Становой пристав Семен Ильич Прачкин ходил по своей комнате из угла в угол и старался заглушить в себе неприятное чувство. Вчера он заезжал по делу к воинскому начальнику, сел нечаянно играть в карты и проиграл восемь рублей. Сумма ничтожная, пустяшная, но бес жадности и корыстолюбия сидел в ухе станового и упрекал его в расточительности.

-- Восемь рублей -- экая важность! -- заглушал в себе Прачкин этого беса. -- Люди и больше проигрывают, да ничего. И к тому же деньги дело наживное... Съездил раз на фабрику или в трактир Рылова, вот тебе и все восемь, даже еще больше!

-- "Зима... Крестьянин, торжествуя..." -- монотонно зубрил в соседней комнате сын станового, Ваня. -- "Крестьянин, торжествуя... обновляет путь..."

-- Да и отыграться можно... Что это там "торжествуя"?

-- "Крестьянин, торжествуя, обновляет путь... обновляет..."

-- "Торжествуя..." -- продолжал размышлять Прачкин. -- Влепить бы ему десяток горячих, так не очень бы торжествовал. Чем торжествовать, лучше бы подати исправно платил... Восемь рублей -- экая важность! Не восемь тысяч, всегда отыграться можно...

-- "Его лошадка, снег почуя... снег почуя, плетется рысью как-нибудь..."

-- Еще бы она вскачь понеслась! Рысак какой нашелся, скажи на милость! Кляча -- кляча и есть... Нерассудительный мужик рад спьяну лошадь гнать, а потом как угодит в прорубь или в овраг, тогда и возись с ним... Поскачи только мне, так я тебе такого скипидару пропишу, что лет пять не забудешь!.. И зачем это я с маленькой пошел? Пойди я с туза треф, не был бы я без двух...

-- "Бразды пушистые взрывая, летит кибитка удалая... бразды пушистые взрывая..."

-- "Взрывая... Бразды взрывая... бразды..." Скажет же этакую штуку! Позволяют же писать, прости господи! А все десятка, в сущности, наделала! Принесли же ее черти не вовремя!

-- "Вот бегает дворовый мальчик... дворовый мальчик, в салазки Жучку посадив... посадив..."

-- Стало быть, наелся, коли бегает да балуется... А у родителей нет того в уме, чтоб мальчишку за дело усадить. Чем собаку-то возить, лучше бы дрова колол или Священное писание читал... И собак тоже развели... ни пройти, ни проехать! Было бы мне после ужина не садиться... Поужинать бы, да и уехать...

-- "Ему и больно и смешно, а мать грозит... а мать грозит ему в окно..."

-- Грози, грози... Лень на двор выйти да наказать... Задрала бы ему шубенку да чик-чик! чик-чик! Это лучше, чем пальцем грозить... А то, гляди, выйдет из него пьяница... Кто это сочинил? -- спросил громко Прачкин.

-- Пушкин, папаша.

-- Пушкин? Гм!.. Должно быть, чудак какой-нибудь. Пишут-пишут, а что пишут -- и сами не понимают. Лишь бы написать!

-- Папаша, мужик муку привез! -- крикнул Ваня.

-- Принять!

Но и мука не развеселила Прачкина. Чем более он утешал себя, тем чувствительнее становилась для него потеря. Так было жалко восьми рублей, так жалко, точно он в самом деле проиграл восемь тысяч. Когда Ваня кончил урок и умолк, Прачкин стал у окна и, тоскуя, вперил свой печальный взор в снежные сугробы... Но вид сугробов только растеребил его сердечную рану. Он напомнил ему о вчерашней поездке к воинскому начальнику. Заиграла желчь, подкатило под душу... Потребность излить на чем-нибудь свое горе достигла степеней, не терпящих отлагательства. Он не вынес...

-- Ваня! -- крикнул он. -- Иди, я тебя высеку за то, что ты вчера стекло разбил!