В прощальный день я,  по  христианскому  обычаю  и  по  добросердечию своему, прощаю всех...

Торжествующую свинью  прощаю  за  то,  что  она...  содержит  в  себе трихины.

Прощаю вообще всё живущее, теснящее,  давящее  и  душащее...  как-то: тесные сапоги, корсет, подвязки и проч.

Прощаю аптекарей за то, что они приготовляют красные чернила.

Взятку - за то, что ее берут чиновники.

Березовую кашу и древние языки - за  то,  что  они  юношей  питают  и отраду старцам подают, а не наоборот.

"Голос" - за то, что он закрылся.

Статских советников - за то, что они любят хорошо покушать.

Мужиков - за то, что они плохие гастрономы.

Прощаю я кредитный рубль... Кстати: один секретарь консистории, держа в руке только что добытый рубль, говорил дьякону: "Ведь вот, поди ж ты  со мной, отец дьякон! Никак я не пойму своего  характера!  Возьмем  хоть  вот этот рубль к примеру... Что он? Падает ведь, унижен,  осрамлен,  очернился паче сажи, потерял всякую добропорядочную репутацию, а  люблю  его!  Люблю его, несмотря на все его недостатки, и  прощаю...  Ничего,  брат,  с  моим добрым характером не поделаешь!" Так вот и я...

Прощаю себя за то, что я не дворянин и не заложил  еще  имения  отцов моих.

Литераторов прощаю за то, что они еще и до сих пор существуют.

Прощаю Окрейца за то, что его "Луч" не так мягок, как потребно.

Прощаю Суворина, планеты, кометы, классных дам, ее и, наконец, точку, помешавшую мне прощать до бесконечности.