|
После холодности безбрежной,
Безнадежной, из года в год,
После медленной этой казни,
Затяжной, как болезнь, как песнь,
Ты, Бог весть для какой причуды,
Глаз и рук своих ад и мед
Вдруг распахиваешь навстречу
Мне, забывшему, кто я есмь.
И молчу я, дыша едва.
Сердце вспыхивает и гаснет.
Слух не внемлет. Ни рук, ни глаз нет.
Гортань мертва.
Так, быть может, иной пернатый
С юных дней в стенах четырех,
Позабыв назначенье крыльев,
Долгий срок живет взаперти,
И, когда он уже не птица,
Кто-нибудь - невзначай, врасплох -
Открывает ему просторы:
Что, мол, делать с тобой! Лети.
Но ведь это - янтарь, слюда,
Безделушка ручной работы.
Уж какие ему полеты!
Беда, беда...
А представь-ка себе, что узник,
Не найдя на окне замка,
От внезапности ошалеет
И шагнет, ошалев, в окно -
Потому что, увидев небо
Без малейшего огонька,
Возомнит, что оно - в алмазах.
А такое не всем дано.
Только гений он или бахвал -
Мягче камни внизу не станут.
Обманулся или обманут -
Равно пропал.
Берегись выпускать на волю
Сумасброда, слепца, певца.
Берегись, он весьма опасен,
Ибо с бездной путает высь.
Если ж выпустишь, то немедля
Сожаленье сотри с лица,
Задави в себе состраданье
И тогда уж - не берегись.
Можешь с легкой душой смотреть,
Как он, падая, улыбнется:
Что, мол, делать с тобой! Придется
И впрямь лететь...
|
