- You have to pass with me. Now.

Человек говорит твёрдо, хотя и негромко, и скороговоркой, и как-то в сторону. Но при этом очевидно, что если уж эти слова произнесены, то теперь он сделает всё - вплоть до применения табельного оружия, чтобы я выполнил его приказ, чтобы "прошёл" с ним сейчас же.

Применит, не задумываясь - если его удостоверение с ослепительной штамповкой желтого металла и буквами FBI - поддельное; применит, чуть помедлив, если оно настоящее.

Длинный и нескладный, усталый, сонно моргающий, он одет в джинсы, свитер и куртку из плотной, негнущейся кожи; нет ни тёмного костюма, ни однотонного галстука, завязанного однажды давным-давно и теперь лишь ослабляемого по вечерам и снова затягиваемого каждое утро, в адскую рань - во сколько встают агенты ФБР? В три? В четыре? Он не похож на агента, но под курткой что-то определённо есть - не иначе, "Зиг-Зауер".

"Крайслер". Не слишком приметный, но почти новый; что же, хотя бы машина - такая, как надо. Успокаиваю себя. Думаю, что, может, ничего страшного не происходит - какие-нибудь вопросы ко мне, какие-то бумаги ждут моей не по чину затейливой подписи, или кто-то просто ошибся. С кем не бывает.

Дождь. Сквозь изменчивый капельный рисунок мелькают синеватые фонари, дворы и заборы. Вдали, почти неразличимые, нависают над местностью высотные здания - потенциальные мегатонны строительного мусора, стеклянной пыли, проводов и бумаги, чёрные, с редкими тусклыми огоньками.

А над ними - набрякнув, сочась, протекая - куда большим числом мегатонны тёплой кисловатой воды, смешанной с копотью, слегка ядовитой.

Агент всю дорогу молчит, лишь щурится от встречных огней, сжав бесцветные губы.

Приехали. Госпиталь? полицейский участок? дождь слепит. Идём мимо широких стеклянных дверей, нам не туда - нам чуть дальше, к невзрачному боковому входу.

Стальная дверь без ручки. Агент прижимает таблетку-ключ. Холл: белые двери, потертые кресла, закрытый на замок гардероб, ни души.

Перевожу в уме на английский фразу "Я хочу немедленно связаться с российским консулом". Перевод продвигается не очень.

Коридор: жёлтые лампы, всюду пыль. Страшно. Шкафы с непонятными банками, зеленоватый кафель на стенах, справа - небольшая комната; входим, зажигается свет - дерганый, белый, жужжащий. Стол, два стула.

- Please sit down. Wait here.

Сажусь, как приказано. Стол завален бумагами, сверху них – полиэтилен и толстый слой пыли. Где-то внутри рождается мелкая противная дрожь. Мне совершенно не нравится здешний запах - слабый аромат больницы. Лекарств. Боли. Смятения. Смерти. Что же делать?

Человек позади меня, в коридоре, гремит какими-то склянками; нужно срочно бежать - но как? Окно затянуто толстой стальной сетью, а за ней - темнота. Нет.

Обратно, в коридор, и толкнуть его посильнее? Агент вооружён. Коридор длинный, он успеет спокойно прицелиться… они отлично стреляют…

Шаги. Агент подходит и приставляет нечто холодное и твёрдое к моей шее; я вздрагиваю, хочу повернуть голову, успеваю увидеть блеск металла и блики внутри небольшого резервуара с жёлтой, маслянистой жидкостью, когда он хватает меня свободной рукой за волосы. Над моим правым ухом раздаётся короткое шипение, а в шею словно вонзается острый ноготь, перехватывает дыхание ВЫКЛ

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

ВКЛ

Полная темнота, лишь светится вдалеке зеленый прямоугольник с белыми буквами "EXIT".

Я лежу на спине, голый, на полированном металлическом столе. До подбородка накрыт колючей накрахмаленной тканью, руки лежат вдоль тела, они притянуты к столу чуть выше локтя и на запястьях узкими ремешками, так, что пошевелить руками невозможно. То же самое и с ногами. От меня пахнет шампунем – безымянным, стандартным, из тех, какие дают в средней руки отелях.

Странно, но я не испытываю страха - хотя и совершенно беспомощен, а обстановка так и приглашает запаниковать. Но мне лишь хочется спать; возможно, это защитная реакция нервной системы, или всё ещё действует инъекция, или я просто не хочу верить, что всё наяву ВЫКЛ

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

ВКЛ

Тону в розовом море света, от которого нельзя спрятаться; огромная летающая тарелка, зависшая надо мной, слепит ксеноном сквозь сжатые веки. Не могу пошевелиться, лишь морщусь и недовольно мычу. Наконец яркость убавляется, и чьи-то твёрдые пальцы умело заклеивают мой рот широким скотчем. Осторожно приоткрыв глаза, я вижу шесть огненных пятен, расположенных по кругу: на меня будто уставилось огромное насекомое. Замечаю край белой ткани, которой прикрыто мое тело, и сразу же вспоминаю случившееся.

Я лежу на стальном столе под лампой; её свет - направленный, помещение освещено слабо, но, постаравшись, можно разглядеть ещё один - пустой - секционный стол, кафель на полу и на стенах, металлические тумбы вдоль стен с поблескивающими на них приборами неизвестного назначения.

Операционная? морг?

В световой конус, в центре основания которого, наполовину прикрыв глаза, лежу под своим саваном я, входят двое: это уже знакомый мне агент – но теперь он переоделся, на нём темный костюм, однотонный галстук, всё то, чего в прошлый раз ему явно недоставало, и…

Женщина. На первый взгляд – забавная, низенькая. На второй она поражает.

Тёмный деловой костюм, в вырезе - белая кожа с микроскопическим золотым крестиком, а выше, окруженное несколько растрёпанными, но лишь несколько, рыжими! медными!! волосами - Её лицо, как вызов. Как пощёчина и как награда за долгую и верную службу.

Я вспоминаю слышанное когда-то: "красота остается в невозможностях тела".

Это лицо – невозможно; оно гениально. Оно само по себе служит достаточным доказательством существования бога, простым и доступным.

Я замираю, забыв о своём сомнительном положении. Она смотрит на меня, кусает губы, поправляет чёлку, и я понимаю, что этот жест буду вспоминать, как откровение. Как счастье. Как прикосновение к Истине.

Переглянувшись с агентом, Она протягивает ко мне руку… розовые длинные ногти… резким рывком сдёргивает с меня ткань. Я остаюсь лежать перед ними, беспомощный, голый, такой до боли неуместный, несовершенный, убогий и оскорбительный для Её холодных, синих, полных скептицизма глаз.

Агент смотрит на часы и идёт к выходу.

- He’s yours, Scully. But keep yourself well in hand this time, OK?

- OK. Hope you’ll easy find some amusement for the next few hours.

Её голос!..

Она следует за агентом, запирает дверь на ключ, потом мучительно долго отсутствует в поле моего зрения - но присутствует недосягаемо и незримо: я слышу стук Её каблуков, Она открывает и закрывает какие-то двери, далеко от меня, словно в другом измерении, где темно и ничего неизвестно. Между тем у меня, в моём измерении, всё предельно ясно, откровенно, напоказ и это заводит, щекочет. Здесь светло и тепло, здесь необычно, занятно, интригующе.

Безмятежно улыбаюсь, шевелю с наслаждением пальцами ног, даже не задумываясь о причине этого своего легкомыслия. По моей душе пробегают волнами противоречивые предвкушение и стыд, смятение и радость, предчувствие праздника и предчувствие смерти…

Она возвращается и подходит ко мне; смотрит задумчиво, одевая перчатку; на Ней теперь медицинская одежда, зеленая, тонкая; волосы убраны назад, на лице появились специальные защитные очки – большие, сверкающие десятками бликов – миниатюрных отражений лампы. Очки Ей не просто идут – они придают Её внешности запредельность.

В прошлый раз я не поверил бы, что Её лицо можно улучшить… что можно что-то добавить… оттенить… акцентировать… но очки сделали Её неким эфирным существом, до боли привлекательным андроидом… которому идут даже скрипучие хирургические перчатки.

Поправив очки, Она достаёт из кармана диктофон и кладёт его на столик рядом со мной, я впервые замечаю этот столик и начинаю с интересом его изучать. Там – инструменты, такие разные, но единые в своём холодном равнодушном молчании. Ножи, подлинней и покороче, дисковая пила, крючки, на которые больно даже просто смотреть, хитрые зажимы, пинцеты…

- 3:28 PM, begin autopsy on white male, age 30 - говорит Она и ставит диктофон на паузу; затем в Её руке появляется маркер. Она прижимает его к моему горлу – в ноздри бьёт запах дешёвого бренди, кожа реагирует на прикосновение маркера так остро, словно это скальпель – и проводит длинную, очень длинную жирную линию посередине моего тела, от кадыка через пупок до самого низа живота, пока не упирается в волосы.

Взяв маленький сверкающий шприц с парой кубиков прозрачной жидкости, Она уверенно, технически безупречно – без боли – делает мне укол в вену. Жаркая волна бьет в затылок. Я чувствую сильнейшее возбуждение – мышцы напрягаются, словно под холодным душем, руки и бока покрываются "гусиной кожей", возникает эрекция, ничуть меня не удивляя, наоборот, странным кажется, что это не произошло раньше.

Зрение меняется: на несколько секунд всё мутнеет, предметы расплываются, их контуры множатся, затем окружающее вдруг становится чётким, невероятно контрастным, ярким.

Тело наполняется светом, энергией, силой. Думаю, что могу разорвать удерживающие меня ремни, если пожелаю, но отчего-то продолжаю бездействовать.

Она, приблизившись, изучает кожу у меня на груди, словно там напечатана интригующая заметка – хотя я знаю, что там ничего, ни татуировок, ни шрамов. Все мои чувства обострены. Я жадно вдыхаю запах Её кожи и Её духов.

Выпрямляется. Теперь в Её руке – тонкий металлический стержень, не менее полуметра длиной. Человек несведущий, вроде меня, решил бы, что это – лишь кусок стальной проволоки, а специалист вроде Неё сразу узнал бы так называемый "средний трупный зонд". Она, словно в задумчивости, постукивает этим зондом по моему вышедшему на максимальную расчётную длину члену, отчего он, кажется, начинает эту длину превышать.

Я смотрю на один из рыжих! медных!! завитков, не желающий оставаться заправленным за ухо, и ВЫКЛ

Неожиданно, как обрыв киноленты. Какое-то время я не существую.

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

ВКЛ

Возвращаюсь на своё ложе из нержавейки и вижу, как Она, выпрямившись и отложив зонд, расстегивает пуговицы зеленого халатика…

Что-то новое появилось в Её лице, что-то неуловимое, словно самое легкое опьянение. Какое-то наилегчайшее, почти незаметное безумие проступило сквозь Её безупречность.

Зеленая ткань падает на пол, и Она остаётся в хирургических перчатках и темно-коричневых чулках, и лишь в них.

Приближается, смотрит насмешливо, в руках – скальпель и диктофон.

Мне больно смотреть; Она слепит меня. Я поворачиваю голову: начищенные лезвия и прочие инструменты порозовели - они бесстыдно отражают Её.

- I\'ll begin with the "y" incision, - говорит Она почему-то шёпотом и нажимает на "паузу". Наклонившись, Она хватает меня губами… мой член погружается в горячий, уютный рай, это слишком ВЫКЛ

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

ВКЛ

Снова картинка. Из одежды на мне по-прежнему лишь маркерная черта. Женщина стоит позади меня и что-то делает с моей головой. Мне не видно.

Хрустит рассекаемая кожа, тёплая жидкость течет за ушами, по лбу и по вискам; мне не хочется гадать о том, что происходит. Я снова и снова возвращаюсь в мыслях к моменту, когда Она… так неожиданно… зачем?

Кожу с верхней части моей головы между тем стаскивают, словно чулок; я впервые осознаю, что должен чувствовать боль, но мне не больно, и замираю, изумленный этим; в мозгу до хрипоты спорят гипотезы (сон? Анестезия? Наркотик?)

Визг! Оглушительный, неприятный. Это – дисковая пила, похожая на миксер, я видел её раньше среди прочих инструментов на столике. Череп мелко вибрирует, ощущение похоже на то, когда под наркозом сверлят зубы – неприятно, но болью не назовешь, это лишь дискомфорт, лишь раздражение.

Звук пилы медленно движется по окружности, напоминая тест звуковой карты. Странно, но страха нет; сильнейшая эрекция не пропадает; сознание ясное и какое-то умиротворенное: я и не думаю даже искать выход, пытаться спастись, просто протестующее замычать, наконец. Я - созерцатель, отчаянно равнодушный.

Пила умолкает, но в ушах продолжает звенеть; со звуком, словно ломается напополам спелый гранат, с меня снимают черепную крышку.

Неясные манипуляции внутри черепа; затем Она проносит мимо меня мозг, расплывшийся на подносе из нержавейки, трогательно розовый.

Я замечаю, что на нём местами имеются покраснения, и обеспокоенно думаю, не свидетельство ли это какой-то болезни; затем, словно подсказанный кем-то, приходит вопрос: чем именно я сейчас думаю? Оценив, наконец, ситуацию, я пытаюсь улыбнуться, но это не получается из-за скотча, и ВЫКЛ

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

ВКЛ

Давление на живот.

Включается зрение, и я вижу Её – она залезает ко мне на стол, оперевшись на меня рукой. По-прежнему обнажённая, по-прежнему недоступно далёкая. Словно голографическая проекция, словно сеанс прямой связи с раем.

Мозг вроде бы на месте, я скашиваю глаза и вижу дисковую пилу – блестящую, идеально чистую. Значит, мне всё приснилось?

Она усаживается на меня верхом, вводит мой член в себя – рукой в холодной равнодушной перчатке. Я чувствую, что вобравшее меня в себя – упругое, сильное, горячее, требовательное…

Она начинает медленно двигаться. Одной рукой Она держится за край стола, другую прячет за спиной. Я смотрю на Её грудь: безмятежно-наивную, похожую на дружелюбных новорожденных клонов, на крупные, неровные, светлые, почти сливающиеся с окружающей кожей …

…Вверх! Её рыжие! медные!! волосы взлетают, избавившись от заколки, и опускаются вместе с Ней,

… соски… живот… плоский, такой, каким и должен быть живот тренированного агента… но всё же отдающий хозяйке должное, очаровательно округлый, как подушка для драгоценностей,

…Вниз! Мне хочется Ей помочь, но я притянут к столу. Зачем?.. ведь я не хочу никуда отсюда,

…Вверх! Глаза – синие, особенно синие на фоне волос, а, может быть, это цветные контактные линзы? Уж очень синие эти глаза… Она кусает нижнюю губу. Губы - как цветы. Флоксы. Такие росли на даче, в детстве, розовые, плюшевые…

… снова вниз, и вверх! И вниз!! бедра – сильные, белоснежные, Она не любит солнце? Я тоже,

… Вверх!! Шея … полированный камень, золотая нить - как змея, несущая в зубах крест…

… Вниз!! Она закрывает глаза, сосредоточена, на лбу собираются складки,

… лобок – прямоугольник тонких, шелковистых волос – рыжих! медных!! А ниже…

… Вверх!! Она хватает себя по прежнему затянутой в резиновую перчатку рукой за грудь и приподнимает вверх, словно желая подарить мне на память.

… Вниз!!!

По Её телу проходит долгая, плавная судорога, я хочу увидеть Её глаза, но Она запрокинула голову назад; негромкий хрипловатый то ли смешок, то ли стон вырывается у Неё; я чувствую себя щедро вознаграждённым, получившим, как минимум, орден или "Оскар".

Несколько бесконечных секунд в неподвижности.

Она открывает глаза: они воинственно сияют, в них мерцает голубая сталь, и в Её руке, той, что она с самого начала прятала за спиной – сталь скальпеля. Она подаётся вперёд, так и не выпуская меня из себя, синие глаза вблизи обжигают, я поднимаюсь над холодным влажным столом в безнадёжной попытке дотянуться до Её губ, и в этот момент Она всаживает скальпель по самую рукоятку мне в горло.

ВЫКЛ

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

ВКЛ

- Heart weighs 410 grams, tissue appears healthy.

Я распорот точно по маркерной черте, сверху донизу, моя грудная клетка распилена, её половинки бесстыдно разведены в стороны и мешают мне осмотреться.

Приходит Она: молодая женщина в чулках, очках и перчатках. У Неё моё сердце –запутанный мускульный узел, красный осьминог с отрубленными конечностями.

Она вся забрызгана моей кровью, темные, почти чёрные капли блестят на очках, на щеках, стекают по белой коже, оставляя извилистые розовые следы. Запускает руку в мою брюшную полость и достаёт печень - вишневый и глянцевый, похожий на половинку огромного уха орган (я сужу лишь по размеру, не будучи специалистом).

Она поднимает поднос с моей печенью, словно официантка – фирменное блюдо; к печени не хватает зелени, салатного лука, или мандаринов, зато красного вина здесь с избытком.

Демонстрация блюд продолжается; взвесив, Она приносит их обратно и расставляет вокруг; с большого подноса пытается уползти, словно гигеровский живой многометровый фаллос, мой кишечник – скользкий, блестящий питон, уже не помню, чем именно фаршированный.

Появившись с очередным подносом, Она выглядит немного усталой, рассеянно оглядывается, проводит по левой груди рукой, оставляя кровяные полосы, затем решительно запускает руки в меня.

Почки – жизнерадостно розовые, трогательные фасолины, к ним нужен уксус, и лимоны, и тонко порезанные солёные огурцы.

Мне нет дела до всех этих блюд, я хочу лишь одного. Хочу снова - с Ней, Её, в Неё, а потом пускай заберёт всё себе, законсервирует до лучших времен в холодном, обжигающем формалине, а мою выпотрошенную оболочку оставит жить на больничной помойке.

Она возвращается, облизывает с перчатки кровь, смотрит задумчиво, словно пытаясь что-то важное вспомнить, затем поднимает полный моих внутренностей поднос, приближается и вываливает его содержимое обратно, в мою брюшную полость; я тем временем пытаюсь рассмотреть Её получше, Она поворачивается, я жадно смотрю на

ВЫКЛ

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

ВКЛ

Свободен от ремней, лёгок и могу всё. Я стою перед секционным столом, на котором высыхают ручейки моей крови; Она лежит на столе, смотрит многозначительно и ободряюще, ноги приподняты и бесстыдно разведены в стороны, но я Туда не смотрю – я смотрю Ей в глаза, подхожу, пью, задыхаюсь, тону, выныриваю наконец, и, вдохнув зашитой грубыми стежками грудью, снова бросаюсь на дно.

Она сладкая, словно белизна Её тела – это полупрозрачный слой сахарной пудры, и еще чего-то, что обжигает при вдохе, пьянит, приподнимает над забрызганным кровью полом;

она опасная, словно под сахарным слоем – марципан, смертельное лакомство, в которое по ошибке переложили горького миндаля,

я ползаю по Ней, оставляя блестящие полосы. Я – рыба-язык;

я – огромный изощренный язык, умелый и сильный, похожий на сбежавшую из раковины улитку;

и ещё я могу летать, кажется.

Я перемещаюсь, освободившись от Её губ, и от встречного требовательного языка, от ушей, от горячих упругих шейных артерий, от грудей с их в чём-то похожими, в чём-то различающимися характерами, от живота с его продолговатой впадиной-эпицентром, ниже, в обход, осторожно…

к Тому, что так хотел бы получить навсегда в собственность.

Заказать по Интернету, оплатить кредиткой, получить из рук посыльного, выставить его пинками за дверь, рассовав ему по карманам месячный заработок, разорвать, изнемогая от нетерпения, пять тысяч слоев розовой обёрточной бумаги, и, наконец, вспомнить-увидеть, осознать-убедиться, водрузить на маленький личный алтарь, сохраненное на века, залитое в стеклянный куб.

…Я добиваюсь успехов, спокойно, и вдохновенно, и неоднократно; не в силах сохранять на лице безмятежное равнодушие, Она отталкивает меня в сторону, но тут же поворачивается мне навстречу. Выглядит, как приглашение получить жизнь вечную. Мой ответ очевиден.

Я оказываюсь позади Неё на столе, и - немедленно – внутри. Того, по чему уже успел смертельно соскучиться. Я смотрю на Её спину – по ней размазана моя кровь, смотрю ниже, на то, от чего ужасно хочется отщипнуть кусочек и съесть - и двигаюсь, неожиданно легко и уверенно…

потом закрываю глаза…

потом думаю (выбрав случайным образом) о привезшем меня сюда агенте: где он сейчас, сколько ему лет, как его настроение, что он думает, спорил ли он с Ней хоть раз, ругался ли, а может, они – тоже?..

Сотрясаемый Её реакцией, с силой сжав веки, начинаю считать, подвесив в воображаемой высоте идеальную цель с двумя нулями, и почти достигаю её, к своей радости;

наконец понимаю, что более не властен,

обреченно распахиваю глаза, смотрю вниз - это остро, как скальпель;

стол ездит взад и вперёд, падают заляпанные алым подносы, Она кричит, я хватаюсь за Неё и умираю,

на этот раз, кажется, необратимо,

я взрываюсь, обдав кровавым дождём и Её, и кафельные стены, безразличные – много видевшие, и лампу, и инструменты, и потолок… ВЫКЛ

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

ВКЛ

За окном – скучная панорама городских окраин, она движется мимо, и я понимаю, что сижу, пристёгнутый ремнем безопасности – трогательная забота! – в знакомом уже "Крайслере".

Агент (он снова переоделся! теперь на нем что-то серенькое) ведёт машину, сосредоточенный, жалкий. Заметив, что я пришёл в себя, бросает короткий сочувственный взгляд.

Ему не понять.

Я смотрю с тоской на просыпающийся город: Она где-то там, где-то рядом. Я больше не увижу Её – с этим нужно смириться.

Но всё к лучшему.

Я, не спрашивая, беру его сигареты и зажигалку, закуриваю, улыбаясь безмятежно и кротко. Всё так, как должно быть, всё прекрасно, пусть чешется под рубашкой, заживая, несуществующий шов, а внутри ещё сохраняется пока обескураживающее чувство пустоты.

Я счастлив. Я познал Истину.