Cайт является помещением библиотеки. Все тексты в библиотеке предназначены для ознакомительного чтения.

Копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений осуществляются пользователями на свой риск.

Карта сайта

Все книги

Случайная

Разделы

Авторы

Новинки

Подборки

По оценкам

По популярности

По авторам

Flag Counter

Юмор
Чехов Антон Павлович
Язык: Русский

Беда

С Николаем Максимычем Путохиным приключилась беда, от которой широким и беспечным российским натурам так же не следует зарекаться, как от тюрьмы и сумы: он невзначай напился пьян и в пьяном образе,  забыв  про  семью  и службу, ровно пять дней  и  ночей  шатался  по  злачным  местам.  От  этих беспутно проведенных пяти суток в его памяти уцелел один только похожий на кашу сумбур из пьяных  рож,  цветных  юбок,  бутылок,  дрыгающих  ног.  Он напрягал свою память, и для него ясно  было  только,  как  вечером,  когда зажигали фонари, он забежал на минутку  к  своему  приятелю  поговорить  о деле, как приятель предложил выпить пива... Путохин выпил стакан,  другой, третий... После шести  бутылок  приятели  отправились  к  какому-то  Павлу Семеновичу; этот последний угостил копченым сигом и мадерой. Когда  мадера была выпита, послали за коньяком. Дальше  больше -  и  дальнейшие  события заволакиваются туманом, сквозь который Путохин  видел  что-то  похожее  на сон: лиловое лицо какой-то шведки, выкрикивавшей фразу: "Мужчина, угостите портером!", длинную танцевальную залу с невысокими потолками, полную  дыма и лакейских рож, себя самого, закладывающего большие пальцы рук в жилетные карманы и откалывающего ногами чёрт знает что... Далее он  видел,  как  во сне, не большую комнатку, стены  которой  увешаны  лубочными  картинами  и женскими платьями... Припоминал он  запах  разлитого  портера,  цветочного одеколона и глицеринового мыла... Несколько яснее выделялась из  сумбурной каши картина пробуждения, тяжелого, скверного, когда даже  солнечный  свет кажется отвратительным...

Он помнил, как, не найдя у себя в кармане часов и медальонов, в чужом галстухе, с пьяной тяжелой головой он поторопился на  службу.  Красный  от стыда,  дрожа  от  хмельной  лихорадки,  стоял  он  перед  начальством,  а начальство, не глядя на него, говорило равнодушным голосом:

- Не  трудитесь  оправдываться...  Я  даже  не  понимаю,   зачем   вы побеспокоились пожаловать!.. Что вы у  нас  больше  не  служите,  это  уже решено-с... Нам не нужны такие  служащие,  и  вы,  как  толковый  человек, поймете это... да-с!

Этот  равнодушный  тон,  острые,  прищуренные  глаза   начальства   и деликатное молчание  товарищей  резко  выделялись  из  сумбура  и  уже  не походили на сон...

- Мерзко!  Подло! -  бормотал  Путохин,   возвращаясь   домой   после объяснения с начальством. - И осрамился и место потерял... Подло, гадко!

Отвратительное чувство перегара наполняло его всего, начиная со рта и кончая  ногами,  которые  еле  ступали...  Ощущение  "ночевавшего  во  рту эскадрона" томило всё его тело и даже душу. Ему было и стыдно, и  страшно, и тошно.

- Хоть застрелиться в пору! - бормотал он. - И стыдно и злоба  душит. Не могу идти!

- Да, плохая  история! -  соглашался  сопровождавший  его  сослуживец Федор Елисеич. - Всё бы ничего, но вот что  скверно:  место  потерял!  Это хуже всего, брат... Именно стреляться в пору...

- Боже мой,  а  голова...  голова! -  бормотал  Путохин,  морщась  от боли. - Трещит, точно лопаться хочет. Нет, как хочешь, а я зайду в трактир опохмелиться... Зайдем!

Приятели зашли в трактир...

- И как это я напился, не понимаю! - ужасался  Путохин  после  второй рюмки. - Года два в рот ни капли не брал, зарок жене дал перед  образом... смеялся над пьяницами, и вдруг - всё к чёрту! Ни места, ни покоя! Ужасно!

Он покрутил головой и продолжал:

- Иду домой, точно на смертную казнь... Не жалко  мне  ни  часов,  ни денег, ни места... Я готов  мириться  со  всеми  этими  потерями,  с  этой головной болью, с нотацией начальства... но одно меня тревожит:  как  я  с женой встречусь? Что я скажу ей? Пять ночей дома не ночевал, всё пропил  и отставку получил... Что я могу сказать ей?

- Ничего, побранится и перестанет!..

- Я должен показаться ей  теперь  отвратительным,  жалким...  Она  не выносит пьяных людей, и, по  ее  мнению,  всякий  кутящий  подл...  И  она права... Разве не подло пропивать кусок хлеба, прокучивать  место,  как  я это сделал?

Путохин выпил рюмку, закусил соленой белужиной и задумался.

- Завтра, значит, придется шагать  в  ссудную  кассу... -  сказал  он после некоторого молчания. - Места скоро не найдешь, стало быть,  голодуха препожалует к нам во всем своем величии... А женщины, братец ты  мой,  всё могут простить тебе - и пьяную рожу, и измену, и побои, и старость, но  не простят они тебе бедности. В их глазах бедность хуже всякого  порока.  Раз моя Маша привыкла ежедневно обедать, то хоть украдь, а  подавай  ей  обед. "Без обеда, скажет, нельзя; не так  мне  есть  хочется,  как  от  прислуги совестно".  Да,  брат...  Я  этих  баб  прекрасно  изучил...   Пятидневное беспутство простится мне, но голодуха не прощается.

- Да, головомойка будет важная... - вздохнул Федор Елисеич.

- Она рассуждать не будет... Ей нет дела до того, что я  сознаю  свою вину, что я глубоко несчастлив... Какое ей дело?  Женщинам  нет  до  этого дела, особливо если они заинтересованы... Человек страдает, задыхается  от стыда, рад пулю пустить себе в лоб, но он  виноват,  он  согрешил,  и  его бичевать нужно... И хоть бы она хорошо выбранилась или побила, но нет, она встретит  тебя  равнодушно,  молча,  неделю  целую  будет   казнить   тебя презрительным молчанием, язвить, донимать жалкими словами...  Можешь  себе представить эту инквизицию.

- А ты прощения попроси! - посоветовал сослуживец.

- Напрасный труд... На  то  она  и  добродетельна,  чтоб  не  прощать грешных.

Идя из трактира домой, Николай Максимыч придумывал фразы,  какими  он ответит жене. Он воображал  себе  бледное,  негодующее  лицо,  заплаканные глаза, поток язвительных фраз, и его  душу  наполняло  малодушное  чувство страха, знакомое школьникам.

"Э, плевать! - решил он, дернув у своей двери за звонок. - Что будет, то будет! Коли невыносимо станет, уйду. Выскажу ей всё и уйду  куда  глаза глядят".

Когда он вошел к себе, жена Маша стояла в  передней  и  вопросительно глядела на него.

"Пусть она начинает", - подумал он, взглянув на  ее  бледное  лицо  и нерешительно снимая калоши.

Но она не начинала... Он вошел в гостиную, потом в  столовую,  а  она всё молчала и глядела вопросительно.

"Пущу себе пулю в лоб! - решил он, сгорая со стыда. - Не могу  дольше терпеть! Сил нет!"

Минут пять ходил он из угла в  угол,  не  решаясь  заговорить,  потом быстро подошел к столу и написал карандашом на газетном  листе:  "Кутил  и получил отставку". Жена прочла,  взяла  карандаш  и  написала:  "Не  нужно падать духом". Он прочел и быстро вышел... к себе в кабинет.

Немного погодя жена сидела возле него и утешала:

- Перемелется, мука будет, -  говорила  она, -  будь  мужчиной  и  не кисни... Бог даст, перетерпим эту беду и найдем место получше.

Он слушал, не верил своим ушам и, не зная, что отвечать, как ребенок, заливался счастливым смехом.  Жена  покормила  его,  дала  опохмелиться  и уложила в постель.

На другой день он, бодрый и веселый, искал уже место, а через  неделю нашел его... Пережитая им беда многое  изменила  в  нем.  Когда  он  видит пьяных, то уже не смеется и не осуждает, как  прежде.  Он  любит  подавать милостыню пьяным нищим и часто говорит:

- Порок не в том, что мы  пьянствуем,  а  в  том,  что  не  поднимаем пьяных.

Может быть, он и прав.

Число просмотров текста: 2097; в день: 0.46

Средняя оценка: Никак
Голосовало: 4 человек

Оцените этот текст:

Разработка: © Творческая группа "Экватор", 2011-2024

Версия системы: 1.1

Связаться с разработчиками: [email protected]

Генератор sitemap

0