Штабс-капитан Олейников, спотыкаясь, спускался в бесконечные подвалы штаба. В самом низу он был встречен майором, его адъютантом и полковником в меховой муфте. Муфта скрывала обожженные пальцы в татуировках. "Так-так-так", - многозначительно произнес адъютант и взглянул на полковника, майор взглянул на штабс-капитана, который взглянул себе под ноги, чтоб не сконфузиться перед начальством очередным спотыканием. "Вы что же, голубчик, без портупеи? Галифе в перьях, воротничок болтается и не стиран? На кого же равняться нашим лейтенантам (старшим и младшим), поручикам, сержантам, ефрейторам, старшинам, как не на вас? Вы у нас единственный штабс-капитан, так не годится, сударь вы мой". Речь полковника изобиловала уменьшительно-ласкательными терминами, что в сочетании с муфтой придавало его внешности весьма недвусмысленный уклон. Кланяться штабс-капитан не любил, начальство тоже не любил: только царь и отечество были в сердце его и мыслях. "Да ты скотина на себя посмотри - чистый пидор", - почти сказал Олейников, но вслух только пожал плечами и посмотрел на майора. Майор выглядел еще интересней: красный мундир, белые рейтузы наездника с лампасами из атласа и высокие хромовые сапоги. Кроме того он был невысокого роста и лысоват, чем напоминал Муссолини из какой-нибудь классической итальянской комедии. Губы его были узки и следы помады, размазанной вокруг рта, создавали впечатление диатеза. Майор говорил мало. Так и сейчас он лишь захлопал длинными ресницами. Штабс-капитан подтянул галифе и стряхнул перья. Кроме того он застегнул ширинку, сорвал грязный воротничок и пробормотал: "Я, собственно, шел в нужник, господа, а вы?" Полковник не удивился бесцеремонности Олейникова, потрепав его за щеку: "И побриться бы вам не мешало, между нами. Красные, знаете ли, аккуратных мужчин предпочитают", - и побрел, покачивая роскошными бедрами, в сторону лестницы. Майор устремился вослед, и, взяв под руку полковника, послужил ему опорой к первой ступеньке. Адъютант на секунду замешкался и кинул страстный взгляд на пьяного вдрыбадан штабса. Тот, как я уже сказал, был совершенно пьян. Воспользовавшись его бессилием, адъютант прижал его к себе за ягодицы и длинным своим языком проник сквозь зубы Олейникова, нечищенные с позавчера, когда началась осада. Пьяный штабс, недолго думая, сомкнул зубы и даже чуть было не начал жевать язык юноши. Кровь залила нарядный мундир с золотыми пуговицами, в котором адъютант должен был заступить на караул (хотя караулить-то было совершенно нечего). Гимнастерка же Олейникова и так была покрыта пятнами менструальной крови, поскольку девки, с которыми он знался, любили подтираться его одеждой. Олейников выплюнул язык. На запах свежатины прибежала собака лайка, которую не кормили пару дней. Проглотив подачку, она завиляла хвостом, Олейников же лишь дал ей пинка. Окровавленный адъютант с неожиданной эрекцией повалился на кучу грязного белья, собранного в углу для стирки, которой не предвиделось до прихода красных (а после - тем более) и потерял сознание. Не теряя самообладания и хмеля, штабс-капитан Олейников снял одежду сначала с себя, потом с незадачливого юноши, однако удивившись размерам его мужского достоинства. Лайка, ничуть не смутившись пинку, вернулась на исходную позицию и, завидев кусок мяса, схожий с только что проглоченным, не замедлила откусить и сжевать и его. Никуда теперь не годная фигура адъютанта валялась посреди грязных семейных трусов, портянок, простыней с обильными желтыми пятнами. Осознав гармонию такой композиции, Олейников, облачив в свою одежду адъютанта, а его мундир надев на себя, решил, что благородней будет оборвать нить только расцветшей жизни, нежели чем обрушить позор на светлую голову юноши. Он выволок тело к лестнице и, все еще пьяно спотыкаясь, протащил по ступеням на самый верх и из последних сил засунул в окно, откуда раздавался гром снарядов и нецензурная брань. Пороховой дым покрывал поле брани. То там, то тут мелькали знамена со словами "...мир...", "...голодным..." и "...всех стран сое...", но у нашего героя не было времени на чтение. Красные шли на штурм. Первые лестницы уже были приставлены к стенам, первые смельчаки встречены сталью белогвардейских штыков. Он скинул адъютанта вниз навстречу нечищенным зубам красноармейцев, и тут Олейникову почудилось чавканье у подножия крепости. "Не может быть! Бешеные псы! Все разорят эти варвары! Куда идешь ты, Россия? Какая судьба ожидает твоих славных сынов? Канут они в лету или воспрянут в вечной памяти предков? Сдохнут в лагерях или иконы своими ликами озарят?" Так размышляя, добрел он до поста с двуглавым орлом, сжимающим андреевский флаг. "Караул сдан", - донесся тенорок из полумрака. "Караул принят", - прохрипел штабс-капитан Олейников, глядя в подкрашенные глаза новобранца, обрамленные выщипанной ниточкой бровей.