|
То ли мука, то ли скука,
Одиночества наука...
А тоска - такая штука,
Не укрыться от нее.
Я зарвался, я заврался,
Я опять с цепи сорвался
И осмыслить попытался
Положение свое.
Вот плыву на пароходе,
Смят и сжат, как туз в колоде,
Маюсь вроде (это в моде)
Драматической тоской.
Я голодный и бездомный,
А вокруг - такой бездонный,
Океан - такой огромный,
Атлантический такой.
Он загадочно мерцает,
Он, раскинувшись, вздыхает,
Он, как будто отдыхает
От полуденных лучей.
Мглой закатной дышет мерно
И печалится, наверно,
О великой и безмерной
О безбрежности своей.
Пароход наш старый, странный,
Работяга неустанный,
Точно вторя океану,
Тяжко дышит на ходу.
Так, сморкаясь и чихая,
Доползет он до Шанхая
И причалит, и тогда я,
Может быть, с него сойду.
Тишина в каютах хмурых,
Только боцман - черный турок,
Все сидит, цедя окурок,
И на всех ему плевать.
Изнурен привычным делом,
Утомлен душой и телом,
Он на судне опустелом
Будет ночь пережидать.
Затоскует он жестоко
О стране своей далекой,
О турчанке зеленоокой,
Что дороже всех наград.
Ах, бока ее округлы,
А уста ее - как угли,
А глаза ее - как джунгли,
А зовут ее - Шихрад.
А турчанка молодая,
Не печалясь, не страдая
Сладко спит, забот не зная,
Да за тридевять земель,
Не в каюте неуютной,
С ней бродяга сухопутный,
Одинокий и беспутный
Делит мягкую постель.
А зовут его Джакомо,
И ему вдали от дома
Так знакомы все симптомы
Ностальгической тоски.
На чужбине знойным летом
Он не спит перед рассветом,
Как и все на свете этом,
Кто от дома далеки...
Эх, заняться б пустяками,
Поболтать бы с корешками,
Погулять бы кабаками,
Все бы стало на места.
Но пустяки давно забыты,
Корешки давно зарыты,
Кабаки давно закрыты,
Тишина и темнота.
И только пароход
Плывет себе, плывет...
|
