Кто ездил по почтовому тракту между Б. и Т.?

Кто ездил, тот,  конечно,  помнит  и  Андреевскую  мельницу,  одиноко стоящую на берегу речки Козявки. Мельница маленькая, в два  постава...  Ей больше ста лет, давно уже она не была в работе, и не мудрено поэтому,  что она  напоминает  собой  маленькую,  сгорбленную,  оборванную   старушонку, готовую свалиться каждую минуту. И эта старушонка давно бы свалилась, если бы она не облокачивалась  о  старую,  широкую  вербу.  Верба  широкая,  не обхватить ее и  двоим.  Ее  лоснящаяся  листва  спускается  на  крышу,  на плотину; нижние ветви купаются в воде и стелются по земле. Она тоже  стара и сгорблена. Ее горбатый ствол обезображен большим темным дуплом.  Всуньте руку в дупло, и ваша рука увязнет в  черном  меду.  Дикие  пчелы  зажужжат около вашей головы и зажалят. Сколько ей лет? Архип, ее приятель, говорит, что она была старой еще и тогда, когда он служил у барина во  "французах", а потом у барыни в "неграх"; а это было слишком давно.

Верба подпирает и другую развалину - старика Архипа, который, сидя  у ее корня, от зари до зари удит  рыбку.  Он  стар,  горбат,  как  верба,  и беззубый рот его похож на дупло. Днем он удит, а ночью  сидит  у  корня  и думает. Оба, старуха-верба и Архип, день и ночь  шепчут...  Оба  на  своем веку видывали виды. Послушайте их...

Лет  30  тому  назад,  в   вербное   воскресенье,   в   день   именин старухи-вербы, старик сидел на своем месте,  глядел  на  весну  и  удил... Кругом было тихо, как всегда... Слышался только шёпот стариков, да изредка всплескивала гуляющая рыба. Старик  удил  и  ждал  полдня.  В  полдень  он начинал варить уху. Когда тень вербы начинала  отходить  от  того  берега, наступал полдень. Время Архип узнавал еще и по почтовым звонкам.  Ровно  в полдень через плотину проезжала Т-я почта.

И в это воскресенье Архипу послышались звонки. Он  оставил  удочку  и стал глядеть на плотину. Тройка перевалила через бугор, спустилась вниз  и шагом поехала  к  плотине.  Почтальон  спал.  Въехав  на  плотину,  тройка почему-то остановилась. Давно уже не  удивлялся  Архип,  но  на  этот  раз пришлось ему  сильно  удивиться.  Случилось  нечто  необыкновенное.  Ямщик оглянулся, беспокойно задвигался,  сдернул  с  лица  почтальона  платок  и взмахнул кистенем. Почтальон не пошевельнулся.  На  его  белокурой  голове зазияло багровое пятно. Ямщик соскочил с телеги  и,  размахнувшись,  нанес другой удар.  Через  минуту  Архип  услышал  возле  себя  шаги:  с  берега спускался ямщик и шел прямо на него... Его загоревшее  лицо  было  бледно, глаза тупо глядели бог знает куда. Трясясь всем телом, он подбежал к вербе и, не замечая Архипа, сунул в дупло почтовую сумку; потом  побежал  вверх, вскочил на телегу и, странно показалось Архипу, нанес себе по виску  удар. Окровавив себе лицо, он ударил по лошадям.

- Караул! Режут! - закричал он.

Ему вторило эхо, и долго Архип слышал это "караул".

Дней через шесть на мельницу приехало следствие. Сняли план  мельницы и плотины, измерили для чего-то  глубину  реки  и,  пообедав  под  вербой, уехали, а Архип во всё время следствия сидел под колесом, дрожал и  глядел в сумку. Там видел он конверты с пятью печатями. День и ночь глядел он  на эти печати и  думал,  а  старуха-верба  днем  молчала,  а  ночью  плакала. "Дура!" - думал Архип, прислушиваясь к ее плачу. Через  неделю  Архип  шел уже с сумкой в город.

- Где здесь присутственное место? - спросил он, войдя за заставу.

Ему указали на большой желтый дом с  полосатой  будкой  у  двери.  Он вошел и в передней увидел  барина  со  светлыми  пуговицами.  Барин  курил трубку и бранил за что-то сторожа. Архип подошел  к  нему  и,  дрожа  всем телом, рассказал про эпизод  со  старухой-вербой.  Чиновник  взял  в  руки сумку, расстегнул ремешки, побледнел, покраснел.

- Сейчас! - сказал он и  побежал  в  присутствие.  Там  окружили  его чиновники...  Забегали,  засуетились,  зашептали...  Через  десять   минут чиновник вынес Архипу сумку и сказал:

- Ты не туда, братец, пришел.  Ты  иди  на  Нижнюю  улицу,  там  тебе укажут, а здесь казначейство, милый мой! Ты иди в полицию.

Архип взял сумку и вышел.

"А сумка полегче стала! - подумал он. - Наполовину меньше стала!"

На Нижней улице ему указали на другой желтый дом,  с  двумя  будками. Архип вошел. Передней тут  не  было,  и  присутствие  начиналось  прямо  с лестницы. Старик подошел к одному из столов  и  рассказал  писцам  историю сумки. Те вырвали у него из рук сумку, покричали  на  него  и  послали  за старшим. Явился толстый усач. После короткого  допроса  он  взял  сумку  и заперся с ней в другой комнате.

- А деньги же где? - послышалось  через  минуту  из  этой  комнаты. - Сумка пуста! Скажите, впрочем, старику, что он может идти!  Или  задержать его! Отведите его к Ивану Марковичу! Нет, впрочем, пусть идет!

Архип поклонился и вышел. Через день караси и окуни опять уже  видели его седую бороду...

Дело было глубокою осенью. Старик сидел и удил. Лицо его было так  же мрачно, как и пожелтевшая верба: он не любил осени.  Лицо  его  стало  еще мрачней, когда он увидел возле себя ямщика. Ямщик, не замечая его, подошел к вербе и сунул в дупло руку. Пчелы, мокрые и  ленивые,  поползли  по  его рукаву. Пошарив немного, он побледнел, а  через  час  сидел  над  рекой  и бессмысленно глядел в воду.

- Где она? - спрашивал он Архипа.

Архип сначала молчал и угрюмо сторонился убийцы,  но  скоро  сжалился над ним.

- Я к начальству снес! - сказал он. - Но ты, дурень,  не  бойся...  Я сказал там, что под вербой нашел...

Ямщик вскочил, взревел и набросился на  Архипа.  Долго  он  бил  его. Избил его старое лицо, повалил на землю, топтал ногами.  Побивши  старика, он не ушел от него, а остался жить при мельнице, вместе с Архипом.

Днем он спал и молчал, а ночью ходил по плотине.  По  плотине  гуляла тень почтальона, и он беседовал с ней. Наступила весна, а ямщик  продолжал еще молчать и гулять. Однажды ночью подошел к нему старик.

- Будет тебе, дурень, слоняться! - сказал он ему,  искоса  поглядывая на почтальона. - Уходи.

И почтальон то же самое сказал... И верба прошептала то же...

- Не могу! - сказал ямщик. - Пошел бы, да ноги болят, душа болит!

Старик взял под руку ямщика и повел его в  город.  Он  повел  его  на Нижнюю улицу, в то самое присутствие, куда отдал сумку. Ямщик  упал  перед "старшим" на колени и покаялся. Усач удивился.

- Чего на себя клепаешь, дурак! - сказал он. - Пьян? Хочешь,  чтоб  я тебя в холодную засадил? Перебесились все, мерзавцы! Только путают дело... Преступник не найден - ну, и шабаш! Что ж тебе еще нужно? Убирайся!

Когда старик напомнил про сумку, усач захохотал, а  писцы  удивились. Память, видно, у них плоха... Не нашел ямщик искупления на  Нижней  улице. Пришлось возвращаться к вербе...

И пришлось бежать от совести в воду, возмутить то именно  место,  где плавают поплавки Архипа. Утопился ямщик. На плотине видят теперь старик  и старуха-верба две тени... Не с ними ли они шепчутся?