1. МАМАША И г. ЛЕНТОВСКИЙ

Была половина второго ночи. Я тихо и смирно сидел у себя в кабинете и пописывал плохую повесть. Ничто не мешало мне, и  я  писал  бы  до  самого света, как вдруг... Умоляю вас, читатель, не имейте мамаш!

В передней звякнул звонок, заворчала кухарка,  и  ко  мне  в  кабинет влетела мамаша. Щеки ее пылали, глаза блестели, губы дрожали  и  всё  лицо было буквально залито счастьем. Не снимая шляпы,  калош  и  ридикюля,  вся мокрая от дождя и забрызганная грязью, она повисла мне на шею.

- Всё видела, - простонала она.

- Что с вами, maman? Откудова вы? - изумился я.

- Из "Эрмитажа". Всё видела, удостоилась!

- Что же вы видели?

- Всех! И турков, и черкесов, и туркестанцев... всех!  Халаты  такие, чалмы! Всех иностранцев видела! Черные все такие, в шапках! Ах!

Я усадил мамашу в  кресло,  снял  с  нее  шляпу  и  вытер  ее  мокрое счастливое лицо полотенцем.

- Я очень счастлива! -  продолжала  мамаша. -  Все  нации  видела.  В особенности  мне  понравился  один  иностранец...   Вообрази...   Высокий, чрезвычайно статный, широкоплечий брюнет. От его черных глаз  так  и  веет зноем юга! На нем длинная-предлинная хламида темно-синего цвета, живописно спускающаяся  до  самых  пят.  У  плеч  эта  хламида  стянута  в  красивые складки... О, эти иностранцы умеют одеваться! На голове красивая  шапочка, на ногах ботфорты. А чего стоят брелоки! В руках  его  палка...  Наверное, испанец.

- Мамаша, да ведь это Лентовский! - воскликнул я. Не может быть! Я за ним весь вечер проходила! Ни на кого  не  глядела,  а  только  на  него  и смотрела! Не может быть! Он сел ужинать, и я всё время стояла недалеко  от стола и не отрывала от него глаз!

Мамаша сильно встревожилась и еще раз описала мне костюм  интересного иностранца. Не желая разочаровывать ее, я еще раз  вытер  ее  мокрое  лицо полотенцем, согласился с ней и пожелал ей спокойной ночи.    

2. ЗЛОДЕИ И г. ЕГОРОВ

Была прекрасная, чудная полночь. Свежий, душистый ветерок дул ко  мне в открытое окно и заигрывал с огнем моей лампы.

У меня сидел известный звукоподражатель г.  Егоров. Я и он пили чай с ромом  и под шумок самовара услаждали друг друга беседами.  Всё было тихо, смирно, ничто не мешало нам,  и г.  Егоров готов уже был усладить слух мой кошачьим  пеньем,  как  за дверью моего кабинета послышался подозрительный шорох. Я слегка приотворил дверь, взглянул в свою спальную и помертвел. Ко мне в окно лез огромнейший человечина с топором в руке. За ним лез другой, за этим третий, и скоро моя спальная наполнилась злодеями.

- Надо их убить! - сказал один из них.

- Я готов, атаман! Мой топор сгорает  от  нетерпения  тарарахнуть  по чьей-нибудь голове.

- Иди и исполняй, мы же примемся за драгоценности!

Ну, как тут не помертветь? Я схватил г. Егорова за руку.

- Мы погибли! - прошептал я.

- Нимало! - сказал г. Егоров. - Мы сейчас их прогоним!

Сказавши это, г. Егоров присел у двери на корточки, заворчал и залаял цепной собакой.

- Куси, рви! - закричал я. - Иван, Петр... Сидор, сюда!

Г-н Егоров залаял сразу на несколько голосов, и моя скромная  обитель наполнилась собачьим лаем. Казалось, что лаяла  целая  свора.  И  что  же? Злодеями обуял панический страх,  и  они  стушевались.  Мы  были  спасены. Объявляю печатно г. Егорову мою искреннейшую благодарность.    

3. НАХОДЧИВОСТЬ г. РОДОНА

Десятого мая, в час пополудни, в саду "Эрмитаж"  во  время  репетиции случился скандал. Гг. Чернов и Вальяно,  куря  сигары,  заронили  искру  в чье-то кисейное платье, только что принесенное  горничной  и  лежавшее  на сцене на табурете. Платье,  разумеется,  загорелось.  В  какие-нибудь  две минуты пламя охватило табурет, столы, перешло на кулисы и готово уже  было пожрать весь театр. Можете себе  вообразить  панику  задыхавшихся  в  дыму артистов и горе г.  Лентовского! Артистки попадали в обморок. К несчастью, на сцене не было ни одного пожарного,  не было  воды.  И  вот,  когда  уже огненные  языки  зализали потолок и потянулись к оркестру,  чтобы охватить весь театр, в голове г. Родона мелькнула идея.

- Эврика! - крикнул он. - Мы спасены! Друзья, за мной!

Артисты двинулись за  ним  в  уборную.  Он  оделся  и  загримировался пожарным. Товарищи последовали его  примеру,  и  скоро  сцена  наполнилась пожарными. Театр был спасен.