Начальника станции "Дребезги" зовут Степаном  Степанычем,  а  фамилия его Шептунов. С ним в  минувшее  лето  случился  маленький  скандал.  Этот скандал, несмотря на свою видимую ничтожность, обошелся ему очень  дорого. Благодаря  ему  он  потерял  свою  новую  форменную  фуражку  и   веру   в человечество.

Летом поезд 8 проходил через его станцию в  2  часа  40  минут  ночи. Время самое неудобное. Вместо того, чтобы спать,  Степан  Степаныч  должен был гулять по платформе и торчать около телеграфистки почти до утра.

Его помощник, Алеутов, каждое лето ездил куда-то жениться, и  бедному Шептунову одному приходилось дежурить. Большое свинство со стороны судьбы! Впрочем, он скучал не каждую  ночь.  Иногда  ночью  приходила  к  нему  на станцию из соседнего княжеского имения жена управляющего  Назара  Кузьмича Куцапетова, Марья Ильинична. Дама эта была не особенно молода, не особенно красива, но, господа, в темноте и столб за городового примешь, да,  кстати сказать, скука  такая  же  не  тетка,  как  и  голод:  всё  сойдет!  Когда Куцапетова приходила на станцию, Шептунов брал ее  обыкновенно  под  руку, спускался с нею вниз с платформы и шел к товарным вагонам. Там, у вагонов, в ожидании поезда 8, он начинал свои  клятвы  и  продолжал  их  вплоть  до свистка.

Так в одну прекрасную ночь стоял он с Марьей Ильиничной у  вагонов  и ожидал поезд. По безоблачному небу тихо,  чуть  заметно  плыла  луна.  Она заливала своим светом станцию, поле, необозримую даль... Кругом было тихо, спокойно... Шептунов держал Марью Ильиничну за талию и  молчал.  Она  тоже молчала.  Оба  были  в  каком-то  сладостном,  тихом,  как  лунный   свет, забытьи...

- Какая чудная погода! - изредка вздыхал Шептунов. - Ты не озябла?

Вместо ответа она  теснее  и  теснее  прижималась  к  его  форменному сюртуку.

В 2 часа 20 минут начальник станции поглядел на часы и сказал:

- Скоро поезд придет... Давай, Маша, глядеть на путь...  Кто  из  нас первый увидит огни поезда,  тот,  значит,  дольше  любить  будет...  Давай глядеть...

Они вперили свой взгляд в глубокую даль. Кое-где на бесконечном  пути ласково мигали огоньки. Поезда не было еще видно...  Вглядываясь  в  даль, Шептунов увидел нечто другое... Он увидел две длинные тени, шагавшие через шпалы... Тени двигались прямо к нему и делались всё больше и шире...  Одна тень, по-видимому, исходила от человеческой фигуры,  другая -  от  длинной палки, которую держала фигура...

Тень приближалась. Скоро  послышалось,  что  насвистывали  из  "Мадам Анго".

- Не ходить по рельсам! Запрещено... - крикнул  Шептунов. -  Долой  с рельсов!

- Не распоряжайся, сволочь! - послышался ответ.  Обруганный  Шептунов рванулся вперед, но в это время Марья Ильинична ухватилась за его фалды.

- Ради бога, Степа! - зашептала она. - Это мой муж! Назарка!

Не успела она это сказать, как Куцапетов стоял уже перед оскорбленным начальником станции. Оскорбленный Шептунов вскрикнул, ударился  головой  о что-то железное и нырнул под вагон. Выползши на животе из-под  вагона,  он побежал по полотну. Прыгая через  шпалы,  спотыкаясь  о  рельсы,  он,  как сумасшедший, как собака, которой привязали к хвосту колючую палку, полетел к водокачалке...

"Какая у него, однако... палка!" - думал он, улепетывая.

Добежав до водокачалки, он остановился, чтобы перевести дух, но в это время  послышались  шаги.  Оглянулся  он  и  увидел  сзади   себя   быстро двигавшуюся тень человека с тенью палки. Объятый  паническим  страхом,  он побежал далее.

- Погодите! Постойте! -  услышал  он  за  собой  голос  Куцапетова. - Стойте! Берегитесь! Поезд!

Шептунов поглядел вперед и увидел перед собой поезд с парой страшных, огненных глаз... Волосы  его  стали  дыбом...  Сердце  застучало  и  вдруг замерло... Он собрал все свои силы и прыгнул, куда глаза глядят... Секунды четыре он летел в воздухе, потом  упал  на  что-то  твердое  и  покатое  и покатился вниз, цепляясь за репейник.

"Насыпь, - подумал он. - Ну, это ничего. Лучше  с  насыпи  скатиться, чем дворянину принять побои от хама".

Через  минуту  возле  его  правого  уха  ступил   в   лужу   большой, тяжеловесный сапог. Но спине у него заходили ощупывающие руки...

- Это вы? - услышал он голос Куцапетова. - Вы, Степан Степаныч?

- Пощадите! - простонал Шептунов.

- Что с вами, ангел  мой?  Чего  вы  испужались?  Это  я,  Куцапетов! Неужели не узнали? Я бежал за вами, бежал... Кричал, кричал...  Чуть  было под поезд не попали, ангел мой... Маша, как увидела, что вы побегли,  тоже испужалась и на платформе теперь  без  чувств  лежит...  Вы,  может  быть, испужались, что я вас сволочью  назвал?  Вы  не  обижайтесь...  Я  вас  за стрелочника принял...

- Ах, не издевайтесь... Если мстить, то мстите поскорей... Я в  ваших руках... - простонал Шептунов. - Бейте... увечьте...

- Гм... Что с вами, батюшка? Ведь я к вам по делу шел, благодетель! Я и бежал за вами, чтобы о деле поговорить...

Куцапетов помолчал и продолжал:

- Дело важное-с... Маша моя говорила мне, что вы  из-за  удовольствия изволите с ней путаться. Я касательно этого ничего-с, потому  что  мне  от Марьи Ильинишны приходится  в  общем  сюжете  кукиш  с  маслом,  но  ежели рассуждать по справедливости, то соблаговолите со  мной  договор  сделать, потому что я муж, глава все-таки... по  писанию.  Князь  Михайла  Дмитрич, когда с ней путались, мне в месяц две четвертные выдавали.  А  вы  сколько пожалуете? Уговор лучше денег. Да вы встаньте-с...

Шептунов  поднялся.  Чувствуя  себя  поломанным,  исковерканным,   он поплелся к насыпи...

- Сколько вы пожалуете? - продолжал Куцапетов. - С вас  я  четвертную возьму... И потом-с, хотел попросить у вас, нет ли у  вас  местечка  моему племяннику...

Шептунов, ничего не слыша и не видя, кое-как доплелся  до  станции  и повалился в постель.  Проснувшись  на  другой  день,  он  не  нашел  своей форменной фуражки и одного погона.

Ему и до сих пор совестно.