Cайт является помещением библиотеки. Все тексты в библиотеке предназначены для ознакомительного чтения.

Копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений осуществляются пользователями на свой риск.

Карта сайта

Все книги

Случайная

Разделы

Авторы

Новинки

Подборки

По оценкам

По популярности

По авторам

Flag Counter

Виталий Диксон: Жизнь и творчество в литературной критике и публицистике
Андрейко Татьяна
Язык: Русский

Три вариации на тему Диксона

I.  Море и острова

    - Земля! – радостно крикнул юнга, разглядев сквозь зыбкий предрассветный туман тёмную неровную полоску над горизонтом.

    На палубу, зевая и почёсывая пятернёй живот поверх тельняшки, вышел капитан.

    - Там земля! Я первый увидел! – повернул к нему сияющее лицо юнга.

    - Да. Материк, - бросив взгляд на далёкий берег, согласился старый моряк, с некоторым удивлением отметив про себя, что вздымающаяся над морем твердь напоминает взлетевшую и окаменевшую в полёте гребенчатую волну.

    Старик усмехнулся. Он даже не подумал, а, скорее, каким-то неназванным чувством ощутил, что именно этот мимолётный прорыв из бесконечной, вневременной, но никогда не поднимающейся выше человеческого разумения горизонтали в иное, не  видимое глазом пространство, где вещный мир сбрасывает с себя  истлевшее рубище и является душе людской  во всём блеске вечной новизны и непорочной наготы, - да, именно эти секунды внезапного озарения и есть, наверное, то главное, ради чего он уже сорок лет заставляет себя просыпаться  в затхлой улиточно-ублюдочной каютке…Груз? Консервы, мёрзлые свиные туши, апельсины… Деньги? У него их достаточно, чтобы купить гору консервов, свиных туш и апельсинов… И большой… огромный просторный дом где-нибудь вдали от побережья. Он так и сделает, если когда-нибудь не увидит вокруг ничего больше, кроме просто воды и просто суши…

    - Неизвестный? – с затаённой надеждой выдохнул мальчишка.

    Это было его первое плавание. Каждое утро наперегонки с солнцем его рыжая всклокоченная голова выныривала на свет. Крошечный золотистый блик, стремительно описав дугу вдоль борта, неподвижно замирал где-нибудь ближе к носу судна. Ожидание чуда… Если не вчера, то сегодня, непременно сегодня! А почему бы и нет? Разве он не может быть первым, кто откроет новый берег?

    - Прекрасная земля, - сказал капитан. – Но она давно нанесена на карты.

    Мальчишка, отведя глаза от причудливо изрезанной береговой кромки, разочарованно вздохнул.

    А старик ещё некоторое время смотрел, как постепенно насыщается цветом и светом море, и всё чётче проступают на фоне неба строгие контуры горных вершин, склоны которых – он мысленно уже видел это! – «усыпаны уставшими жить лепестками цветущей сакуры», как сказал однажды его друг-сочинитель. И подобие улыбки появилось у старого капитана на лице. Уже скоро… И он снова шагнёт на эту землю, чтобы в который раз впервые открыть её для себя.

II. Острова и люди

    Два года назад Володя Пламеневский – наша вечно живая Усть-Илимская литературно-архитектурная достопримечательность – приехал из Иркутска с незнакомым для нас человеком. Трудно было представить  вместе двух столь несхожих внешне людей. Пламеневский – шумный, словоохотливый, огромный, небрежничающий в одежде и плещущий через край здоровьем и идеями о переустройстве мира. Его же спутник был хмур, неразговорчив, наружность имел, я бы сказала, почти арапскую, но в более светлом, «зимнем» варианте; шёлковый шейный платок – необычайная редкость в гардеробе сибиряка, не производил, как ни странно, ни смешного, ни вызывающего впечатления. И если возможно о чьём-то взгляде сказать «пронзительный и жгучий», то здесь был тот самый взгляд…

    - Это Диксон, - на редкость кратко сказал Владимир. – У него недавно вышел первый роман.

    Сильно подозреваю, что в то время Пламеневский, только что перебравшийся из Усть-Илимска на Байкал, ни с романом, ни с публицистикой Виталия Диксона знаком не был. А мы, усть-илимская пишущая братия, уже много лет позабытые-позаброшенные обоими иркутскими писательскими союзами и оторванные от литературной жизни культурного центра, тем более не представляли себе, что за «варяг» к нам пожаловал.

    Собрать в нашем городе любителей поэзии «на Пламеневского» не составляет большого труда. Читальный зал библиотеки, куда мы пригласили своих гостей, был переполнен. Тем, кому не хватило стульев, облюбовали подоконник, а наиболее раскованные молодые люди устроились на полу.

    Вообще-то Володя и в маленькой компании заговорит кого угодно, а уж если он -  на публике, то тогда выходит из себя, и бурный поток любви к человечеству вырывается из его широченной груди… Пожалуй, даже самая «закаменевшая» душа способна оторваться от земли, увлекаемая этим поэтическим половодьем.

    Пока Пламеневский парил и царил, я изредка – знай наших! – поглядывала на Диксона, скромненько притулившегося за столом и перелистывавшего рассеянно свою книжку. А когда Владимир закончил своё выступление, Диксон встал и заговорил. Очень спокойно и негромко…

    Когда-то Т.Манн писал в своих дневниках о впечатлении, полученном от романа одной известной писательницы: «Хорошее знание народа и простой жизни эпохи… Без какого бы то ни было пренебрежения констатирую: стиль, в сущности, никакой; отсутствие всякого артистизма и языковой радости».

    Будучи запойным читателем с многолетним стажем, я могу сказать приблизительно то же самое о сотнях отечественных и переводных произведений: верно подмечено, крепко сшито, но – никакой «языковой радости и артистизма».

    Но Диксон… Но – Диксон! Он говорил и читал около трёх часов. На великолепнейшем русском языке. Без единого сбоя в сторону «новояза» или намеренной архаики.

    Не знаю, как другие соотечественники, но я уже давно не испытываю чувства национальной гордости: его из нас, как пыль из ковров, десятилетиями выбивали… Но тогда, слушая Диксона, я упивалась звуками родной речи и ощущала себя представителем великой нации, ибо только недюжинный, художественно одарённый и сохранивший молодость чувств народ мог создать такой хрустально чистый, образно-музыкальный, озорной и живой язык. Спасибо нашим предкам.

III. Земля Диксона

    Есть такая байка: встречаются за околицей два крепеньких мужичка в телогрейках. Видят друг друга впервые. И начинается разговор.

    - Опеть дожжит…

    - Опосля  вечорошного дожжа сеннишний поболе будет. Тучи-то ажно пёром прут…

    И тут такой звучок образовался, дуплетный: «Щёлк. Щёлк».

    Это два писателя с диктофончиками в карманах вышли на охоту за истинно русским словом.

    Это я – не к тому, чтобы камешком из-за пазухи да в чей-то огород.

    Полностью разделяю пожелание, высказанное Конфуцием: «Пусть цветут сто цветов», - и в мыслях не имею намерения обидеть литераторов, радеющих о сохранении «золотого языкового запаса». Как говорится, святое дело. Но, на мой взгляд, беда многих, в основном провинциальных писателей, состоит в том, что благородное стремление к чистоте и сохранности национального языка оборачивается чрезмерно старательным подражанием.

    Когда начинающие художники копируют работы великих мастеров, они, конечно же, осознают, что проходят этап ученичества. Было бы смешно, если бы кто-то из них всерьёз заявил, что оригинал и копия равнозначны в художественном плане. Точно так же, коллекция жуков и бабочек под стеклом или «муха в янтаре»  являются безусловно уникальными экспонатами для краеведческого музея, но поверить самому и уверять других, что если очень постараться, так они оживут и полетят – нет, это невозможно.

    Однако в современной литературе попытки подобного «оживляжа», называемого почему-то «возрождением», предпринимаются сплошь и рядом. В результате на свет появляются тяжеловесные, «глиняные» по стилистике произведения, которые читать и скучно, и неловко. Вторичность, неестественность, психологическая неоправданность применения «обкатанной» несколькими поколениями литераторов манеры письма – короче говоря, я считаю, что очень многим современным писателям не удаётся найти «форму сегодняшнего дня».

    Язык – субстанция живая, подвижная. Он меняется параллельно с жизнью, «примеряя» по пути различные формы. Не всегда удачные. И всегда во множественном числе. Доморощенный «новояз», «возвращённая литература», неистребимый «самиздат» и, наконец, словотворчество и языковое новаторство – о каждом из этих «материков» можно говорить до бесконечности, но наиболее продуктивным с точки зрения обогащения «золотого языкового запаса» является, на мой взгляд, словотворчество.

    «Алхимиков слова» в рядах наших литераторов не так уж и много. Иркутский писатель Виталий Диксон – из их числа.

    Уже в первом романе В.Диксона «Пятый туз» главным действующим лицом можно смело назвать русский язык. И это было сразу же подмечено не только профессиональными литераторами и критиками, но и читающей публикой. Знаю двух читателей – художника Геннадия Базюка и кандидата экономических наук Сергея Торопова – которые «под интерес» взялись за составление «словаря Диксона», который, в свою очередь, существенно пополнился после выхода в свет второй книги писателя «Когда-нибудь монах…»

    Мне думается, что новаторство Диксона не только в том, что слово на страницах его книг развивается и перетекает из одной формы в другую прямо у читателя на глазах: из латыни и лаптей – в «лаптынь»… Важнее то, что слово у Диксона – не столько формальное средство для передачи содержания, сколько само по себе до предела насыщено различными смысловыми оттенками.  «Значимая форма»  существенно дополняет содержательную сторону прозы. В сотнях фразеологических оборотов Диксона – целые пласты из отечественной истории и литературы, вызывающие множество ассоциативных чувств и реминисценций, зачастую на «нутряном», советско-генетическом уровне: «лубяная избушка» (так это же домище на Лубянке!), «бог терпел, терпел – да как карабахнул» (и потрясшее всю страну землетрясение в Армении, и трагедия Нагорного Карабаха!)…

    Именно это многократное умножение смысловой и ассоциативной насыщенности фразы за счёт расширения «парадигмы значимости» почти каждого слова позволяет, как мне думается, сказать, что В.Диксон пишет на русском языке «сегодняшнего дня». И, конечно же, это поняли и почувствовали многие. Некоторые молодые писатели и журналисты уже выстраивают фразу «по Диксону». Или – «под Диксона». Наверное, это не так уж и плохо. Никому не запрещается пройти этап ученичества, копируя стиль мастера. Разве что не стоит забывать, что искусство, по О.Уайльду, начинается там, где кончается подражание.

    Когда я впервые открыла книгу Диксона, то пережила ощущение «первооткрывателя». Но прочитав несколько десятков газетных статей о диксоновских  романах, поняла, что «земля Диксона» уже открыта и активно  исследуется. И, тем не менее, я несколько раз перечитывала книги, каждый раз открывая для себя что-то новое.

    Скоро выйдет новая книга В.Диксона. А это значит, что у каждого из нас появится возможность ещё раз пережить чувство, названное  Т.Манном  «языковой радостью». Её на всех хватит.

«Комсомольская правда – Байкал», 19 июня 1998, №112(21845)

Число просмотров текста: 2577; в день: 0.58

Средняя оценка: Отлично
Голосовало: 15 человек

Оцените этот текст:

Разработка: © Творческая группа "Экватор", 2011-2024

Версия системы: 1.1

Связаться с разработчиками: [email protected]

Генератор sitemap

0