ХОРОШИЙ СОВЕТ - РЕДКОСТЬ БОЛЬШАЯ, ЧЕМ РУБИНЫ
В последнюю пятницу месяца утренний автобус, еще с зажженными фарами, доставил мисс Рехана к воротам Британского консульства. Поднявшееся облако пыли скрыло ее красоту от глаз посторонних, когда она спускалась из раскрывшихся дверей. Автобус, раскрашенный разноцветными арабесками, был увенчан надписью "Еду вслед за любимой", сделанной зелеными и золотыми буквами поверх лобового стекла - две другие надписи по бокам гласили "Тата-бата" и "О’кей! Прекрасная жизнь". Мисс Рехана сказала шоферу, что автобус очень красив, и теперь, открыв для нее дверь, он театрально раскланивался все время, пока она спускалась.
Глаза мисс Рехана - большие, черные и яркие - не требовали никаких ухищрений с сурьмой, и когда эксперт по советам у ворот консульства Мухаммад Али взглянул на них, он ощутил, что снова становится молодым. В свете разгоравшегося дня он видел, как она подошла к воротам консульства и спросила у бородатого охранника - с золотыми пуговицами на униформе цвета хаки и в тюрбане, украшенном кокардой - когда откроются двери. Охранник, обычно такой грубый с женщинами, посещавшими консульство в пятницу, в этот раз ответил мисс Рехана почти вежливо.
- Через полчаса, - сказал он сиплым, нижким голосом. - А может быть, и через два часа. Кто знает? Сахибы едят свой завтрак.
Пыльное пространство между автобусной остановкой и консульством было, как всегда, заполнено пятничными женщинами, большей частью закутанными в вуаль и лишь иногда с открытыми, как у мисс Рехана, лицами. Все они казались испуганными и жались к толпе сопровождавших их братьев и дядьев, старавшихся выглядеть уверенными в своих силах. Мисс Рехана прибыла совершенно одна и нисколько не выглядела напуганной.
Мухаммад Али, специализировавшийся на оказании помощи самым уязвимым из еженедельной толпы просительниц, с удивлением обнаружил, что ноги сами тянут его по направлению к странной, большеглазой и по всей видимости довольно независимой девушке.
- Мисс, - начал он. - Я думаю, вы приехали за разрешением посетить Лондон, не так ли?
Она стояла под навесом в нагреваемой лучами солнца палатке, среди хибар, пристроенных к стенам дома, и с удовольствием ела пирожки-пакорас с соусом чили. Обернувшись, она посмотрела на него, и чем ближе становились эти глаза, тем сильнее они действовали, вызывая нехорошие чувства в пищеварительном тракте.
- Да, именно за этим.
- Тогда, может быть, вы разрешите оказать вам услугу и дать хороший совет? За очень маленькую плату.
Мисс Рехана засмеялась.
- Хороший совет встречается еще реже, чем рубины, - сказала она. - Я, однако, все равно не смогу заплатить вам за него. Я всего лишь сирота, а не одна из этих богатых леди.
- Поверьте моим сединам, - убеждая ее, сказал Мухаммад Али. - Мои советы хорошо проверены временем. Послушайте меня, и вы поймете, что это действительно хорошие советы.
Она отрицательно покачала головой.
- Я сказала вам, что бедна. Здесь есть женщины, чьи мужчины в семье хорошо зарабатывают. Идите к ним - хороший совет должен искать хорошие деньги.
"Я схожу с ума", - подумал Мухаммад Али, поскольку услышал вдруг, как его голос по собственной воле произнес:
- Мисс, меня направило к вам Провидение. Что делать? Наша встреча была предопределена в книге на небесах. Я тоже всего лишь бедный человек, но для вас мой совет не будет стоить ничего.
Она снова засмеялась:
- Тогда я должна очень внимательно вас выслушать. Когда Судьба посылает подарок, следует использовать его с благодарностью.
Он подвел ее к низкому деревянному столику в закутке среди хибар. Она шла за ним, продолжая уплетать пакорас из маленького газетного кулька. Ему она их не предлагала.
Мухаммад Али положил подушку на пыльную землю.
- Пожалуйста, присядьте.
Она села, раз уж он ее попросил. Он присел, скрестив ноги, у противоположного конца столика, чувствуя, что две или три дюжины пар мужских глаз с завистью глядят на него, и что каждый из мужчин, населяющих этот городок из лачуг, не прочь был бы оказаться на его месте, месте старого седого мужчины, сумевшего привлечь внимание такой молодой и красивой девушки. Он сделал глубокий вдох, чтобы успокоить себя самого:
- Ваше имя, пожалуйста.
- Мисс Рехана, - сказала она ему. - Невеста Мустафы Дара из Бредфорда, Лондон.
- Бредфорд, Англия, - поправил он ее вежливо. - Лондон всего лишь город, как Мультан и Бахавальпур. Англия - это великая страна, полная самой холодной рыбы в мире.
- Понятно. Спасибо, - сказала она суховато, так что нельзя было понять, произвел ли он на нее благоприятное впечатление этим замечанием.
- Вы уже заполнили анкету для обращения? Дайте-ка, я взгляну на нее.
Она подала ему аккуратно свернутый документ в коричневой обложке.
- Все в порядке? - спросила она, и в первый раз он услышал нотки волнения в ее голосе.
Он провел рукой по поверхности столика, совсем рядом с ее рукой.
- Я уверен, что все в порядке, - сказал он. - Подождите немного, и я все проверю.
Она покончила с последним пирожком, пока он рассматривал ее бумаги.
- Тип-топ, - произнес он с расстановкой, - все в полном порядке.
- Спасибо вам за вашу помощь, - сказала она удовлетворенно. - Теперь я пойду и буду ждать у ворот.
- Что вы себе думаете! - воскликнул он громко, словно пораженный ударом в лоб. - Вы полагаете, это такое простое дело? Только отдать заполненную форму и ждать, когда вам с улыбкой выдадут разрешение? Мисс Рехана, я предупреждаю вас, вы идете в место много худшее, чем полицейский участок.
- Как, действительно? Неужели это правда? - воскликнула она, и он почувствовал, что наконец-то его речи достигли цели. Аудитория была взята в плен, и он смог взглянуть ей в лицо чуть-чуть дольше, чем до этой минуты.
Сделав еще один глубокий успокаивающий вдох, он приступил к речи, которую уже привык произносить. Для начала он сказал ей, что сахибы в консульстве считают, что все женщины, которые приходят по пятницам и заявляют о том, что водители автобусов в Лутоне или бухгалтеры по найму в Манчестере будут заботиться о них, на самом деле являются лгуньями и обманщицами.
Она запротестовала:
- Но я-то совсем не такая, и я скажу им об этом.
Ее наивность заставила его ощутить легкую дрожь. Она просто маленький воробышек, сказал он ей, а эти люди, что сидят там - ястребы с колпаком на глазах. Он объяснил ей, что они будут задавать вопросы, личные вопросы, вопросы, которые даже родной брат не задает сестре. Они будут выяснять, девственница ли она, и если нет, то каковы сексуальные привычки ее жениха и какими секретными словами называют они друг друга в минуты любви?
Мухаммад Али говорил грубо, надеясь уменьшить этим шок, который предстояло ей пережить, если нечто подобное действительно произойдет. Ее глаза оставались неподвижны, однако руки на краю стола стали трепетать и подрагивать. Он продолжал:
- Они спросят о том, как много комнат в доме, где живет ваша семья, и какого цвета стены, и по каким дням вы выносите мусор. Они спросят вас о том, как звали в девичестве племянницу дяди троюродной сестры матери вашего жениха. И все эти вопросы они потом зададут Мустафе Дару у него в Бредфорде, Англия. И если вы сделаете хотя бы одну ошибку, ваше дело конченное.
- Да, - сказала она, и он услышал, как она пытается сохранить спокойствие в голосе. - Да, но что же мне теперь делать, старый человек?
Это был тот момент, когда Мухаммад Али обычно переходил на настойчивый шепот, сообщая слушательнице о своем знакомстве с нужным человеком, работающим в консульстве.
Через него, за плату, можно получить все необходимые бумаги со всеми необходимыми печатями. Махаммад Али всегда считал, что занимается хорошим бизнесом, поскольку женщины часто платили ему пять сотен рупий или снимали с руки золотой браслет в оплату за его труды и уходили прочь вполне счастливыми.
Они приезжали сюда за сотни миль - обычно он сначала убеждался в этом прежде чем приступал к своему трюку - так что когда они в конце концов обнаруживали обман, то конечно уже не возвращались. Они уезжали в Сартоху или Лалукет и начинали упаковывать свои вещи, и момент, когда становилось ясно, что их просто надули, всегда наступал слишком поздно для возвращения.
Жизнь тяжела, и старый человек должен рассчитывать только на свою голову - поэтому он никогда не испытывал сострадания к этим пятничным женщинам.
Однако снова, во второй раз, его собственный голос изменил ему сегодня, и вместо того, чтобы начать свой привычный монолог, он внезапно принялся раскрывать ей свой главный секрет.
- Мисс Рехана, - сказал его голос, и Мухаммед Али слушал его с изумлением, - вы редкий образец красоты, драгоценный камень и для вас я сделаю то, что, возможно, не сделал бы для собственной дочери. У меня есть документ, способный помочь вам разом решить все ваши проблемы.
- И что же это за колдовская бумага? - спросила она, и ее глаза, без всяких сомнений, смеялись над ним.
Его голос зазвучал настолько тихо, насколько это было возможно.
- Мисс Рехана, это Британский паспорт. Абсолютно надежный и правильно оформленный. У меня есть хороший друг, который впишет в него ваше имя и тогда в один момент, вы окажетесь в Англии.
Он действительно сказал ей это.
Все теперь было возможно, в этот день, когда он сошел с ума. Возможно, он даже отдаст ей бесплатно свой паспорт, чтобы впоследствии годами укорять себя за это.
Старый дурак, говорил он сам себе. Старые дураки всегда попадают в сети молоденьких девушек.
- Постойте, - произнесла она, - насколько я понимаю, вы предлагаете мне совершить преступление...
- Не преступление, - перебил он ее, - а простой способ решить вашу проблему.
- ... и отправиться в Бредфорд, Лондон нелегально и тем самым подтвердить то, что ваши сахибы в консульстве думают о всех нас. Старый бабуин, это не хороший совет.
- Бредфорд, Англия, - поправил он ее, вмиг помрачнев. - Вы не должны относиться к моему подарку с такими чувствами.
- Ах, а как же я, по-вашему, должна к этому относиться?
- Детка, я бедный старик, и я предлагаю тебе этот подарок потому, что ты очень красива. Не стоит с ходу плевать в ответ на такой великодушный поступок, возьми мой паспорт. Или не бери его, но тогда езжай домой и забудь об Англии, только не входи в это здание и не теряй своего достоинства.
Она, однако, поднялась на ноги и отправилась прочь от него к воротам, где женщины, собравшиеся в небольшую толпу, уже выслушивали недовольные возгласы охранника, призывавшего их вести себя спокойно, если они хотят, чтобы он пропустил хоть кого-нибудь из них внутрь.
- Ну и оставайся дурой! - закричал Мухаммад Али вслед. - Я хотел помочь тебе как отец. (Легко понять, что он чувствовал в эту минуту).
Она не обернулась.
- Это вечное проклятие нашего народа, - воскликнул он. - Мы бедны, мы невежественны и никак не хотим хоть чему-нибудь научиться.
- Эй, Мухаммад Али, - крикнула ему торговка бетелем из-за прилавка напротив. - Эта девушка любит молодых.
Весь этот день Мухаммад Али без дела простоял у ворот консульства. Много раз он начинал говорить себе: "Уходи, старый идиот, она не захочет снова с тобой разговаривать", Но когда она наконец вышла, он все еще ждал ее.
- Салам, старый советник, - приветствовала она его.
Она выглядела умиротворенной и видимо не таила на него зла, и он подумал: "О Аллах, она добилась своего. Британские сахибы ничего не смогли сделать, видя ее глаза - она получила разрешение".
Он с надеждой во взгляде улыбнулся ей. Ответная улыбка была мирной и доброжелательной.
- Мисс Рехана Бегум, - сказал он ей, - возрадуйся, дочка, в этот час твоего триумфа.
Поддавшись порыву, она взяла его протянутую руку в свою ладонь.
- Пойдем! - сказала она. - Пойдем, я куплю тебе пирожки в благодарность за твой совет и в оправдание за мою грубость.
Они стояли в пыли полудня, около автобуса, готового отправиться в обратный путь. Носильщики-кули пытались пристроить какие-то мешки на крыше автобуса. Уличный разносчик криками привлекал пассажиров, пытаясь всучить им любовные романы и снадобья, лечащие от несчастья. Мисс Рехана и счастливый Мухаммад Али уплетали пирожки, сидя на устройстве против дорожной грязи, как именовал передний бампер водитель автобуса. Старый эксперт по советам тихонько подпевал неведомо откуда доносящейся музыке из кинофильма. Дневная жара была в самом разгаре.
- Все это было предопределено, - внезапно сказала мисс Рехана. - Мне было девять лет, когда мои родители устроили это. Мустафе Дару было уже тридцать лет в то время, однако мой отец хотел найти кого-нибудь, кто мог бы позаботиться обо мне, когда сам он не сможет этого делать. Мустафа считался у нас в городе надежным и солидным человеком. Потом мои родители умерли, и Мустафа Дар уехал в Англию, сказав, что вызовет меня к себе. Это было уже много лет назад. У меня есть его фото, но он для меня по-прежнему остается незнакомцем. Даже его голос - я не узнаю его по телефону.
Это признание слегка удивило Мухаммада Али, но все время, пока мисс Рехана говорила, он кивал головой ей в ответ, что, как он надеялся, выказывало его мудрость.
- Так было и будет всегда, - сказал он. - Родители всегда действуют в интересах своих детей. Они нашли для тебя хорошего и благородного человека, который сдержал свое слово и вызвал тебя к себе. Теперь у тебя есть время узнать его и полюбить.
Он остановился, озадаченный появившейся вдруг тенью ожесточения на ее лице.
- Послушайте, уважаемый, - сказала она ему, - почему вы все время словно упаковывыаете и посылаете меня по почте в Англию?
Он посмотрел на нее ничего не понимающим взглядом.
- Ты выглядишь такой счастливой - и я был уверен... извините, они что, отказали вам?
- Я отвечала неправильно на все их вопросы, - ответила мисс Рехана. - Все родинки я поместила на другую щеку, плитки в нашей ванной были совсем другого цвета, все шиворот-навыворот, вы понимаете?
- Но для чего? Как же вы теперь поедете в Бредфорд, Англия?
- Сейчас я поеду в Лахор и вернусь на свою работу. Я работаю няней у трех хороших малышей. Они очень огорчились, узнав, что я уезжаю.
- Но это же трагедия! - запричитал Мухаммад Али. - О Аллах, я так надеялся, что вы приняли во внимание мой совет. А теперь уже ничего нельзя сделать - я виноват, что рассказал вам обо всех этих вопросах. Теперь ваша анкета у них записана и подшита, они устроят проверку - даже паспорт не поможет. Все пропало - а ведь так легко было послушаться моих советов, и все было бы хорошо.
- Не думаю, - сказала она ему. - Да-да, в самом деле, вам не стоит грустить.
Ее прощальная улыбка, которую он видел сквозь толпу, пока автобус не скрылся за облаком пыли, была самой счастливой из всех улыбок, которые он только видел в своей долгой, жаркой, тяжелой, лишенной любви жизни.
НА АУКЦИОНЕ РУБИНОВЫХ МАГИЧЕСКИХ ТУФЕЛЬ
Публика, собравшаяся на аукцион по продаже магических туфель, имела мало общего с обычной толпой на распродажах. Аукционеры заранее оповестили всех о предстоящем событии и тщательно подготовились достойно встретить прибывших на него. В наши дни, когда так трудно чем-либо привлечь внимание покупателей, Аукционеры справедливо полагали, что сегодняшний лот заставит многих поддаться искушению покинуть свои бункеры. Атмосфера восторга и восхищения царила в аукционных залах. Во всех вестибюлях и туалетах наряду с обычным аукционным оборудованием, предназначенным обеспечить комфорт самым требовательным гостям, были установлены новые бронзовые плевательницы чрезвычайных размеров на случай неожиданных приступов тошноты. Бригады психиатров разного профиля приступили к дежурству в расположенных стратегически точно кабинках неоготического стиля, готовые оказать помощь тем, у кого помутится рассудок.
В наше время многие из нас ощущают смуту в душе.
Священников не было. В этом отношении Аукционеры выдержали линию. Священники остались в других, близлежащих зданиях, более привычных для них, где они могли бы помочь в случаях серьезных душевных расстройств.
Похоронные катафалки со всем необходимым, отряд полиции особого назначения и бригада врачей-акушеров были размещены в тени прилежащих аллей на случай, если всплески восхищения вызовут неожиданные роды или смерть. Были составлены списки родственников всех присутствующих на аукционе с контактными телефонами для срочной связи и запасено необходимое количество пуленепробиваемых жилетов.
Меж тем туфельки, украшенные рубинами, сверкают из-за бронированного стекла витрины. Мы не знаем пределов их волшебной силы. Мы предполагаем, что этих пределов, возможно, не существует.
Звезды кино, присутствуя среди покупателей, сообщают дополнительный блеск и сияние интерьерам аукциона. Ауры кинозвезд, созданные в сотрудничестве с мастерами Прикладной Психики, переливались цветами платины, золота, серебра и бронзы. Несколько актеров, из тех, что обычно играют злодеев, были окружены аурами преисподней - мертвенно зеленой, горчично желтой, чернильно красной. При слишком непосредственном контакте с этими бесценными (и хрупкими) звездными аурами любой из посетителей мог быть уложен телохранителями на пол и после обыска доставлен в стоящие наготове ттюремные фургоны. Эта тактика, однако, ненамного уменьшала размеры столпотворения в Главном Аукционном Зале.
Известную опасность всегда представляют люди, чем-либо одурманенные, однако когда вдруг одна из них в порыве восхищения попыталась запечатлеть свой поцелуй на стекле витрины, где экспонировались туфли, соответствующий наклон головы включил работающие в ждущем режиме системы защиты, запрограммированные на отражение чрезмерных проявлений экстаза. Специальные устройства послали тысячевольтовый разряд в распухшие от коллагена губы, лишив их владелицу всякого интереса к происходящему. Возникшее зрелище нельзя было назвать приятным, однако и оно не смогло удержать еще одного, так сказать, любителя от немедленного повторения самоубийственного акта поклонения. Но когда мы узнали, что этот безумец был влюблен в первую жертву, раздумье о тайнах любви посетило нас, дав повод появиться на свет надушенным носовым платочкам.
Культ волшебных башмаков достиг к этому времени своего апогея. Все посетители уже в полной мере ощущали невообразимый размах происходящего. Волшебники, Львы и Страшилы в изобилии роились в залах, наступая на ноги соседям и толкаясь в поисках более удобного места. Железные Дровосеки поспешили оставить зал, опасаясь нанести урон присутствующим при неминуемых столкновениях. Злые волшебницы предпочли проводить время, подобно горгульям, на балконах и галереях Главного Аукционного Зала, поминутно демонстрируя высокую платежеспособность своих кредитных карточек. Один из углов зала оказался занят Тотошками, с энтузиазмом приступивших к совокуплению, что заставило одетых в резиновые костюмы служителей предпринять меры по их изоляции от остальной толпы, дабы не слишком оскорблять общественное мнение. Надо отдать им должное, делали они это с большой деликатностью и чувством меры.
Мы, публика, слишком легко и смертельно оскорбляемся. Чувство оскорбленного достоинства приняло у нас характер фундаментального права. Гнев, так часто воспринимаемый нами как основа для растущего чувства морального превосходства, позволяет без раздумий открывать огонь по нашим врагам, нанося им тяжелые раны. Гордость и гнев, подстегивая друг друга, легко переполняют нас.
Пол вокруг сверкающего храма рубиновых туфель был - следует сказать об этом - покрыт расплывающимися лужицами слюны. Слишком многие из нас не в силах справиться со слюнотечением. Появившиеся служители с губками в одной руке и ведрами в другой приступили к процедуре удаления излишков слюны с лиц посетителей, изумляя публику искусством делать это без всякого урона для праздничного макияжа.
Возможность встречи с подлинным чудом в нашей ницшеанской, релятивистской вселенной предоставляется не часто. Бихевиористские философы и исследователи кварков толпились около витрины с магическими туфлями, обмениваясь не поддающимися расшифровке замечаниями.
Политические эмигранты, перемещенные лица всех сортов и даже бездомные бродяги оказались привлечены блеском невозможного. Из подземных убежищ выбрались банды контрабандистов и подонков, вооруженные базуками и автоматами Узи, взбудораженные креком, или спиртным, или запахом крови. Бродяги, одетые в зловонные джутовые пончо, шумно чавкали, усевшись на полу вокруг неведомо откуда взявшихся громадных, дымящихся котлов. Они бесцеремонно занимали кожаные диваны, размещенные под сенью пальм специально доставленных для аукциона, поглощая суши вместе с гигантскими порциями соуса васаби. Наконец, были вызваны полицейские и после короткой битвы с использованием усыпляющих стрел и пуленепробиваемых жилетов залы были очищены от слишком вызывающей части публики. Выдворенные за пределы помещений аукциона и рассеянные в ближайших окрестностях, они однако не покинули пределов города, расположившись на задымленных пустырях за придорожными рекламными щитами, куда уже не рискнули войти одетые в каски полицейские. Бродячие собаки вокруг явно искали поживы. Времена нынче бескомпромиссные.
Политические эмигранты остались на аукционе: тайные агенты, смещенные монархи, остатки разгромленных фракций, поэты и бандитская элита. Эта часть публики не носила уже черных беретов, очков с линзами из горного хрусталя и длинных старомодных пальто, но была разряжена в роскошные шелковые пиджаки и брюки с высокой талией от японских кутюрье. Женщины носили короткие куртки тореадоров, украшенные репродукциями живописных шедевров. Одна из красавиц щеголяла с копией Герники на спине, несколько других выбрали для украшения листы из серии "Несчастья войны" Франсиско Гойи.
Ослепительные в своих одеждах, политические изгнанницы не смогли, однако, затмить блеск и сияние пары башмачков, осыпанных рубинами, и, разместившись со своими спутниками в одном из углов зала, они принялись разбрасывать проклятия, плевки и шарики из жеваной бумаги через весь зал в сторону соперничающей группы эмигрантов. Охранники у дверей лениво щелкнули бичами, и политики вернули себе самоконтроль.
Наше благоговейное отношение к рубиновым туфлям объясняется верой в их способность защищать нас от происков ведьм (ведь так часто в наши времена приходится защищаться от всякого колдовства); их силой неожиданных метаморфоз, их способностью вернуть ощущение состояния нормальности, в которое все мы уже отказываемся верить; и наконец тем, что они светятся так, как должна светиться обувь богов.
Критика рубиновых туфель, с которой мы никак не можем согласиться, обвинения в фетишизме, прозвучали из уст религиозных фундаменталистов, пропущенных в залы кем-то из чересчур либеральных Аукционеров, как всегда посчитавших, что цивилизованные распродажи должны происходить в атмосфере открытости и терпимости, а храмы чудесных экспонатов должны быть всем доступны. Не скрываемые фундаменталистами намерения купить волшебную обувь только для того, чтобы предать ее огню, не могли, по мнению либеральных Аукционеров, считаться чем-то предосудительным. Какова же цена терпимости, если считать, что нетерпимость тоже терпеть нельзя?
"Демократия не должна дискриминировать деньги, - полагают либеральные Аукционеры. - Чьи-либо наличные так же хороши, как и наши". Фундаменталисты метали молнии и громы с импровизированной трибуны, изготовленной из освященной древесины. Их игнорировали, но кое-кто из солидных гостей зловеще предупреждал о том, что это еще только начало.
Прибыли сироты - в надежде, что волшебные туфли смогут перенести их вспять сквозь время и пространство (ведь наши уравнения показывают, что космические корабли являются также и машинами времени), к покинувшим их родителям.
Возникли также женщины и мужчины, чье происхождение оставалось неясным - словно неприкасаемые или изгнанники, они одиноко бродили по залам, вызывая грубое отношение охранников.
Понятие "дом" стало нынче какой-то неясной, мучительной идеей. Мы жаждем так многого. И если мы томимся по временам, когда радуги были повсюду обыкновенным явлением, то сколь страстные ожидания может пробудить в нас возможность обладать парой волшебных башмачков? Они обещают вернуть нас домой, но доступны ли их пониманию метафоры? Что, если башмачки поймут нас буквально, - не доставят ли они нас снова в этот проклятый мир?
Не слишком ли велики наши надежды?
А если наши бесчисленные потребности покинут свои укрепленные редуты и вломятся в мир, светящийся за бронированным стеклом, вдруг башмачки, как та камбала братьев Гримм, потеряют терпение от наших неудержимо растущих притязаний, и вернут нас к лачугам наших неудовольствий?
Присутствие воображаемых существ в Главном Аукционном Зале стало, быть может, последней каплей. Дети с картин, написанных в Австралии 19-го века, хныкали, глядя в зал из своих витиевато украшенных, золоченых рам, чувствуя себя потерянными в безлюдных просторах. В своих синих комбинезончиках и сандаликах, они пристально вглядывались в дождливый лес и красную пустыню и дрожали.
Литературный персонаж, обреченный на вечное чтение вслух романов Диккенса вооруженному сумасшедшему посреди джунглей, прислал свою заявку на участие в аукционе по почте.
В телевизионном мониторе я заметил хрупкую фигуру чуждого всем присутствующим создания с светящимися кончиками пальцев.
Это замещение реального мира вымышленным - симптом морального разложения нашей посттысячелетней культуры. Герои, сходящие с экранов кинотеатров и видео и вступающие в законный брак с представителями аудитории - что это обещает нам? Не требуется ли ужесточение контроля за такими событиями? Или вмешательство государства в подобных случаях недопустимо? Мы часто обсуждали эти проблемы, и можно с большой долей уверенности утверждать, что большинство из нас возражает против свободной, неограниченной миграции воображаемых существ в постоянно разрушаемую реальность, чьи ресурсы иссякают день ото дня. Все же некоторые из нас готовы предпочесть движение в обратную сторону (хотя есть заслуживающие доверия сообщения об увеличении подобных миграций в последнее время).
Тут на некоторое время я прекращаю эту дискуссию. Аукцион вот-вот готов открыться.
Я должен сказать несколько слов о моей кузине Гейл и ее привычке громко кричать в моменты любви. Позвольте быть откровенным: кузина Гейл была и остается любовью всей моей жизни, и даже теперь, когда мы уже расстались, воспоминания о ее эротическом нетерпении тишины легко будят мое воображение. Стоит сразу добавить, что кроме этой, в общем вполне невинной привычки, в наших отношениях не было ничего отклоняющегося от нормы, ничего, если здесь уместно это слово, фантастического. Тем не менее, я испытывал с ней удовлетворение глубокое, особенно глубокое, когда, в самый момент проникновения, она начинала громко кричать: "Домой, мальчик! Домой, дитя - ты возвращаешься домой!"
В один из дней, который мне печально вспоминать, я, вернувшись домой, застал ее в объятьях какого-то волосатого чужака из фильма о пещерных людях. Я ушел в тот же день и плакал навзрыд, пока шел по улице с портретом Гейл, где я изобразил ее в маскарадном костюме Урагана, с коллекцией старых пластинок Пэта Буна в рюкзаке за спиной.
Все это произошло уже много лет назад.
За время, минувшее с той поры, когда Гейл вынудила меня уйти, я с горечью обнаружил, узнав об этом от наших старых друзей, что Гейл потеряла свою невинность в возрасте 14 лет в результате инцидента с участием бильярдного кия, однако даже это обстоятельство еще долго не могло умерить мою жажду мести.
С тех самых дней я посвятил себя ее памяти. Я сделал самого себя чем-то вроде свечи в ее храме. Я осознаю, что теперь, после всех этих лет разъединения, та Гейл, которую я обожаю, перестала быть вполне реальным существом. Реальная Гейл была бы смущена тем, как я преобразил ее в нашей продолжающейся совместно жизни в альтернативной, лишенной всяких следов волосатого чужака вселенной. Реальная же Гейл, возможно, теперь недоступна для моего понимания.
Недавно я снова увидел ее, и на этот раз издалека. Она находилась в дальнем конце длинного, темного, расположенного под землей помещения бара, охраняемого добровольцами-коммандос, недавно вернувшимися с полей сражений последней войны. В меню значились полинезийские блюда и несколько сортов пива из тихоокеанской части земного шара: Кирин, Цингтао и Сван.
В это время почти все телевизионные каналы были забиты сообщениями о печальном происшествии с астронавтом, застрявшем на Марсе без надежды на спасение, со стремительно убывающими запасами еды и воздуха. Представители официальных органов предъявляли убедительные доказательства необходимости сокращения бюджета космических исследований. Мы сочли их аргументы весомыми; влиятельные голоса сожалели о чрезмерной сентиментальности изображения умирающего астронавта. Тем не менее, камеры внутри его потерпевшего аварию летательного аппарата, продолжали посылать нам ясные изображения его медленного перемещения в небытие, его происходящую в условиях пониженной гравитации и потери веса смерть.
Я смотрел на свою кузину Гейл, которая смотрела в экран телевизора за стойкой бара. Она не знала, что я смотрю на нее, не знала, что она стала той программой, которую я выбрал.
Человек, ожидающий смерть на другой планете, человек по TV - запел пронзительное попурри из полузабытых песен. Я вспомнил сцену из старого фильма о космической Одиссее, где умирающий компьютер Хэл, будучи отключен от сети, поет песенку "Дэйзи, Дэйзи".
Марсианин - теперь постоянно проживающий на этой планете - предложил нам в своем исполнении несколько номеров из "Волшебника страны Оз" - зазвучала песенка "Покажи мне дорогу домой", и плечи Гейл задрожали. Она плакала.
Я не пошел через весь зал утешать ее.
Я впервые услышал об открывающемся аукционе рубиновых туфель утром следующего дня и сразу решил для себя, что куплю их, независимо от цены. Мой план был прост: со всей возможной скромностью я предложу волшебные туфли Гейл. Если она захочет, скажу я ей, можно использовать их для путешествия на Марс и возвращения астронавта на Землю. Возможно, я даже щелкну каблуками три раза, и ее сердце снова будет принадлежать мне, и тогда я прошепчу, напоминая о нашей утраченной любви: "Нет места лучше, чем дом".
Вы смеетесь над моим безрассудством. Ха! Попробуйте уговорить тонущего не хвататься за соломинку. Заставьте умирающего астронавта не петь свои песенки. Попробуйте сами надеть эти туфли. Помните, что сказал Трусливый Лев? Надень их. Надеееень их. Я буду биться с вами одной рукой, заложив другую за спину. Я буду биться с закрытыми глазами.
Испугались, а? Испугались?
Главный Зал Аукциона - это бьющееся сердце Земли. Если вы простоите здесь достаточно долго, все чудеса мира прошествуют мимо вас. В Главном Зале, еще совсем недавно, мы были свидетелями аукциона по продаже Тадж Махала, Статуи Свободы, Альп и Сфинкса. Мы присутствовали при продаже вдов и покупке мужей. Государственные секреты были открыто проданы здесь тому, кто предложил наивысшую цену. В одном очень специальном случае весь состав Аукционеров сидел за столом, предлагая к продаже пышущую огнем и представляющую разнообразные верования, коллекцию изрыгающих дым красных демонов и широкий выбор человеческих душ любого класса, возраста, качества, расы и убеждений.
Все на продажу, и под строгим, но доброжелательным наблюдением Аукционеров, их служебных собак и отрядов спецназначения мы вступаем в битву разума и кошелька, в войну нервов.
Чистота совершаемых здесь сделок делает эстетически безукоризненной связь между огромной сложностью жизни, разворачиваемой здесь, распределяемой по аукционным лотам и направляемой под молоток, и замечательной простотой манер нашего обращения с этой жизнью.
Мы покупаем, Аукционеры отстукивают продажу лота и все мы движемся дальше.
Все равны перед справедливостью аукционного молотка: уличные художники и Микеланджело, девочка-рабыня и королева.
В этом зале судебных заседаний весомы лишь показания кошелька.
И вот - торги магических туфель. По мере того, как растут цены, растет мой ужас. Паника подступает ко мне, опрокидывая и затапливая меня. Я думаю о Гейл - кузине Гейл - и побеждаю страх, и повышаю цену.
Однажды вдовец всемирно известной и очень любимой всеми поп-певицы попросил меня поучаствовать в аукционе мемориальных предметов, проводимом в его пользу. Он был единственным попечителем ее собственности, оцениваемой в десятки миллионов. Так что я отнесся к нему с уважением.
"Меня интересует только один лот, - сказал он. - Заплатите столько, сколько понадобится".
Среди предложенных к продаже вещей на том аукционе был один предмет одежды - пара съедобных панталон из рисовой бумаги с запахом мяты, когда-то давно купленных в магазине на Родео Драйв (кажется, именно так называлась эта улица). В своих концертах на сцене последняя жена моего работодателя, как правило, ближе к финалу, публично стаскивала с себя и поедала несколько пар таких панталон. Несколько других пар с запахами шоколада, вьюнка или кассаты разбрасывалась в публику. Их поедание превращалось в апофеоз концерта, счастливые реципиенты уносили в желудках то, что им удалось схватить. Понятно, что участвующая в аукционе пара панталон, когда-то действительно носимая покойной леди, ввиду всего сказанного, вызывала большой интерес.
Во время аукциона заявки поступали от покупателей по видеосвязи из Токио, Лос-Анджелеса, Парижа и Милана, заявки так быстро сменяли друг друга и были такой величины, что, в конце концов, я не смог справиться со своими нервами и упустил лот. Когда я поднял трубку телефона, размышляя о том, как оправдать свою неудачу, я неожиданно обнаружил, что голос моего работодателя вполне спокоен, и единственный вопрос, который я услышал, касался финальной цены. Я назвал пятизначную цифру, и он расхохотался. Впервые, после смерти его жены, я слышал его счастливый смех. "Все в порядке, - сказал он наконец. - У меня есть еще триста тысяч пар таких панталон".
Именно к Аукционерам мы приходим, чтобы оценить наше прошлое, наше будущее, наши жизни.
Цены на рубиновые туфли, между тем, взлетели до невозможной высоты. Многие из покупателей действовали по доверенности, как я в день продажи панталон.
Сегодня, однако, я покупал от своего имени - буквально для себя самого.
Где-то снаружи на соседней улице раздался грохот взрыва. Мы услышали звуки бегущих ног, сирены и чьи-то крики. Подобные вещи происходили довольно часто, и сейчас мы даже не сдвинулись с места, поглощенные драмой более высокого накала.
Плевательницы были переполнены. Ведьмы были охвачены энтузиазмом, кинодивы нервно подымались с мест, успев слегка потускнеть от отсутствия восторженных взглядов. К кабинам психиатров тянулись очереди несчастных, превратившихся в пациентов. Порядок, однако, поддерживался и в какой-то момент я понял вдруг, что остался единственным покупателем на торгах, сидящим в зале. Круг моих конкурентов ограничивался теперь головами без тел на экранах терминалов и неслышимыми голосами в линиях связи. Я вступил в битву с невидимым миром демонов и привидений, и приз, ожидавший меня, был рукопожатием моей леди.
И тут, на самом пике аукциона, когда деньги для всех присутствующих превратились просто в предмет счета, произошло событие, которое невозможно было игнорировать: я стал отделяться от земли, воспаряя над экранами терминалов и линиями сетевой связи.
Это была потеря гравитации, плавное уменьшение моего веса, я, словно оказавшись в капсуле, всплывал над полем продолжавшейся битвы. Моя последняя цель пересекала границу бреда. Ее достижение и наше собственное спасение становилось - увы! - вымышленным.
А вымысел, фантастика, как я уже почти выговорил чуть раньше, всегда таит в себе опасность.
Находясь в плену вымысла, мы способны заложить наши дома, продать наших детей, чтобы завладеть всем, к чему вожделеем. Или наоборот, в этом океане миазмов мы можем просто уплыть от своих желаний и увидеть их по-новому, с расстояния, и тогда они покажутся невесомыми, пустыми. И мы расстаемся с ними. Так замерзающие в метель ложатся в снег с желанием отдохнуть.
Вот так моя кузина Гейл потеряла свою власть надо мной в плавильном тигле аукциона. Вот так я исчез с распродажи, вернулся домой и лег спать.
Когда я проснулся, я почувствовал себя отдохнувшим и свободным.
На следующей неделе был другой аукцион. Старинные фамильные деревья в кадках, чехлы от ружей, королевские родословные выставлялись на продажу, и в каждую из них можно было вписать любое имя по выбору, то ли свое собственное, то ли милое сердцу. К продаже предлагались также родословные собак и кошек: восточно-европейских овчарок, бирманок, салюки, сиамцев и дымчатых терьеров.
Благодаря безграничной щедрости Аукционеров, каждый из нас - собак, кошек, мужчин, женщин и детей - мог стать носителем голубой крови; мог быть - тем, кем мы страстно хотим быть; и кем, прячась в своих убежищах, мы так боимся не быть - хоть кем-нибудь.
