|
Впечатанная в сумрак трехгранная олива,
и треугольный профиль взметнувшая волна...
И розовое небо на западе залива
напряжено, как будто купальщика спина.
Дельфин проделал "мостик", резвясь в воде вечерней,
и крылья расправляют, как птицы, корабли.
Далекий холм сочится бальзамом и свеченьем,
а лунный шар неслышно отчалил от земли.
У пристани матросы запели на закате...
Шумит бамбук в их песнях, в припевах стынет снег,
и светятся походы по ненадежной карте
в глазах, глядящих хмуро из-под опухших век.
Вот взвился голос горна, впиваясь звуком нервным,
как в яблочную мякоть, в пунцовый небосвод...
Тревожный голос меди, сигнал карабинерам
на бой с пиратским флагом и со стихией вол.
Ночь кобылицей черной ворвется в тишь залива,
толкнув в латинский парус нерасторопный челн, -
и море, что вздыхало, как грация, стыдливо,
внезапно страсть познает в гортанных стонах волн.
О тающие в танце средь луга голубого,
примите дар мой, музы, и услужите мне:
пусть девять ваших песен в единственное слово
сольются голосами в небесной вышине!
|
