Вот две маленькие были об А. С. Даргомыжском, слышанные мною о нем от одного из его почитателей и хороших знакомых, Вл. П. Б-ва.

* * *

Случилось, что Александр Сергеевич и автор "Тарантаса" граф В. А. Соллогуб по приезде в Москву остановились в одно и то же время на квартире г. Б.

Однажды в сумерках граф лежал на диване и что-то читал, а композитор стоял посреди комнаты и думал думу.

-- Послушай, Александр Сергеич, -- обратился литератор к композитору, -- будь другом, поставь поближе ко мне свечу, а то ничего не видно...

-- В данную минуту мне приходится оригинальничать, -- сказал Даргомыжский, принимая с комода свечу и ставя ее на столик перед В. А. Соллогубом. -- Обыкновенно я ставлю свечи перед образами, теперь же приходится ставить свечу перед образиной...

* * *

В одно время мнительному А. С. казалось, что московское отделение Русского музыкального общества с Н. Г. Рубинштейном во главе питает к нему неприязненные чувства, и он стал избегать встреч с директором Общества, а при встречах на мнимую неприязнь отвечал холодом и сухостью. Заметив в приятеле такую перемену, Н. Г. Рубинштейн совершенно потерялся в догадках и в конце концов отнес ее на долю сплетен.

-- Что мне делать! -- недоумевал он однажды, беседуя с г. Б-ым. -- Даргомыжский совсем от рук отбился. Холоден, сентябрем глядит, избегает меня... Что я ему сделал? За что он на меня сердится?

-- А ты объяснись с ним, -- посоветовал г. Б.

-- Где же я могу с ним объясниться? И как? Он бегает меня!

-- Погоди, я это устрою. Позову его к себе, а ты придешь и объяснишься с ним... Ты подойди к нему и, знаешь, этак дружески возьми его за руку и скажи: "Дорогой мой, откуда эта холодность? Ведь вы знаете, я вас всегда так любил, так уважал ваш талант..." и все в таком же роде, потом обоими его и поцелуй... по-дружески... Раскиснет!

Н. Г. Рубинштейн принял этот план целиком... Надо сказать, что покойный А. С. терпеть не мог целоваться с мужчинами.

-- С женщиной еще так и сяк, -- говаривал он, -- с мужчиной же -- ну тебя к черту!

Чтобы рассердить А. С. и вывести его из себя, достаточно было кому-либо из представителей непрекрасного пола подкрасться к нему и чмокнуть его в щеку...

-- Дурак! -- бранился он, вытирая рукавом место поцелуя. -- Дурак! Болван!

Свидание было устроено.

-- Дорогой мой! -- начал Н. Г. Рубинштейн, беря за руку композитора. -- Скажите, ради бога, за что вы на меня сердитесь? Что я вам сделал худого? Напротив, я всегда любил вас, уважал ваш талант...

И Н. Г. обнял А. С. и быстро поцеловал его в губы. Каково же было его удивление, когда А. С. вместо того, чтобы раскиснуть, вырвался из объятий Н. Г. и, выбегая из комнаты, пустил по адресу директора Общества и г. Б-ва внушительного "дурака".

Впоследствии, когда мир был водворен, это свидание, устроенное г. Б. на потеху, долго смешило как Н. Г., так и самого А. С.