что хотел. Он воспитал невежду, который убежден, что в мире есть одна лишь Германия, что ни одна другая страна в мире не имеет и не может иметь своего искусства, что все страны могут быть лишь рабами Германии. Сейчас, в плену, он, конечно, поджал хвост. Видите ли, он любит музыку, а до политики ему нет дела. Ему нет дела до того, что шайка злых маньяков превратила даже такое мирное дело, как музыкальное образование, в орудие национального угнетения, а следовательно, разбоя и грабежа.

В течение долгих лет в центре Европы хладнокровно готовились миллионы убийц. Их нужно было воспитать так, чтобы им ничего и никого не было жалко; им нужно было доказать, что только немцы - это люди, способные создавать культурные ценности. Весь остальной мир - это двуногие существа, ни на что не способные. Ведь этот молодой невежда совершенно искренне убежден в том, что во Франции нет музыки, подобно тому, как миллионы других немецких молодых невежд совершеннейшим образом убеждены, что и во Франции, и в России, и в Англии, и в Америке, и даже в Италии нет ни живописи, ни науки, ни театра, ни кино, ни литературы.

Мы долгое время не могли понять этого. Собственно, мы знали, но не могли поверить в это, а потому не понимали. В своем воображении мы создавали немецкого молодого человека, которого не худо бы перевоспитать. Но у нас не хватило воображения, чтобы понять, что давно уже Гитлер превратил свою молодежь в человекоподобных обезьян, которых научили только лишь носить штаны, бриться, говорить "хальт" и "цурюк" и стрелять из автомата.

И ненавидеть все человечество.

15 марта 1942 г.