Движок у " Нивы " пел и урчал , как сытый кот , и все подъемы брал с резвостью необыкновенной ,так что и переключаться почти не приходилось . " Будто на свидание торопится " - подумалось ему .
- Слышь , будто на свидание торопится Нивушка- то наша ...
- Ты не гони , не гони ,- добродушно проворчала Людмила , - а то будет нам свидание . С обочиной ...
День выдался просторный , светлый , благовестный - как будто накрывал их прозрачный колокол , вот-вот качнется он и возвестит благую весть. Они ехали на Байкал уже третий раз за это лето . Точнее , первый раз он поехал с сыновьями , тоже заядлыми рыбаками , но тогда за рулем был старший Димка . Сыновья везли его аккуратно и бережно, как початую бутылку, боясь ненароком тряхнуть или нечаянно обеспокоить. А он и ощущал себя такой початой бутылкой, из которой жизнь может в любой момент выплеснуться . Обширнейший инфаркт в сорок с небольшим, пенсия по инвалидности, сердце трепыхалось где-то под ребрами изношенной тряпицей- полная никчемность и немощность... Только вчера жизнь блазнила возможностями, а сегодня застила весь свет сплошными запретами и ограничениями. Там, в больнице, когда он болтался между небом и землей, ему помог вернуться к жизни сосед по палате- шестидесятилетний мужчина с третьим инфарктом, бывший старатель и очень набожный человек.
- Ты, Георгий, вот что... Ты пойми, Творец жизнь нам даровал не для того, чтобы мы ею разбрасывались. - Говорил он тихо, тоже сил не было, но каждое слово его укладывалось в сознании весомо и ладно, как кирпичи в кладке под руками мастера. - Возьми меня: и резаный, и стреляный, и медведем ломаный - а жив! Потому что уверовал в Господа нашего Иисуса и понял: муки и лишения даются нам за грехи наши тяжкие... Сломи гордыню, покайся мысленно, возлюби Христа за муки его крестные, которые он за тебя принял... Вот тебе бумажка, нацарапал я в ней как мог молитву главную- " Отче наш" называется. Прочти, перекрестись- чай рука не отсохнет...
Уговорил- таки. Перекрестился атеист Гоша, молитву прочитал, ломая себя ( хотя что там ломать было - душа едва в теле держалась!) - и легче стало, будто глыба с груди скатилась, будто посветлело вокруг. Много и долго разговаривали они после, много чего услышал и воспринял он от проповедника- старателя муторными больничными вечерами, когда заканчивались сестринские хлопотливые процедуры и они оставались наедине с тревожным ожиданием бесконечной ночи, пропахшей лекарствами, болью и смертью. Так Георгий стал верующим.
Перед выпиской сосед напутствовал немногословно:
- Главным механиком тебя уж, наверно, не оставят, да ты и не соглашайся. И в вахтеры - лифтеры не ходи. Ты что - ради своей теплостанции живешь? Поближе к природе, к покою. У тебя же эта беда от суеты надсадной, от криков каждодневных, ругани, аварий...
Рыбачить любишь, столярничать- вот и находи новый берег... И- в храм обязательно: причастись, исповедуйся, свечи поставь...
После больницы и реабилитации на курорте, бродил, как старичок вокруг дома, задыхался на трех ступеньках, а врачи все больше пугали: на солнце не бывать, тяжести не поднимать, не волноваться, не пить, не курить, острого не есть, с женой не напрягаться...
Людмила все эти запреты свято чтила и жестко контролировала, как конвоир на этапе.
Но вот как -то отъехала она на пару дней к матери, и Георгий насел на сыновей: везите на Байкал, Христом-Богом прошу, не могу больше в затворниках сидеть, грех на вас будет, если волю отца не выполните... Ну, оставили матери записку - да и мотанули к Ольхону. Георгий молил Бога о хорошей погоде , о том, чтобы доехать живым до Байкала. И погода задалась, и рыбалка. Поначалу сердце с противным хлюпаньем обрывалось, когда срывался хариус или оступался на берегу, или поднимал что тяжелее хворостины. А потом и за весла взялся на резиновой лодке, и ведро воды мог зачерпнуть, и за руль " Нивы" сел на обратном пути. Словом, через пять дней ополоумевшая от предчувствий Людмила его не узнала. Бог и Байкал вызволили из черной пропасти, силами подпитали.
Второй раз поехали с женой. Людмила - нет ведь правил без исключений- почти так же самозабвенно, как он, любила рыбалку.
Встретив их дома, она поахала, попричитала для порядку, но инвалид- сердечник был весь на виду: посвежел, загорел, в глазах растворилась дымка обреченности и боли. Поглядела- поглядела на него жена, и принялась собирать нехитрый скарб, одежду и побежала в магазин за продуктами. Следующим утром они уже были в пути...
Георгий неустанно благодарил Бога за чудесное исцеление, хотя до настоящего выздоровления было еще далеко. Одышка сидела на плечах великовозрастной девицей, то и дело сжимая на горле свои цепкие ручонки; испарина покрывала тело липкой, боязливой росой; под ребрами порой что-то тяжело и тёмно чугунело, а на глаза от малейшего переживания накатывали слезы. В кармане всегда под рукой, как сигареты у курильщика, были наготове валидол, нитроглицерин и прочие прописанные таблетки. Словом, тот еще добрый молодец! Но он был наполнен радостью жизни и, может быть впервые, чувствовал, что такое легкая душа. Там, где раньше скребли коготки беспокойства, смурной зависти, торопыжности, недовольства, теперь было пусто и светло. Он принимал, впитывал этой золотистой пустотой весь мир, а мир принимал его. Внешнее как бы целило внутреннее, размывало границы его телесной оболочки, делало единым целым со всем существующим на свете. Он иногда спохватывался, помня, что в душе должен носить Бога, и упихивал в себя иконописный образ, но вскоре обнаруживал полное отсутствие хоть какого- то изображения - и только золотистая пустота пульсировала и заполняла его. Эта ущербность пугала, беспокоила, свербила - особенно ночами, особенно в панельной коробке квартиры. Он чувствовал себя обманщиком: поверил, получил божью милость, Господь пустил его, ничтожного, к себе, а он для Творца не нашел места... Эта великая боязнь, прятавшаяся для самого себя глубоко и потаенно , под байкальским небом как бы растворялась в распахнутой бездонной синеве и оставалась внутри лишь легким облачком сомнения. А сомнениями можно делиться.
Георгий поерзал на сиденье, стрельнул раз- другой глазами на жену и решился:
- Это... Вот я - верующий человек или нет?
Людмила долго и незнакомо посмотрела на него и , отведя взгляд, выстрелила:
- Поверивший.
- Это...как?
- А как по- другому, если всегда религию считал сказкой, воспитывался так... И родители твои не верили, только бабушка тайком молилась. Тайком и крестила тебя... Откуда ж вере прорасти... Ты испугался - и поверил, а стать верующим у тебя времени не было...
- Та- а - к...Значит - нехристь... - Он обиделся и помрачнел.
- Нет. Ты старался жить по христианским заповедям, по совести. Может, Бог всегда жил в твоей душе, просто ты не догадывался об этом. Да не обижайся ! Ну...
Гоша раздумал обижаться. Если Людмила поддержала такой разговор, то это для нее почти подвиг: обычно, она просто умолкала и замыкалась, не подпуская к своему сокровенно- непостигнутому. И атеисткой не была, и прихожанкой не числилась, но была у нее огороженная территория, куда она никого не пускала.
- Люд, так в том- то и дело, что в душе я Бога разглядеть не могу. Пусто там. Светло и чисто, но- пусто...
- А ты бы хотел увидеть бородатого старца с колечком над головой? Или икону Божьей Матери с младенцем? - Иногда Людмила становилась язвительной, злой и жесткой - откуда только что бралось...
" Так это ж она меня холодным душем окатывает. - Догадался вдруг Георгий. - Профилактику делает, чтобы не начинал себя жалеть, мокроту разводить. Ай, да Людка!.."
- То-то и оно, ёшкин корень! - Вздохнул он, отступаясь с крутого взлобка, на который дерзнул вместе с ней подняться. - Не знаем ни фига, а туда же... Ни один врач не знает, где эта душа находится и как выглядит. И что там в ней болит. А может, и нет ее - просто дырка, пустота...
- Ну, Гоша, ты у меня прямо алкоголик какой- то! Все тебя из одной крайности в другую кидает... Раньше смеялся только над такими разговорами, мне охоту отбил делиться с тобой всякой душевной маятой... Да- да - да! Я- то ведь много о жизни думала, но тебе это казалось ерундой, бабскими глупостями. Вот качество угля, обороты турбины, премиальные - это дело!..
- Скажешь...
- А что- скажешь, что- скажешь... Так оно и было.
И Георгий вынужден был с ней согласиться, молча и безропотно. Да, так оно и было...
- А душу- как ее разглядеть...- продолжила Людмила уже другим тоном, будто саму себя убеждая, - ни в какие микроскопы ее увидеть не могут, тысячи лет в человеке копаются, а не могут... Ты вот сказал, что пусто... Может, так оно и есть. Пустоту ведь нельзя разглядеть... Вон небо- оно пустое. Вдруг, душа наша- частичка этой пустоты, частичка неба...
Оба замолчали надолго, пытаясь осмыслить неожиданную догадку и боясь подступиться к ней близко.
Гоша зевнул большой валун, кукишем торчавший среди дороги, и "Ниву" так тряхануло, что они головами проверили прочность крыши.
- Вот до чего философия доводит! - В сердцах высказался Гоша. - Ёшкин корень, хорошо еще- на подъеме, а на спуске улетели бы в пустоту твою...
Он заглушил двигатель, вытянул до упора ручник и вышел осматривать машину.
- Если бы на "копейке" ехали, - заключил он, - стойку бы вынесло только так. А тут, вишь, удар пришелся на колесо и лонжерон...
Но жена не слушала его, напряженно глядя куда- то в небо из- под козырька ладони.
- Лебеди...Ой! - лебеди, глянь...
- Да ну! - Не поверил он, не успев еще ничего разглядеть. - Гуси или журавли...
Но, присмотревшись к белому просверку в синеве, он должен был опять согласиться с Людмилой: лебеди, не иначе. И шеи, и крылья, и какая-то царская стать отличали их от всех виденных птиц.
- Так- так- так, - радостно комментировал Гоша их полет, - к Малому морю летят... Ишь, ты, как резко отвернули- видать, Еланцы им не понравились, из райцентра и картечина может прилететь...Умницы мои!.. А ты говоришь - небо пустое...
Тут с горы скатился и промчался мимо лесовоз, обдав их грохотом, ревом и пылью, рыжая туча разом поглотила весь белый свет, запудрила лица и машину, заскрипела на зубах. Они пожалели, что не успели спрятаться в кабину, но жалость была мимолетна - ведь иначе они пропустили бы встречу с лебедями...
- Во, жизнь, - приговаривал Георгий, охлопывая Людмилу от рыжего налета, - во, жисть - копейка - судьба- индейка... Только варежку откроешь на красоту, тебя тут же дерьмом присыплет...
Между тем, до отворота на заветные бухточки оставалось всего- ничего: спустившись с перевала, отвернуть за деревушкой Петрово направо. Петрово проскочили...
...- Ты что? - Теребила Людмила за плечо. - Почему не свернули?
- А? - Будто очнулся Георгий и сбросил газ. Однако, тормозить не стал.
- Куда едем- то? - добивалась жена испуганно. - Там ведь у нас все обжито, привычно. Куда едем, уснул ты, что ли , куда едем, Гоша?!.
- А-а, прямо! - Бесшабашно улыбался он. - Куда глаза глядят. Куда лебеди полетели...
- За лебедями...Неведомо куда...- Людка все шире улыбалась, в глазах ее запрыгали чертенята. Она по- мужицки удало рубанула кулачонком воздух - ух! - то ли пискнула, то ли взвизгнула, как озорная школьница, и скомандовала капризным фальцетом:
- Вперед, за лебедями!
- Есть, капитан! - Подыграл он. - Слушаюсь, капитан! Полный вперед!
Так они дурачились всю дорогу, ощутив себя детьми. Справа внизу проплывали маломорские бухты, тесно утыканные разноцветными палатками и машинами. Туда , в столпотворение они не хотели. На взбаламученных, замутневших окаемах заливов вспыхивали искорки брызг - народ купался и плескался, как на черноморских пляжах.
- Ишь, как на черноморских пляжах, народ- то... Заметил Гоша. - Может, мы в Сочи попали? Заедем, поплещемся, шашлычок закажем, "Хванчкары" холодненькой дернем...
- Ты свое отдергал, дорогой. - Прервала его фантазии Людмила. -А мне это столпотворение напоминает тараканов возле теплых труб. Машины- как тараканы. А палатки- как... тараканьи какашки.
- Не хочу в какашки! - Заблажил Георгий. - Мамочка, не хочу! Вези меня отсюда!..
- Ладно, уговорил. Везу тебя в Крым. - Она вздохнула, мимолетный ветерок грусти пригасил огоньки каникул в ее глазах. - Помнишь, как мы отдыхали в Крыму? Под нашим балконом верхушки пальм, лунная дорожка в море, цикады надрываются ...
- А мы сидим , накинув простыни, в шезлонгах и пьем ... Херес... Или Массандру... Каждый вечер новое вино. А ты сбрасываешь простыню и пересаживаешься ко мне. А потом...
- А потом- суп с котом. - Обрывает жена. - Следи за дорогой. Чтой- то тебя на остренькое потянуло. Ты у нас больной или как?
- Или как ! Еще как - или как! У меня сегодня только один, но очень серьезный диагноз.
- Какой?
- В детство впадаю. Едем, едем, а у меня не проходит ощущение детства...
- Да, это серьезно. И очень заразно. Знаешь, у меня точно такое же ощущение. И бывает почти всегда, когда едем туда...Ну, не знаю, куда... В общем, куда- то туда, а не обратно. Когда туда - все впереди, как в детстве. А обратно... Обратно - все позади, как в старости.
- Ну вот, поедем только туда, а обратно возвращаться не будем.
- Это невозможно. У дороги обратно, то есть, домой, тоже ведь есть свои прелести. Ты, что же , к сыновьям не захочешь вернуться?
Вот так они и болтали ни о чем, и очень о многом. А дорога становилась все тяжелее, приходилось петлять и переваливать через валуны, карабкаться на крутые откосы, переезжать через ручьи и речки. Встречных машин становилось все меньше, палатки на берегу стали редкостью.
Привал устроили на пустынном галечном побережье, показавшемся особенно уютным. Георгий скинул туфли, закатал повыше штанины и зашел в воду, балансируя на скользких валунах.
- Ну, здравствуй, Байкал- батюшка!
Байкал что- то приветливо прошелестел в ответ, шлепнул по ногам раскатистой волной. Гоша зачерпнул ладошками прозрачной прохлады, умыл лицо - и так стало хорошо и покойно, что и обед забылся. Он прилег, раскинув руки, на гальку, смежив глаза от солнца и прислушиваясь к шелестящим словам, набегавшим на берег.
... Человек смотрел на него пытливо и улыбчиво, как на забавную зверушку. Странный человек. Георгий вздрогнул.
- Ты кто?
- Что в имени моем тебе? Я- частица этого мира. Я- всё и я- ничто.
Я есть, я был, я буду...
- Ну, началось " Поле чудес"... Я спрашиваю, а ты загадками отвечаешь.
- Загадки- дорога ума, добрый человек. Ответ получит тот, кто спрашивает, откроют тому, кто стучится...
- Вот я и спрашиваю...
- Ты еще ничего не спросил.
Гоша заробел. Что-то во всем было не так. Однако, он наскреб остатки гонора и выдавил из себя:
- Люди перво- наперво здороваются...
- Да, ты поздоровался, добрый человек, и я к тебе пришел пожелать того же.
- Я буду здоров?
- Ты будешь здоров.
- Я буду долго жить?
- Жизнь есть и будет всегда.
- Так ты дух Байкала или дьявол- искуситель?
Пришелец дробно засмеялся, совсем по- стариковски, но неожиданно резко и остро стеганул взглядом в самые зрачки:
- Добро и зло, Бог и дьявол всегда живут в тебе самом, в поступках твоих и мыслях. Добро оборачивается злом, а дьявол может прикинуться богом. Смиренным надо быть, с миром единым, и еще учиться выбирать.
- Учиться у кого?
- Учиться у всего. В мудрой книге сказано: имеющий глаза- да увидит, имеющий уши- да услышит. Но можно увидеть и услышать, но не узнать. Если захочешь знать- к тебе придет учитель. Ты знаешь все, но не хочешь открыться знанию.
Старик- или как там его? - окончательно сбил с толку.
- Как же я могу знать все, если знаю, что не знаю?..
- Ты умыл лицо в Байкале?
- Ну...
- Даже та пригоршня воды, которую ты зачерпнул, знала очень многое. Каждая капля в ней знает и помнит всех рыб в озере и в далеких морях, помнит, как тонули корабли и люди, как бушевали ветры, как она уходила в небо к птицам и падала обратно дождем...Ты - тоже капля в море жизни, но у тебя еще есть душа и сознание.
- И что мне делать?
- Жить и учиться выбирать. Ты выбрал сегодня дорогу и много на ней найдешь. И потеряешь - если не научишься выбирать...
Пришелец начал уходить.
- Постой! - крикнул Георгий, - скажи, хоть кто ты?
- Звали меня Варнашкой. - Прошелестел старик и указал в море. - Там, на острове звали...
Голова была тяжелой, в ушах звенело. Так и есть, приснилось, голову солнцем напекло. Надо же... А звон приближался, накатывал... Георгий поднял глаза- с дороги к воде скатывался раздолбанный уазик и у него нещадно звенел , громыхал по камням диск со спущенной шиной.
- Слышь, Люд, - позвал Гоша жену, - я заснул, что ли?
- Да вздремнул пяток минут, я как раз стол успела накрыть... И кого несет нелегкая?
А из машины выпрыгнул сухонький мужичок и вид у него был разнесчастный . Он в сердцах пнул разутое колесо, тут же схватился за поясницу, вполне естественно вспомнил маму, но - что было не совсем естественным на этих берегах- приметив женщину, как бы съел все непотребные слова. Людмила оценила этот рыцарский жест, изумленно вскинув брови и сломав губы в едва приметной улыбке.
- Обедать с нами...- пригласила жена, поведя рукой на расстеленную клеенку с обычным дорожным перекусом: огурчики, помидорчики, лучок, вареные яйца ,ломти хлеба...
- Спасибо за приглашение, - живо отозвался незнакомец, - но, боюсь, у меня кусок в рот не полезет- сплошная непруха сегодня. Третье колесо прокалываю! Раз проколол- поставил запаску. Чуть проехал - пшик! - и запаска накрылась. Ладно, у меня камера целая валялась- разбортовал, поменял, часа полтора провозился. Поехал... И вот пять минут назад... приехал. Нет, разве такое бывает! Три прокола за одну дорогу! Я за год столько гвоздей не цеплял! А теперь что- ни камеры больше нет, ни вулканизатора, ни клея...
- Ерунда! - успокоил Георгий. - Вулканизатора у меня тоже нет, но клей где- то был. А на крайний случай вытащим мою камеру из запаски, должна подойти. Перекусим - и все сделаем.
- Юрий. - Протянул руку заметно повеселевший неудачник. - Юрий Николаевич.
- А я - Георгий, Георгий Николаевич.
- Это что же - мы двойные тёзки получаемся: Юрий и Георгий - почти одно имя...
- А вот моя жена, Людмила Николаевна- прошу, как говорится, любить и жаловать.
- Так не бывает! - вскричал Юрий Николаевич, - У меня жена тоже Людмила, и тоже Николаевна!
Они с веселым изумлением оглядывали друг друга - слишком много совпадений получалось.
- Так- так - так! - только и выговаривалось у Георгия, еще переживавшего странное видение в промелькнувшем сне, он понимал, что смешон, но не мог остановиться. - Так- так- так!..
Первой нашлась Людмила:
- Слушайте, а может - мы родственники? А что, всякое бывает. Ваша как, извините, фамилия?
- Коваль...
- А мы- Кузнецовы...
И вновь оторопело замолчали. Они знали, что коваль и кузнец- одно и то же.
- Так не бывает! - вновь выкрикнул Юрий Николаевич и трахнул себя кулаком по колену. И опять, ойкнув, схватился за поясницу.
- Выходит, я самого себя встретил , - бормотал Гоша вслух, хотя говорил это только себе, - то Варнашка какой-то , то - Коваль...
А Людмилу скрутил смех. Поначалу ее согнуло пополам, потом повалило на живот, будто корчи начались. Она давилась хохотом, поднимала залитое слезами лицо, пытаясь что- то сказать, показывала на них пальцем, и снова давилась смехом и слезами.
Мужики испугались. Гоша бросился поднимать жену, но приступ прошел так же внезапно, как начался.
- Вы бы видели...- Обессилено выталкивала из себя слова Людмила. - Вы бы только видели ... себя со стороны... Глаза выпучены...Один заговаривается, другой себе увечья наносит...
Теперь и мужики грянули. Гоша повизгивал и мотал головой, Юрий ухал, как сова, и еще больше пучил глаза...
Первым отдышался Юрий Николаевич. Тоном, не терпящим возражений, каким владеют люди, привыкшие принимать решения, он подытожил:
- Ну, вот что, граждане- Николаичи. Я не особо верю во все такие дела, но тут явно судьба свела нас. Будем думать, чего она от нас хочет. А без бутылки здесь не разберешься...
Явно забыв про незадачливую поясницу, он проворно забрался в свой уазик и вытащил из него ящик чешского пива, красно- янтарный балык кеты и поджарую палку сырокопченой колбасы. Гостинец к столу был неслабый. Людмила даже забыла про запреты: уж очень аппетитно все смотрелось, а на жаре бутылочка пива была так желанно, что они с Гошей невольно и синхронно облизнулись.
Очень славным получился этот негаданный пикничок на обочине. За неспешным разговором Коваль скоро знал почти все о Кузнецовых, а Кузнецовы- о Ковале. Юрий Николаевич затеял в здешних местах туристическую базу и мечтал сделать ее лучшей на всем Байкале. Пока там две избушки да баня, но уже есть радиосвязь, вертолетная площадка ( а вдруг миллионер какой или сам Президент пожалуют! ) , дизельный электрогенератор и две моторных лодки... Запасы пива и копченостей - это для гостей, второй раз немцы приезжают, а расплачиваются они валютой... Построек будет немного, но все должно быть стильно и на высоком уровне. В домиках- все удобства. Каминный зал, столовая, крытая танцплощадка - само собой.
- У меня еще такое задумано, что и говорить боюсь, - заключил Коваль, - все равно не поверите, да и не сглазить бы, тьфу- тьфу! Задумок много, перспективы огромные, а людей нету. Вот так вот у нас: все причитают о безработице и нищете, а работника днем с огнем не сыщешь. Напиться, украсть - это пожалуйста. Работать и зарабатывать- нема желающих...Короче, граждане- Николаичи, судьба свела нас неслучайно, поэтому едем вместе и будем единой семьей возводить Енхок . Так редко сходится: вы решаете мои проблемы, я - ваши. Возражений не принимаю. Денька два погостите, осмотритесь, а там и сами не захотите уезжать.
Против такого напора трудно устоять. Кузнецовы переглянулись и возражать не стали. Они были пьяны от счастья и почти забытого хмельного состояния: судьба, или кто-то там еще, стелили им сегодня ковровую дорожку, и они прикатили по ней к тому, о чем лишь затаенно думали: остаться на Байкале. Все сходилось и раскладывалось перед ними изумительной мозаикой: стеклышко к стеклышку, одно к другому, так и во сне не бывает...
- Слушай, - неожиданно вспомнила Людмила, - а какое ты имя называл, ну, приснилось будто тебе...Варвара какая-то...
Имя Варвара жена произнесла с пугающе знакомым, очень равнодушным выражением, что заставило Гошу мгновенно принять боевую стойку. Он- то знал, что значит это показное равнодушие перед грядущей бурей...
- Да не Варвара вовсе, - поспешил оправдаться он, - а Варнашка какой-то...Смешное имя, ни разу не слышал...
- Как-как? - Вдруг насторожился Коваль, не постеснявшись встрять в супружеский разговор. Такая реакция сразу остудила Людмилу.
- Да Варнашка будто бы...Точно- Варнашка! Чудное слово...
- Знаешь, у нас в деревне была улица Варначья. - Стала вспоминать жена, как бы извиняясь за свой ревностный порыв. - Ну, неофициально ее так числили... А варнаками в старину называли разбойников, всяких лихих людей...
- Нет, здесь другое. - Твердо возразил Юрий Николаевич и окончательно посерьезнел. - Здесь другое, дорогие мои Николаичи. Мистика какая- то напирает... Дело в том, что на днях я разговаривал с местными бурятами и они мне поведали забавную сказку про этого Варнашку. Будто бы на острове, на Ольхоне, жил такой человек - еще до революции дело было. Он - как бы сказать? - в блаженных, что ли числился... Взрослые не понимали, о чем он толкует, посмеивались, как над всяким дурачком. Зато ребятишки гуртом за ним бродили, в рот заглядывали, берегли от насмешек - был он им и дружком закадычным, и братом старшим, и нянькой, и учителем. Ребятишкам тоже многое было непонятным, но крепко запомнились его страшные сказки: мол, скоро придет время, когда богатых разорят и будут они завидовать нищим; что шаманов всемогущих поубивают и выставят на посмешище; что полетят по небу железные птицы, плюющие огнем, а по земле поползут железные змеи, изрыгающие дым... Ну, и всякое такое, как в Апокалипсисе. Ребятишки, понятное дело, боятся, но верят, а взрослые все это представить не могут и считают бредом сумасшедшего... Да, а еще Варнашка будто бы внушал пацанам, что не покинет Байкала, будет приходить к ним, чтобы спасти от роковых перемен. И учил интересно, - надо же, как самому запомнилось! - Подводил к речке и говорил: " Вот течет ваша жизнь.
Как вы в ней поплывете? Бросьте камень- ага, утонул, - значит, считал себя сильнее... Бросьте щепку. Плывет? Она позволяет течению нести ее, считает себя слабой и легкой. Но щепку выбросит на берег или разобьет о камни... А возьмите пригоршню воды и опрокиньте ее в речку... - вот кем надо быть! В реке надо быть каплей воды и растворяться в ее потоках, тогда и река, и жизнь, и мир примут тебя..." Вот такими побасенками угостили меня старые буряты. Непростой человек был этот Варнашка.
- А он являлся кому- нибудь после? - Обеспокоился Георгий.
- Говорят, являлся, и не один раз... Рассказывают, после войны , где- то в шестидесятых, интересно явился одному старику. А тогда лов омуля запретили, бурятам жить нечем стало, рыболовецкие колхозы сгинули вместе с деревнями... А Варнашка приснился этому старику и говорит будто бы: " Что, плохо жить стали? А это потому, что Варнашку забывать начали, обычаи старые не чтите. Столбы "Сэргэ" на святых местах у вас давно рухнули, так и жизнь ваша рухнет, если не одумаетесь..." Срочным порядком тогда буряты начали обновлять старые жертвенные столбы по всему Ольхону- видели, небось, почти на каждом пригорке торчат? - и на праздники жертвовали барана. Потом стали оставлять только шкуру и голову... Потом решили, что и бутылки с тарасуном или водкой достаточно будет... А нынче только пустые бутылки оставляют...Брызнут несколько капель Варнашке, а остальное в себя... Зато выпить, "побрызгать", теперь считается обязательным, иначе, мол, живым до места не доедешь... Иные и не доезжают- " набрызгаются " в усмерть, да и замерзнут по пьяному делу. Или утонут- смотря по обстоятельствам... Такая вот история с географией.
Беспокойство, принесенное Варнашкой, гвоздем сидело в голове у Гоши, пугало и тревожило. Но такой уж выдался легкий день: как начали с Ковалем возиться с колесами, а возни с ними было достаточно- не мотоциклетные шины сбрасывать да одевать! - так и гвоздь заклятый незаметно выскочил, перестал ворочаться в мыслях...
На базу поспели засветло. Земля среди вековых листвениц была выстлана золотым подстилом, и этот златошвейный ковер светился, как купола церквей в предзакатном солнце. По своим тропинкам суетливо сновали муравьи, несущие, как монахи, свою неведомую службу в этом природном храме. Сыто и умиротворенно рокотал ручей в зарослях смородины. Пахло дымком из бани, с кухни доносилось вкусное скворчание жарящейся рыбы- хозяина ждали...
- Вот мы и дома, - обвел рукой окрестности Юрий Николаевич, -
будем обживаться...
Это "мы" , сказанное обыденно и домовито, прозвучало для Кузнецовых так, что сразу поверилось: здесь их дом. Персоналу- двум плотникам и парню с девушкой, студентам- практикантам, - он представил Георгия как директора базы, а Людмилу, как повара. Она тут же и распорядилась:
- Вот здесь, под навесом, надо ставить пекарню- из бочки можно сделать. За хлебом- то не наездишься такую даль...
- Бу зелано! - взял под козырек Гоша. - Завтра и начнем.
У него уже руки чесались до предстоящей работы. Он заметил, что надо будет перестроить открытую веранду у нового домика и украсить окна резными наличниками, убрать булыжную запруду в ручье возле бани и поставить там лиственничный короб бассейна, а также вырыть погреб под продукты, сделать парник для огурцов...
- А чем узоры резать, лобзиком? - поинтересовался Юрий Николаевич. Он ходил рядом с тезкой и сиял довольством, напоминая кота Матроскина из мультфильма. У него от такого довольства даже животик невесть откуда проявился, еще бы хвост - и вылитый Матроскин после приобретения коровы. Но что там корова - у Коваля появилась такая подмога , о какой он и мечтать боялся!
- Зачем же- лобзиком, - меж тем пояснял Кузнецов, - лобзик- это, понимаешь, вчерашний день. Нихромовую проволоку подберу, прожигать буду - красивее получается. Генератор ведь можно днем запускать, солярки хватает?
- Все можно, все возможно! - Хлопал его по плечу тезка. - Да мы тут с тобой горы своротим!.. Еще пивка?
- Нет, хорошего помаленьку, боюсь сердце перегрузить. Я и так сегодня перегружен, столько свалилось сразу... А где моя Людмила?
- Так она уже обустраивается в зимовье егерском. Избенка невзрачная, не обессудь, но теплая. А это вот вам триста долларов- вроде как подъемные... А это морской бинокль- в подарок, обзирайте окрестности, после и для работы пригодится...
В другой раз Георгий запрыгал бы и закричал, как мальчишка, - о морском бинокле он с детства мечтал , а деньги после больничных расходов были нужны позарез, - но сегодня он уже не в состоянии был чему- либо удивляться и бурно радоваться, поэтому только поблагодарил дрогнувшим голосом своего благодетеля, принимая дары удивительного дня расслабленно и умиротворенно, как нечто должное и чем-то заслуженное.
Могло показаться, что Коваль даже больше радуется своим подаркам. Но ничего не казалось, так оно и было - впервые за много лет Юрий Николаевич отдавал, дарил - и был этим счастлив. Он не узнавал сам себя: последние годы приходилось крутиться и выкручиваться," кидать" и прятаться под "крыши", никому не верить и каждую копеечку держать в намертво зажатом кулаке. Такие уж правила игры навязывал треклятый бизнес. А сегодня он отдавал случайным попутчикам кровью и потом заработанные доллары, расставаясь с ними легко, даже с удовольствием. " Как мало человеку надо! - Объяснялся внутри себя Коваль. - Открылись тебе люди, помогли бескорыстно - и у тебя уже праздник. И я имею право на праздник! Наползался в этом змеюшнике, а такая встреча- как глоток чистого воздуха. Может, это урок мне- какой жизнь должна быть, может, и Варнашка недаром Георгию являлся..."
Людмила взбивала подушки на уже застеленной постели, как раз управилась к приходу мужа. Он смотрел на нее утомленными от счастья глазами , протягивая одной рукой бинокль, а другой деньги.
- Наш аванс. - Коротко объяснил он, и, кивнув на бинокль, - пойдем, испытаем...
Небо еще было пепельным, угасая к ночи, но полная, дебелая луна уже взялась перекрашивать мир в свои серебристые цвета. Сипло гукнул буксир, приветствуя ночную сменщицу солнца. Сумеречный, упитанный мотылек взмыл было к далекой луне, но потом метнулся к близкому и более яркому фонарю, с тупым отчаянием самоубийцы атакуя обжигающий свет электрической лампочки.
Людмила смотрела на маленького растрепанного камикадзе и грустно улыбалась.
- Как бы и нам вот так не перепутать...- Тихо сказала она.
- Что- что ? - не расслышал Гоша, с сожалением отрываясь от окуляров.
- Настоящий свет не потерять бы. - Повторила так же тихо. - Он был сегодня весь день, указывал дорогу, но еще зажигаются яркие лампочки...
- Э- э- э!- Махнул он рукой, не поняв и опять припал к окулярам.- Луна - как большой апельсин... Буксир идет... Коса галечная...далеко в море уходит... За ней- озерко... А там... Слушай! - Закричал Гоша. -
Там же... На, смотри!
- Не буду . - Все так же тихо ответила Людмила. - Убери бинокль, он мне не нужен. Я знаю- там лебеди...
Георгий оторопело глядел на жену, как будто первый раз ее увидел. А она, помолчав, продолжала:
- Я сегодня без посредников, без оптики этой, чувствую природу, все слышу и все вижу. Лебеди летели сюда, я это сразу поняла. Они звали за собой... Ах, Гоша, понять бы - зачем? Теперь все зависит только от нас, мы должны что- то продолжить и выполнить. Господи, знать бы!
Он обнял жену и больше они не проронили ни слова. Слов не было. Видно, человек еще настолько несовершенен, что не может передать словами очень многое. В мире все происходит одномоментно: светит солнце и скребется мышь в подвале, летит самолет и ползет гусеница по капустному листу, галдят ребятишки в городском дворе и оплакивают покойника на сельском кладбище... А слова надо выстраивать в цепочку, одно за другим, объемный мир пропускать через мясорубку каких-то звуков или значков на плоском листе бумаги. Им было радостно и тревожно, они были счастливы и утомлены счастьем, они хотели знать и боялись знать, они с детским весельем неслись по новой дороге и страшились ее поворотов, они дарили и получали подарки, угнетенные тем, что бесконечно такое продолжаться не может и непременно закончится... И все это одновременно переполняло их. Кто и зачем привел их сюда?
Все было впереди. Все было позади. На озерке, спрятав головы под крыло, засыпали лебеди...
