|
1. Соломинкa
Вдруг начинаешь принимать,
как наказание,
земное бренное свое
существование.
От жизни каторжной,
привычных унижений
душа сбирается,
как скит к самосожжению.
Ах, жизнь веселая!
Видением не мучай, -
заточкой острою,
веревкою колючей,
случайной сволочью,
своих ли рук причиной, -
в пустом безвременьи
безвременной кончиной.
Что ж, много ль дела -
с этой жизнью распроститься?
Начнешь прощаться, -
бесконечно будет длиться
прощанье с городом, рекой,
друзьями, снегом,
обид прощение,
прощанье с детским смехом,
морозным воздухом, -
все без меня продлится!
деревья, улицы, река,
прохожих лица,
с шитьем задумчивым жена,
сестра и дети,
и эти солнце и луна
на этом свете.
- Прости! - вздохнешь
в закате дня,
и тьма отступит.
Я попрощался, но меня
тоска отпустит
на той черты краю...
А только-то причина -
худое плечико
играющего сына.
Играй, капризничай!
Я для тебя воскресну,
соломка ломкая,
протянутая в бездну.
Аз есмь!
Еще тону в огне
и таю в пепле...
Ему скажите,
а не мне:
- Спасибо!..
2. Златые цепи
Не бойтесь! -
Я буду еще.
Задержусь я.
Остались долги кой-какие
на этом...
И все же какою немыслимой грустью
выходит:
и любящим быть
и поэтом.
- Скажите, и Вам.., -
но бегут себе мимо.
Людское великое противостояние...
А я не могу повторить твое имя
и новое выдумать не в состоянии.
- Постой! - окликаю я именем сына.
Его ты услышишь!
Полслова, два слова...
А осень.
В душе заоконно и сыро.
Но я постараюсь.
И снова, и снова...
И снова воскресну
светло и бесцельно.
Хоть все это, в общем,
большая морока.
Я к жизни прикован,
как каторжник цепью,
и мне не сбежать
до скончания срока.
3. Радиоточка
Беса мелкого ради и
мировых новостей
хрипнет старое радио
в век больших скоростей.
Пестрой жизни в угоду, не
устранясь от забот,
пробурчав про погоду мне,
о любви запоет!
Не врачом, так сиделкою, -
голосок на стене.
Говорящей тарелкою
в детстве помнится мне.
Нынче - кубик пластмассовый,
белый ли, голубой,
не избалован массами,
ведь экран голубой
оттеснил его начисто,
красный угол заняв!
В нем куда больше прячется
и вестей и забав.
Репродуктор мой старенький,
что ты нынче поешь?
Словно дед на завалинке, -
от людей отстаешь...
Мелкой страсти в угоду не
окликай, не зови.
Расскажи про погоду мне
и не пой о любви!
4. Таракан
В ту эпоху застоя, застолья ли,
светлым целям верны,
помню раньше на кухне спорили
мы о судьбах страны.
Завивали горе веревочкой,
лили споры в стакан.
А с буфета глядел с издевочкой
друг семьи - таракан...
Было, было... Эпоха гласности!
Легким взмахом флажка
мы допущены без опасности
к молотью языка.
Языки и мозги опухли. И,
словно в тягостном сне,
вся Россия огромной кухнею
вдруг привиделась мне!
Там кричим мы со светлыми мыслями,
вправо-влево громя,
подымая дымы коромыслами
и посудой гремя...
Неуклонно и неуступчиво,
по низам, по верхам!
А на корочке усом задумчиво
шевелит таракан...
5. 16 июня 1975 года
Памяти матери
А жизнь идет...
И я ходил
в тех летних днях
в событьях скорбных.
И скорбный дух меня водил
и список дел
в порядке вздорном,
что не понять и не принять.
И не пойму и не приемлю...
Но ничего не поменять.
И чтоб кладбищенскую землю
открыли
и зарыли вновь,
чтоб памятник, венки, ограду, -
договорись, и приготовь,
и оплати...
Не муки ада.
Не понимал, не принимал...
"Смерть" - странное какое слово!
И только глаз не подымал,
чтоб горем
не задеть чужого.
И через сутолоку лет
вновь это чувство отстраненья.
Сквозь полусумрак, полусвет
полунадежда на спасенье.
6. Завершение круга
В те дни погода шла наоборот:
сначала снег,
потом дожди и слякоть.
И знать не приходилось наперед
смеяться, материться или плакать...
А мысли глупые
о детях, о семье,
прощальных письмах
и последней воле
не помещались больше в бедной голове,
но порскали строкой в бумажном поле.
Ноябрь ломился в чистые листы
в них завершаясь
не зимой - июнем.
Но за окном, морозны и чисты,
снега легли.
И мы опять не будем
переиначивать
вещей привычный ход
перелопачивать
потери и обиды.
Пусть все путем намеченным идет.
А там посмотрим.
7. За кругом
О память бедная моя,
когда б я помнил
все, что было,
ты б тяжело меня накрыла,
как мертвых мать сыра земля.
О память горькая моя,
когда б я позабыл былое,
сам стал бы жалкою золою,
несомой ветром за поля.
О пыльный свиток, -
жизнь моя!
То забывая, то кляня,
то веселясь,
а то отчаясь, -
то забываюсь, то печалюсь.
И таю дымом без огня.
Чаи полуночные пью,
усталой памяти напиток.
В ночи разматываю свиток,
а почерк чей? - не узнаю.
И засыпаю на краю
полузабвенья, полубреда,
предзимья, пасмурной весны...
|
