Cайт является помещением библиотеки. Все тексты в библиотеке предназначены для ознакомительного чтения.

Копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений осуществляются пользователями на свой риск.

Карта сайта

Все книги

Случайная

Разделы

Авторы

Новинки

Подборки

По оценкам

По популярности

По авторам

Flag Counter

Юмор
Чехов Антон Павлович
Язык: Русский

Вор

Пробило двенадцать. Федор Степаныч накинул на себя шубу  и  вышел  на двор. Его охватило сыростью ночи... Дул сырой, холодный ветер,  с  темного неба моросил мелкий дождь. Федор Степаныч перешагнул через полуразрушенный забор и тихо пошел вдоль по улице. А  улица  широкая,  что  твоя  площадь; редки в Европейской России такие улицы. Ни освещения, ни тротуаров... даже намеков нет на эту роскошь.

У заборов  и  стен  мелькали  темные  силуэты  горожан,  спешивших  в церковь. Впереди Федора Степаныча шлепали по грязи две фигуры. В одной  из них, маленькой и сгорбленной, он узнал здешнего доктора, единственного  на весь уезд "образованного человека". Старик-доктор не брезговал знакомством с ним и всегда дружелюбно вздыхал, когда  глядел  на  него.  На  этот  раз старик был в форменной старомодной треуголке, и голова его походила на две утиные головы, склеенные затылками. Из-под  фалды  его  шубенки  болталась шпага. Рядом с ним двигался высокий и худой человек, тоже в треуголке.

- Христос воскрес, Гурий Иваныч! - остановил доктора Федор Степаныч.

Доктор молча пожал ему руку и отпахнул кусочек шубы, чтобы похвастать перед ссыльным петличкой, в которой болтался "Станислав".

- А я, доктор, после заутрени хочу к вам пробраться, -  сказал  Федор Степаныч. - Вы уж позвольте мне  у  вас  разговеться...  Прошу  вас...  Я, бывало, там в эту ночь всегда в семье разговлялся. Воспоминанием будет...

- Едва  ли  это  будет  удобно... -  сконфузился  доктор. -  У   меня семейство, знаете ли... жена... Вы хотя и тово... но все-таки  не  тово... Все-таки предубеждение! Я, впрочем, ничего... Кгм... Кашель...

- А  Барабаев? -  проговорил  Федор  Степаныч,  кривя  рот  и  желчно ухмыляясь. - Барабаева со мной вместе судили, вместе нас выслали, а  между тем он у вас каждый день обедает и чай пьет. Он больше украл, вот что!..

Федор Степаныч остановился и  прислонился  к  мокрому  забору:  пусть пройдут. Далеко впереди него мелькали огоньки. Потухая  и  вспыхивая,  они двигались по одному направлению.

"Крестный ход, - подумал ссыльный. - Как и там, у нас..."

От огоньков  несся  звон.  Колокола-тенора  заливались  всевозможными голосами и быстро отбивали звуки, точно спешили куда-нибудь.

"Первая Пасха здесь, в этом холоде, - подумал Федор Степаныч, -  и... не последняя. Скверно! А там теперь, небось..."

И он задумался о "там"... Там теперь под ногами не грязный  снег,  не холодные лужи, а молодая зелень; там ветер не бьет  по  лицу,  как  мокрая тряпка, а несет дыхание весны... Небо там темное,  но  звездное,  с  белой полосой на востоке... Вместо этого грязного забора  зеленый  палисадник  и его домик с тремя окнами. За окнами светлые, теплые комнаты.  В  одной  из них стол, покрытый белой скатертью, с куличами, закусками, водками...

"Хорошо бы теперь хватить тамошней водки! Здесь дрянная  водка,  пить нельзя..."

Наутро глубокий, хороший сон, за сном визиты, выпивка... Вспомнил он, разумеется, и Олю с ее кошачьей, плаксивой,  хорошенькой  рожицей.  Теперь она спит, должно быть, и не снится он ей. Эти женщины скоро утешаются.  Не будь Оли, не был бы он здесь. Она подкузьмила его, глупца. Ей  нужны  были деньги, нужны ужасно, до болезни, как и всякой моднице! Без денег  она  не могла ни жить, ни любить, ни страдать...

"- А если меня в Сибирь сошлют? - спросил он ее. - Пойдешь со мной?"

"- Разумеется! Хоть на край света!"

Он украл, попался и пошел в эту Сибирь, а Оля  смалодушествовала,  не пошла, разумеется. Теперь ее глупая головка  утопает  в  мягкой  кружевной подушке, а ноги далеко от грязного снега.

"На суд разодетой явилась и ни разу не  взглянула  даже...  Смеялась, когда защитник острил... Убить мало..."

И эти воспоминания сильно  утомили  Федора  Степаныча.  Он  утомился, заболел, точно всем телом думал. Ноги  его  ослабели,  подогнулись,  и  не хватило сил идти в церковь, к родной заутрене... Он воротился домой и,  не снимая шубы и сапог, повалился на постель.

Над его кроватью висела клетка с птицей.  Та  и  другая  принадлежали хозяину. Птица какая-то странная, с длинным носом, тощая, ему неизвестная. Крылья у нее подрезаны, на голове  повырваны  перья.  Кормят  ее  какой-то кислятиной, от которой воняет на всю комнату. Птица беспокойно возилась  в клетке, стучала носом о жестянку с водой и пела то скворцом, то иволгой...

"Спать не дает! - подумал Федор Степаныч. - Чёррт..."

Он поднялся и потряс рукой клетку. Птица замолчала. Ссыльный лег и  о край кровати стащил с себя сапоги. Через минуту  птица  опять  завозилась. Кусочек кислятины упал на его голову и повис в волосах.

- Ты не перестанешь? Не замолчишь? Тебя еще недоставало!

Федор Степаныч вскочил, рванул с остервенением клетку и швырнул ее  в угол. Птица замолчала.

Но минут через десять она, показалось ссыльному,  вышла  из  угла  на средину комнаты и завертела носом в глиняном полу... Нос, как  буравчик... Вертела, вертела, и нет конца  ее  носу.  Захлопали  крылья,  и  ссыльному показалось, что он лежит на полу и что по  его  вискам  хлопают  крылья... Нос, наконец, поломался, и всё ушло в перья... Ссыльный забылся...

- Ты за што это тварь убил, душегубец? - услышал он под утро.

Федор Степаныч раскрыл глаза и увидел пред собой хозяина-раскольника, юродивого старца. Лицо хозяина дрожало от гнева и было покрыто слезами.

- За што ты, окаянный, убил мою пташку?  Певунью-то  мою  за  што  ты убил, сатана чёртова? А? Кого это ты? За што такое? Глаза твои  бесстыжие, пес лютый! Уходи из моего дома, и чтоб духу  твоего  здесь  не  было!  Сею минутою уходи! Сичас!

Федор Степаныч  надел  шубу  и  вышел  на  улицу.  Утро  было  серое, пасмурное... Глядя на свинцовое небо, не верилось,  чтобы  высоко  за  ним могло сиять солнце. Дождь продолжал еще моросить...

- Бон-жур!  С  праздником,  мон-шер! -  услышал  ссыльный,  выйдя  за ворота.

Мимо ворот на новенькой пролетке катил его  земляк  Барабаев.  Земляк был в цилиндре и под зонтиком.

"Визиты делает! - подумал Федор Степаныч. -  И  тут,  скотина,  сумел примазаться... Знакомых имеет... Было б и мне побольше украсть!"

Подходя к церкви, Федор Степаныч услыхал другой голос,  на  этот  раз женский. Навстречу ему ехал почтовый тарантас, набитый  чемоданами.  Из-за чемоданов выглядывала женская головка.

- Где  здесь...  Батюшки,  Федор  Степаныч!  Вы  ли  это? -  запищала головка.

Ссыльный подбежал к  тарантасу,  впился  глазами  в  головку,  узнал, схватил за руку...

- Неужели я не сплю?! Что такое? Ко мне?! Надумала, Оля?

- Где здесь Барабаев живет?

- А на что тебе Барабаев?

- Он меня выписал... Две тысячи, вообрази,  прислал...  По  триста  в месяц, кроме того, буду получать. Есть здесь театры?..

До самого вечера шатался ссыльный по городу и искал  квартиры.  Дождь лил весь день, и не показывалось солнце.

"Неужели эти звери могут жить без солнца? -  думал  он,  меся  ногами жидкий снег. - Веселы, довольны без солнца! Впрочем, у них свой вкус".

Число просмотров текста: 2074; в день: 0.45

Средняя оценка: Никак
Голосовало: 4 человек

Оцените этот текст:

Разработка: © Творческая группа "Экватор", 2011-2024

Версия системы: 1.1

Связаться с разработчиками: [email protected]

Генератор sitemap

0