"- Подай, голубчик, холодненькой

закусочки... Ну и... водочки..."

(Надгробная эпитафия)

Сижу теперь, тоскую и мудрствую.

Во время оно в родовой усадьбе моей были куры, гуси, индейки -  птица глупая, нерассудительная, но весьма и  весьма  вкусная.  На  моем  конском заводе плодились и размножались "ах, вы, кони мои, кони...",  мельницы  не стояли без дела, копи уголь давали, бабы  малину  собирали.  На  десятинах преизбыточествовали флора и фауна,  хочешь -  ешь,  хочешь -  зоологией  и ботаникой занимайся... Можно было и в первом ряду посидеть, и  в  картишки поиграть, и содержаночкой похвастать...

Теперь не то, совсем не то!

Год тому назад, на Ильин день, сидел я у себя на террасе и  тосковал. Передо мной стоял  чайник,  засыпанный  рублевым  чаем...  На  душе  кошки скребли, реветь хотелось...

Я тосковал и не заметил, как подошел ко мне Ефим  Цуцыков,  кабатчик, мой бывший крепостной. Он подошел и почтительно остановился возле стола.

- Вы бы приказали, барин, крышу выкрасить! - сказал он, ставя на стол бутылку водки. - Крыша железная, без  краски  ржавеет.  А  ржа,  известно, ест... Дыры будут!

- За какие же деньги я выкрашу, Ефимушка? - говорю я. - Сам знаешь...

- Займите-с! Дыры будут, ежели... Да приказали бы еще, барин, сторожа в сад принанять... Деревья воруют!

- Ах, опять-таки нужны деньги!

- Я дам... Всё одно, отдадите. Не в первый раз берете-то...

Отвалил мне Цуцыков пятьсот целковых, взял вексель и ушел.  По  уходе его я подпер голову кулаками и задумался о народе и его свойствах... Хотел даже в "Русь" статью писать...

- Благодетельствует мне, великодушничает... за  что?  За  то,  что  я его...  сек   когда-то...   Какое   отсутствие   злопамятности!   Учитесь, иностранцы!

Через неделю загорелся у меня во дворе сарайчик. Первым  прибежал  на пожар  Цуцыков.  Он  собственноручно  разнес  сарайчик  и  притащил   свои брезенты, чтобы в случае чего укрыть ими мой дом. Он дрожал,  был  красен, мокр, точно свое добро отстаивал.

- Теперь новый строить нужно, - сказал он мне после пожара. - У  меня лесок есть, пришлю... Приказали бы,  барин,  прудик  почистить...  Вчерась карасей ловили  и  весь  невод  о  водоросль  разорвали...  Триста  рублей стоит... Возьмите! Не впервой берете-то...

И так далее... Почистили пруд,  выкрасили  все  крыши,  ремонтировали конюшни - и всё это на деньги Цуцыкова.

Неделю тому назад приходит ко мне  Цуцыков,  становится  у  дверей  и почтительно кашляет в кулак.

- И не узнаешь теперь вашей усадьбы-то, -  говорит  он. -  Графу  аль князю в пору  жить...  И  пруды  вычистили,  и  озимь  посеяли,  лошадушек завели...

- А всё ты, Ефимушка! - говорю я, чуть не плача от умиления.

Встаю и самым искреннейшим образом обнимаю мужика...

- Бог даст, дела поправятся, всё отдам, Ефимушка... С процентами. Дай мне еще раз обнять тебя!

- Всё починили и благоустроили... Помог  бог!  Осталось  теперь  одно только: лисицу отседа выкурить...

- Какую лисицу, Ефимушка?

- Известно какую...

И, помолчав немного, Цуцыков добавляет:

- Судебный пристав там приехал... Вы бутылки приберите-то...  Неравно пристав увидит... Подумает, что  у  меня  в  имении  только  и  дела,  что пьянство... Фатеру прикажете вам в деревне нанять аль в город поедете?

Сижу теперь и мудрствую.