На клиросе стоит дьячок Отлукавин и держит между вытянутыми жирными пальцами огрызенное гусиное перо. Маленький лоб его собрался в морщины, на носу играют пятна всех цветов, начиная от розового и кончая темно-синим. Перед ним на рыжем переплете Цветной триоди лежат две бумажки. На одной из них написано "о здравии", на другой -- "за упокой", и под обоими заглавиями по ряду имен... Около клироса стоит маленькая старушонка с озабоченным лицом и с котомкой на спине. Она задумалась.
-- Дальше кого? -- спрашивает дьячок, лениво почесывая за ухом. -- Скорей, убогая, думай, а то мне некогда. Сейчас часы читать стану.
-- Сейчас, батюшка... Ну, пиши... О здравии рабов божиих: Андрея и Дарьи со чады... Митрия, опять Андрея, Антипа, Марьи...
-- Постой, не шибко... Не за зайцем скачешь, успеешь.
-- Написал Марию? Ну, таперя Кирилла, Гордея, младенца новопреставленного Герасима, Пантелея... Записал усопшего Пантелея?
-- Постой... Пантелей помер?
-- Помер... -- вздыхает старуха.
-- Так как же ты велишь о здравии записывать? -- сердится дьячок, зачеркивая Пантелея и перенося его на другую бумажку. -- Вот тоже еще... Ты говори толком, а не путай. Кого еще за упокой?
-- За упокой? Сейчас... постой... Ну, пищи... Ивана, Авдотью, еще Дарью, Егора... Запиши... воина Захара... Как пошел на службу в четвертом годе, так с той поры и не слыхать...
-- Стало быть, он помер?
-- А кто ж его знает? Может, помер, а может, и жив... Ты пиши...
-- Куда же я его запишу? Ежели, скажем, помер, то за упокой, коли жив, то о здравии... Пойми вот вашего брата!
-- Гм!.. Ты, родименький, его на обе записочки запиши, а там видно будет. Да ему все равно, как его ни записывай: непутящий человек... пропащий... Записал? Таперя за упокой Марка, Левонтия, Арину... ну, и Кузьму с Анной... болящую Федосью...
-- Болящую-то Федосью за упокой? Тю!
-- Это меня-то за упокой? Ошалел, что ли?
-- Тьфу! Ты, кочерыжка, меня запутала! Не померла еще, так и говори, что не померла, а нечего в за упокой лезть! Путаешь тут! Изволь вот теперь Федосью херить и в другое место писать... всю бумагу изгадил! Ну, слушай, я тебе прочту... О здравии Андрея, Дарьи со чады, паки Андрея, Антипия, Марии, Кирилла, новопреставленного младенца Гер... Постой, как же сюда этот Герасим попал? Новопреставленный, и вдруг -- о здравии! Нет, запутала ты меня, убогая! Бог с тобой, совсем запутала!
Дьячок крутит головой, зачеркивает Герасима и переносит его в заупокойный отдел.
-- Слушай! О здравии Марии, Кирилла, воина Захарии... Кого еще?
-- Авдотью записал?
-- Авдотью? Гм... Авдотью... Евдокию... -- пересматривает дьячок обе бумажки. -- Помню, записывал ее, а теперь шут ее знает... никак не найдешь... Вот она! За упокой записана!
-- Авдотью-то за упокой? -- удивляется старуха. -- Году еще нет, как замуж вышла, а ты на нее уж смерть накликаешь!.. Сам вот, сердешный, путаешь, а на меня злобишься. Ты с молитвой пиши, а коли будешь в сердце злобу иметь, то бесу радость. Это тебя бес хороводит да путает...
-- Постой, не мешай...
Дьячок хмурится и, подумав, медленно зачеркивает на заупокойном листе Авдотью. Перо на букве "д" взвизгивает и дает большую кляксу. Дьячок конфузится и чешет затылок.
-- Авдотью, стало быть, долой отсюда... -- бормочет он смущенно, -- а записать ее туда... Так? Постой... Ежели ее туда, то будет о здравии, ежели же сюда, то за упокой... Совсем запутала баба! И этот еще воин Захария встрял сюда... Шут его принес... Ничего не разберу! Надо сызнова...
Дьячок лезет в шкапчик и достает оттуда осьмушку чистой бумаги.
-- Выкинь Захарию, коли так... -- говорит старуха. -- Уж бог с ним, выкинь...
-- Молчи!
Дьячок макает медленно перо и списывает с обеих бумажек имена на новый листок.
-- Я их всех гуртом запишу, -- говорит он, -- а ты неси к отцу дьякону... Пущай дьякон разберет, кто здесь живой, кто мертвый; он в семинарии обучался, а я этих самых делов... хоть убей, ничего не понимаю.
Старуха берет бумажку, подает дьячку старинные полторы копейки и семенит к алтарю.
