Трагик Унылов и благородный отец Тигров сидели в 37 номере гостиницы "ВЪнецыя" и пожинали плоды бенефиса. Перед ними на столе стояли водка, плохое красное, полубутылка коньяку и сардины. Тигров, толстенький угреватый человек, созерцательно глядел на графин и угрюмо безмолвствовал. Унылов же пламенел. Держа в одной руке пачку ассигнаций, в другой карандаш, он ерзал на стуле, как на иголках, и изливал свою душу.

-- Что меня утешает и бодрит, Максим, -- говорил он, -- так это то, что меня молодежь любит. Гимназистики, реалистики -- мелюзга, от земли не видно, но ты не шути, брат! Сидят, бестии, на галерке, у чёрта на куличках, за тридцать копеек, но только их и слышно, клопов этаких. Первые критики и ценители! Иной с воробья ростом, под стол пешком ходит, а на морденку взглянешь -- совсем Добролюбов. Как они вчера кричали! Уны-ло-ва! Унылова!! Вообще, братец, не ожидал. Шестнадцать раз вызвали! И "ам поше" {сунуть в карман (франц. empocher)} не дурно: 123 рубля 30 копеек! Выпьем!

-- Ты же, Васечка, тово... -- забормотал Тигров, конфузливо мигая глазами, -- презентуй мне сегодня двадцать талеров. В Елец надо съездить. Там дядька помер. После него, может быть, осталось что-нибудь. Коли не дашь, придется пешедралом махать. Дашь?

-- Гм... Но ведь ты не отдашь, Максим!

-- Не отдам, Васечка... -- вздохнул благородный отец. -- Где ж мне взять? Уж ты так... по дружбе.

-- Постой, может быть, мне не хватит. Покупки нужно будет сделать да заказать кое-что. Давай считать.

Унылов потянул к себе бумагу, в которой был завернут коньяк, и стал писать на ней карандашом.

-- Тебе 20, сестре послать 25... Бедная женщина уж три года просит прислать что-нибудь. Обязательно пошлю! Это такая милая... хорошая. Пару себе новую сшить рублей в 30. За номер и за обед я еще подожду отдавать, успею. Табаку фунта три... щиблеты... Что еще? Выкупить фрак... часы. Куплю тебе новую шапку, а то в этой ты на чёрта похож... Совестно с тобой по улице ходить. Постой, еще чего?

-- Купи, Васечка, револьвер для "Блуждающих огней". Наш не стреляет.

-- Да, правда. Антрепренер, подлец, ни за что не купит. Бутафории знать не хочет, антихрист этакий. Ну, стало быть, шесть-семь рублей на револьвер. Что еще?

-- В баню сходи, с мылом помойся.

-- Баня, мыло и прочее -- рубль.

-- Тут, Васечка, татарин ходит, отличное чучело лисицы продает. Вот купил бы!

-- Да на что мне лисица?

-- Так. На стол поставить. Проснешься утром, взглянешь, а у тебя на столе зверь стоит и... и так на душе весело станет!

-- Роскошь! Лучше я себе портсигар новый куплю. Вообще, знаешь, следовало бы мне свой гардероб ремонтировать. Надо бы сорочек со стоячими воротниками купить. Стоячие воротники теперь в моде. Ах, да! Чуть было не забыл! Пикейную жилетку!

-- Необходимо. В крыловских пьесах нельзя без пикейной жилетки. Щиблеты с пуговками... тросточка. Прачке будешь платить?

-- Нет, погожу. Перчатки нужно белые, черные и цветные. Что еще? Соды и кислоты. Касторки раза на три... бумаги, конвертов. Что еще?

Унылов и Тигров подняли на потолок глаза, наморщили лбы и стали думать.

-- Персидского порошку! -- вспомнил Унылов. -- Житья нет от краснокожих. Что еще? Батюшки, пальто! Про самое главное-то мы и забыли, Максим! Как зимой без пальто? Пишу 40. Но... у меня не хватит! Наплевал бы ты на своего дядьку, Максим!

-- Не могу. Единственный родственник и вдруг наплевать! Наверное после него осталось что-нибудь.

-- Что? Пенковая трубка, тетушкин портрет? Ей-богу, наплюй!

-- Не понимаю, что у тебя за эго... эгои... эгоистицизм такой, Васечка? -- замигал глазами Тигров. -- Будь у меня деньги, да нешто бы я пожалел? Сто... триста... тысячу... бери сколько хочешь! У меня после родителей десять тысяч осталось. Всё актерам роздал!..

-- Ладно, ладно, бери свои двадцать!

-- Мерси. Карманы все порваны, некуда положить. Но, однако, шестой час уже, пора мне на вокзал.

Тигров тяжело поднялся и стал натягивать на свое шаровидное тело маленькое, узкоплечее пальто.

-- Ты же, Васечка, не говори нашим, что я уехал, -- сказал он. -- Наш подлец бунт поднимет, ежели узнает, что я уехал не сказавшись. Пусть думают, что я в запое. Проводил бы ты меня, Васечка, на вокзал, а то неровен час зайду по дороге в трактир и все твои талеры ухну. Знаешь мою слабость! Проводи, голубчик!

-- Ладно.

Актеры оделись и вышли на улицу.

-- Что бы такое купить? -- бормотал Унылов, заглядывая по дороге в окна магазинов и лавок. -- Погляди, Максим, какой чудный окорок! Будь полный сбор, накажи меня бог, купил бы. А знаешь, почему не было полного сбора? Потому что у купца Чудакова была свадьба. Все плутократы там были. Вздумали же, черти, не вовремя жениться! Погляди-ка, какой в окне цилиндр! Купить нешто? Впрочем, шут с ним.

Придя на вокзал, приятели уселись в зале первого класса и задымили сигарами.

-- Чёрт возьми, -- поморщился Унылов, -- мне что-то пить захотелось. Давай пива выпьем. Челаэк, пива! Еще первого звонка не было, так что тебе нечего спешить. Ты же, карапуз, не долго езди. Сдери с мертвого дядьки малую толику и: назад. Вот что, эээ... чеаэк! Не нужно пива! Дай бутылку Нюи! Выпьем с тобой на прощанье красненького... и езжай себе.

Через полчаса актеры оканчивали уж вторую бутылку. Подперев свою горячую голову кулаками, Унылов глядел любвеобильными глазами на жирное лицо Тигрова и бормотал коснеющим языком:

-- Главное зло в нашем мире -- это антрр... репрренер. Только тогда артист будет крепко стоять на ногах, когда он в своем деле будет дер...держаться коллективных начал...

-- На паях.

-- Да, на паях. Парршивое вино. Вот что, выпьем рейнвейнцу!

-- Васечка... второй звонок.

-- Начхай. С ночным поездом уедешь, а теперь я тебе... выскажу. Челаэк, бутылку рейнского! Антррепрр... енер видит в артисте вещь... мя-со для пушек. Он кулак. Ему не понять артиста. Взять хоть тебя. Ты человек без таланта, но... ты полезный актер. Тебя нужно ценить. Постой, не лезь целоваться, неловко!.. Я тебя за что люблю? За твою душу... истинно артистическое сердце. Максим, я тебе завтра пару заказываю. Всё для тебя. И лисицу даже. Дай пожать руку!

Прошел час. Артисты всё еще сидели и беседовали.

-- Дай только бог встать мне на ноги, -- говорил Унылов, -- и ты увидишь... Я покажу тогда, что значит сцена! Ты у меня двести в месяц получать будешь... Мне бы только на первый раз тысячу рублей... летний театр снять... Вот что, не съесть ли нам что-нибудь? Ты хочешь есть? Ты откровенно... Хочешь? Чеаэк, пару жареных дупелей!

-- Теперь не бывает-с дупелей, -- сказал человек.

-- Чёррт возьми, у вас никогда ничего не бывает! В таком случае, болван, подай... какая у вас там есть дичь? Всю подай! Привыкли, подлецы, купцов кормить всякой дрянью, так думают, что и артист станет есть их дрянь! Неси всё сюда! Подай также ликеры! Максим, сигар хочешь? Подашь и сигар.

Немного погодя к приятелям пристал комик Дудкин.

-- Нашли, где пить! -- удивился Дудкин. -- Едем в "Бель-вю". Там теперь все наши...

-- Счет! -- крикнул Унылов.

-- Тридцать шесть рублей двадцать копеек...

-- Получай... без сдачи! Едем, Максим! Наплюй на дядьку! Пусть бедный Йорик остается без наследников! Давай сюда двадцать рублей! Завтра поедешь!

В "Бель-вю" приятели потребовали устриц и рейнского.

-- И сапоги тебе завтра куплю, -- говорил Унылов, наливая Тигрову. -- Пей! Кто любит искусство, тот... За искусство!

Пошли в ход искусство, коллективные начала, паи, единодушие, солидарность и прочие актерские идеалы... Поездка же в Елец, покупка чаю, табаку и одежи, выкуп заложенного и уплата сами собой улеглись в далекий... очень далекий ящик. Счет "Бель-вю" съел всю бенефисную выручку.