В один прекрасный вечер не менее прекрасный экзекутор,  Иван  Дмитрич Червяков, сидел во втором ряду кресел и глядел в бинокль на "Корневильские колокола". Он глядел и чувствовал себя на верху блаженства. Но вдруг...  В рассказах часто встречается это "но вдруг". Авторы правы: жизнь так  полна внезапностей! Но вдруг лицо его поморщилось,  глаза  подкатились,  дыхание остановилось... он отвел от глаз бинокль, нагнулся и...  апчхи!!!  Чихнул, как видите. Чихать никому и нигде не  возбраняется.  Чихают  и  мужики,  и полицеймейстеры, и иногда даже и тайные советники.  Все  чихают.  Червяков нисколько не  сконфузился,  утерся  платочком  и,  как  вежливый  человек, поглядел вокруг себя: не обеспокоил ли он кого-нибудь своим  чиханьем?  Но тут уж пришлось сконфузиться. Он увидел, что  старичок,  сидевший  впереди него, в  первом  ряду  кресел,  старательно  вытирал  свою  лысину  и  шею перчаткой и бормотал что-то. В старичке Червяков узнал статского  генерала Бризжалова, служащего по ведомству путей сообщения.

"Я его обрызгал! - подумал Червяков. - Не мой  начальник,  чужой,  но все-таки неловко. Извиниться надо".

Червяков кашлянул, подался туловищем вперед и  зашептал  генералу  на ухо:

- Извините, ваше-ство, я вас обрызгал... я нечаянно...

- Ничего, ничего...

- Ради бога, извините. Я ведь... я не желал!

- Ах, сидите, пожалуйста! Дайте слушать!

Червяков сконфузился, глупо  улыбнулся  и  начал  глядеть  на  сцену. Глядел он, но уж блаженства больше не чувствовал.  Его  начало  помучивать беспокойство. В антракте он подошел к Бризжалову, походил  возле  него  и, поборовши робость, пробормотал:

- Я вас обрызгал, ваше-ство... Простите... Я ведь... не то чтобы...

- Ах, полноте... Я уж забыл, а вы всё о том же! -  сказал  генерал  и нетерпеливо шевельнул нижней губой.

"Забыл,  а  у  самого  ехидство   в   глазах, -   подумал   Червяков, подозрительно поглядывая на генерала. - И говорить не хочет. Надо  бы  ему объяснить, что я вовсе не желал... что это закон природы, а  то  подумает, что я плюнуть хотел. Теперь не подумает, так после подумает!.."

Придя домой, Червяков рассказал жене о своем  невежестве.  Жена,  как показалось ему, слишком легкомысленно отнеслась к происшедшему; она только испугалась, а потом, когда узнала, что Бризжалов "чужой", успокоилась.

- А все-таки ты сходи, извинись, - сказала она. -  Подумает,  что  ты себя в публике держать не умеешь!

- То-то вот и есть! Я извинялся, да он как-то  странно...  Ни  одного слова путного не сказал. Да и некогда было разговаривать.

На другой день Червяков надел новый вицмундир, подстригся и  пошел  к Бризжалову объяснить... Войдя в приемную генерала,  он  увидел  там  много просителей, а между просителями и самого генерала, который уже начал прием прошений.  Опросив  несколько  просителей,  генерал  поднял  глаза  и   на Червякова.

- Вчера в "Аркадии", ежели припомните, ваше-тво, - начал  докладывать экзекутор, - я чихнул-с и... нечаянно обрызгал... Изв...

- Какие пустяки... Бог знает что! Вам что угодно? - обратился генерал к следующему просителю.

"Говорить  не  хочет! -  подумал   Червяков,   бледнея. -   Сердится, значит... Нет, этого нельзя так оставить... Я ему объясню..."

Когда генерал кончил беседу с последним просителем  и  направился  во внутренние апартаменты, Червяков шагнул за ним и забормотал:

- Ваше-ство!  Ежели я осмеливаюсь беспокоить ваше-ство,  то именно из чувства, могу сказать, раскаяния!.. Не нарочно, сами изволите знать-с!

Генерал состроил плаксивое лицо и махнул рукой.

- Да вы просто смеетесь,  милостисдарь! -  сказал  он,  скрываясь  за дверью.

"Какие же тут насмешки? - подумал Червяков. - Вовсе тут  нет  никаких насмешек! Генерал, а не может понять! Когда так,  не  стану  же  я  больше извиняться перед этим фанфароном! Чёрт с ним! Напишу ему письмо, а  ходить не стану! Ей-богу, не стану!"

Так думал Червяков, идя домой. Письма генералу он не написал.  Думал, думал, и никак не выдумал этого  письма.  Пришлось  на  другой  день  идти самому объяснять.

- Я вчера  приходил  беспокоить  ваше-ство, -  забормотал  он,  когда генерал поднял на него вопрошающие глаза, - не для того,  чтобы  смеяться, как вы изволили сказать. Я извинялся за то,  что,  чихая,  брызнул-с...  а смеяться я и не думал. Смею ли я смеяться? Ежели мы  будем  смеяться,  так никакого тогда, значит, и уважения к персонам... не будет...

- Пошел вон!! - гаркнул вдруг посиневший и затрясшийся генерал.

- Что-с? - спросил шёпотом Червяков, млея от ужаса.

- Пошел вон!! - повторил генерал, затопав ногами.

В животе у Червякова что-то оторвалось. Ничего  не  видя,  ничего  не слыша, он попятился к двери, вышел на улицу и поплелся... Придя машинально домой, не снимая вицмундира, он лег на диван и... помер.