|
У меня был сын. Его звали Хуан.
У меня был сын.
На страстной он пропал среди арок.
Помню, как он играл
на последних ступеньках мессы,
жестяное ведерко кидая священнику в сердце.
Я стучался во все могилы. Сын мой! Сын мой!
Я вынул куриную лапку из-за края луны и понял,
что любовь моя стала рыбкой -
там, куда уплывают повозки.
У меня была милая.
У меня была мертвая рыбка под пеплом кадильниц.
У меня было целое море... Боже мой!
У меня было море!
Я хотел зазвонить с колокольни,
но черви точил" плоды,
и горелые спички
глодали весеннее жито.
Видел я, как прозрачный журавль алкоголя
расклевывал черные лбы умиравших солдат,
и видел палатки,
где пускали по кругу стакан со слезами.
В анемонах причастия обрету я тебя, мое сердце,
когда сильные руки священника
поднимут вола и мула,
отпугнув от морозной чаши полночных жаб.
У меня был сын, и мой сын был сильным,
но мертвые все же сильнее
и могут обгладывать небо.
Был бы сын мой медведем,
не боялся б я хитрых кайманов,
не глядел, как солдаты насилуют море,
причалив его к деревьям.
Был бы сын мой медведем!
От холодного мха я забьюсь под брезент.
Я же знаю - дадут мне рукав или галстук,
но к середине мессы все равно я сломаю руль
и взмоет с камней безумье пингвинов и чаек,
заставляя всех спящих и поющих
под окнами вторить:
у него был сын.
Сын его, сын,
он был только его и больше ничей,
это был его сын!
Его сын.
|
