"Настоятельно прошу быть сегодня на костюмированном балу  французской колонии. Кроме вас, идти некому. Дадите заметку, возможно подробнее.  Если же почему-либо не можете быть на балу, то немедленно  уведомьте -  попрошу кого-нибудь другого. При  сем  прилагаю  билет.  Ваш...  (следует  подпись редактора).

P.  S.  Будет  лотерея-аллегри.  Будет  разыграна  ваза,   подаренная президентом французской республики. Желаю вам выиграть".

Прочитав это письмо, Петр Семеныч, репортер, лег  на  диван,  закурил папиросу и самодовольно погладил себя по груди и по животу. (Он только что пообедал.)

- Желаю вам выиграть, - передразнил он редактора. - А на какие деньги я куплю билет? Небось, денег на расходы  не  даст,  ска-атина.  Скуп,  как Плюшкин. Взял бы он пример с  заграничных  редакций...  Там  умеют  ценить людей. Ты, положим, Стэнли,  едешь  отыскивать  Ливингстона.  Ладно.  Бери столько-то тысяч  фунтов  стерлингов!  Ты,  Джон  Буль,  едешь  отыскивать "Жаннетту". Ладно. Бери десять тысяч! Ты идешь описывать  бал  французской колонии. Ладно. Бери... тысяч пятьдесят... Вот как за границей! А  он  мне прислал один билет, потом заплатит по пятаку за  строчку  и  воображает... Ска-а-тина!..

Петр Семеныч закрыл глаза и задумался. Множество мыслей, маленьких  и больших, закопошилось в его голове.  Но  скоро  все  эти  мысли  покрылись каким-то приятным розовым туманом.  Из  всех  щелей,  дыр,  окон  медленно поползло во все  стороны  желе,  полупрозрачное,  мягкое...  Потолок  стал опускаться... Забегали человечки, маленькие лошадки с  утиными  головками, замахало  чье-то  большое  мягкое  крыло,  потекла  река...  Прошел   мимо маленький наборщик с очень большими буквами и улыбнулся... Всё  утонуло  в его улыбке и... Петру Семенычу начало сниться.

Он надел фрак, белые перчатки и вышел на улицу. У подъезда давно  уже ожидает его карета с редакционным вензелем. С козел  соскакивает  лакей  в ливрее  и  помогает  ему  сесть   в   карету,   подсаживает   его,   точно барышню-аристократку.

Через  какую-нибудь  минуту   карета   останавливается   у   подъезда Благородного собрания. Он, нахмурив лоб, сдает свое платье и  с  важностью идет вверх по богато убранной, освещенной лестнице. Тропические  растения, цветы из Ниццы, костюмы, стоящие тысячи.

- Корреспондент... - пробегает шёпот  в  многотысячной  толпе. -  Это он...

К нему подбегает маленький старичок с озабоченным лицом, в орденах.

- Извините, пожалуйста! - говорит он Петру Семенычу. - Ах,  извините, пожалуйста! И вся зала вторит за ним:

- Ах, извините, пожалуйста!

- Ах, полноте! Вы меня конфузите, право... - говорит репортер.

И  он  вдруг,  к  великому   своему   удивлению,   начинает   трещать по-французски. Ранее знал одно только "merci", а теперь - на поди!

Петр Семеныч берет цветок и бросает сто рублей, и как раз в это время подают от редактора  телеграмму:  "Выиграйте  дар  президента  французской республики и опишите ваши впечатления. Ответ на тысячу  слов  уплачен.  Не жалейте денег". Он идет к аллегри и начинает брать билеты.  Берет  один... два... десять... Берет сто, наконец тысячу и получает  вазу  из  севрского фарфора. Обняв обеими руками вазу, спешит дальше.

Навстречу ему идет дамочка с роскошными льняными волосами и  голубыми глазами. Костюм у нее замечательный, выше всякой критики. За ней толпа.

- Кто это? - спрашивает репортер.

- А это одна знатная француженка. Выписана из Ниццы вместе с цветами.

Петр Семеныч подходит к ней и рекомендуется. Через минуту он берет ее под руку и ходит, ходит... Ему  многое  нужно  разузнать  от  француженки, очень многое... Она так прелестна!

"Она моя! - думает он. - А где я у себя в комнате  поставлю  вазу?" - соображает он, любуясь француженкой. Комната его мала, а ваза всё  растет, растет и так разрослась, что  не  помещается  даже  в  комнате.  Он  готов заплакать.

- А-а-а... так вы вазу любите больше, чем меня? - говорит вдруг ни  с того, ни с сего француженка и - трах кулаком по вазе!

Драгоценный сосуд громко трещит и разлетается вдребезги.  Француженка хохочет и  бежит  куда-то  в  туман,  в  облако.  Все  газетчики  стоят  и хохочут... Петр Семеныч, рассерженный, с пеной у  рта,  бежит  за  ними  и вдруг, очутившись в Большом театре, падает вниз головой с шестого яруса.

Петр Семеныч открывает глаза и  видит  себя  на  полу,  около  своего дивана. У него от ушиба болят спина и локоть.

"Слава богу, нет француженки, - думает он,  протирая  глаза. -  Ваза, значит, цела. Хорошо, что я не женат, а то, пожалуй, дети стали бы  шалить и разбили вазу".

Протерев же глаза как следует, он не видит и вазы.

"Всё это сон, - думает он. - Однако уже первый час ночи... Бал  давно уже начался, пора ехать... Полежу еще немного и - марш!"

Полежав еще немного, он потянулся и... заснул - и так и не  попал  на бал французской колонии.

- Ну, что? - спросил у него на другой день редактор. - Были на  балу? Понравилось?

- Так себе...  Ничего  особенного... -  сказал  он,  делая  скучающее лицо. - Вяло. Скучно. Я написал заметку в  двести  строк.  Немножко  браню наше общество за то, что оно не умеет веселиться. - И,  сказавши  это,  он отвернулся к окну и подумал про редактора:

- Ска-атина!!