Условия экспедиции были весьма суровы. Ноябрь в краю курганов сорвал листву на берёзах, нагнал в низины туман, бурьян в голой степи индевел по утрам в ожидании первых морозов. Люди чередовались, одни уезжали, приезжали другие, кое-кто решил продержаться до конца, а оставался всего месяц до намеченного срока окончания раскопок. Народ был измотан гонкой, всё усиливавшейся к концу работ. Уехал художник, а их и так не хватало, и решено было срочно добыть специалиста на месяц из Москвы. Известно же, что там художников как собак нерезаных, и заработать несколько тысяч найдутся желающие. Позвонили одному, другому – ни в какую. Взмолились: ну, порекомендуйте хоть кого! – А если женщина? – Не хотелось бы, а что есть? – Есть одна на примете. – Только условие: постарше, пострашнее и чтобы рисовать умела. У нас ребята на сухом пайке по полгода пашут, не дай бог, расслабятся. Дисциплина сейчас самое главное, сами знаете. – Всё в порядке, будет то, что вам нужно (на конце провода хихикнули). – Что-что? Не слышно? – Да говорю: боится, что замёрзнет. – Пусть шубу возьмёт и штаны тёплые. – А она для археологов лет пять назад что-то рисовала, теперь всё забыла. – Напомним! – Говорит, денег нет, ехать не на что. – Да вышлем сегодня же! Пусть собирается. – Только в купе! – Блядь! Будет ей купе, на хуй! Конец связи!

Светка с восторгом смотрела сквозь стекло кабины на мелькающие вдоль ухабистой дороги чёрные ветки осинок, на сухую холодную степь, на мечущихся в свете фар с одной стороны лесопосадки на другую зайцев. Ё-моё! Рисовать скелетов бронзового века, красавцев двухметрового роста, разбирать лабиринт ручек и ножек, брошенных в кучу на дно погребения детей, слушать невероятные археологические байки – это всё вместо гнилой столичной тусовки, закосневшей и зажравшейся на фуршетах! Да ещё денег дадут! Класс!

Начальник был доволен. Тридцать шесть лет, стрижена под мальчика, худая фигура скрыта под толстым свитером и кожаной курткой, ведёт себя скромно. Светка постриглась перед поездкой, не тащить же с собой фен; ещё и поэтому выглядела гораздо моложе своих лет, привыкала постепенно к незнакомой обстановке и людям, а на дне её дорожной сумки лежали на всякий случай привезённые с собой: серые босоножки на высоком каблуке, обтягивающее платье – от подмышек до середины бёдер и миленький паричок, - прикид в котором она соблазняла московских перформеров и авангардистов.

Сегодня Светке досталось рисовать очень живописное погребение. Женский скелет, замечательно красивый, лежал на боку. Лини изящные, кости тонкие, чудесно пропорциональные. Вокруг головы и шеи – рассыпанные бусины в виде рыбок и сердечек, серьги, зеркальце, вернее то, что от них осталось, в области живота – пряжка, в ногах – кувшин, когда-то наполненный вином, и полбарана. Так и представляется красотка, зазноба какого-то безвестного сармата, знатная, богатая женщина или девушка, погибшая по неизвестной нам причине. Тем жальче, что уже завтра, а то и сегодня всё это великолепие будет уничтожено: сфотографируют, измерят, зарисуют; украшения – в пакетики, кости разберут и отдадут антропологам, и останется одна перекопанная земля, да в холодной дали - нетронутые пока курганы.

Удовольствие от работы сменилось разочарованием. Сегодня, как назло, ничего не получалось. Нужно было закончить рисунок до обеда, а после её ждали на другом дальнем раскопе. Светка нервничала, пальцы дрожали, немилосердно болел согнутый над планшетом позвоночник, размеры путались в голове, приходилось перемерять снова, тереть ластиком, и опять получалась какая-то херня, ныл затылок, всё плыло перед глазами от напряжения, а тут ещё Саша, ст. науч. сотрудник, то и дело подгонял, боялся, что она не успеет. Подошёл в очередной раз, посмотрел с раздражением на лист, потом на скелет и взвился: «Кто сдвинул эту руку? Она совсем не так лежала. Что вы рисуете? Это всё неправильно!» «Я ничего не трогала», оправдывалась Светка. «Тогда кто? Если пастух со своими овцами тут с утра прошёл, я сейчас пойду с ним разбираться. Скажите сразу!» «Я тут ни при чём», - твёрдо, дрожащим голосом сказала несчастная. Проклиная про себя московских неумех, Саша принялся сам измерять и диктовать Светке размеры, раздражённо ожидая её нерасторопных действий и видя уже бегущие по её щекам струйки слёз. Саша сплюнул: «Ну, почему это всё достаётся мне?», - вспомнил все свои неудачи и обиды и продолжал жёстким голосом называть цифры уже размазывающей разводы по лицу незадачливой художнице. К обеду подтянулись ребята, копавшие новый могильник, увидели заплаканную, шмыгающую носом новенькую, собирающую линейки в брезентовую сумку. Скелет сарматки, так понравившийся ей, она дорисовать не успела, и Саша хмуро черкал что-то на рисунке сам. Светку повезли к другому кургану, продолжающую плакать и шумно сморкаться в платок, ещё гуще заливаясь слезами. Ребята окружили Сашу, с любопытством спрашивали: «Что тут случилось? Чего это она?» Саша, отложив планшет в сторону, бросил веско: «Да, месячные, наверное, начались!» и пошёл к натянутому дежурными тенту под дружный хохот пацанов.

Светка решила уехать. К вечеру она свалилась без сил и продолжала плакать в постели. Наутро не вышла к завтраку и отказалась выходить на работу. «Хорошо, отдохните, пришлём машину после обеда». Светка не встала и к обеду, твёрдо решив завтра же ехать на вокзал. А следующий день был объявлен на базе выходным, последний месяц работали без перерыва. Светка отоспалась, успокоилась, у неё действительно начались месячные, её уговорили остаться. Пришлось снова ехать к Саше. Отношения оставались натянутыми, проводить целые дни в молчании и одиночестве было нелегко. С утра все растения в степи подморожены, покрыты инеем, и Светка существовала как они: мёрзла поутру, пыталась дотянуть до тепла, и постепенно солнце отогревало и землю и насекомых и птиц и Светку: удивительное чувство родственности со всем живым, с природой, потерянное в душной московской квартирке, открывалось ей. Греясь в сумерках у жаркого костерка, разведённого из валежника, политого бензином, поглядывая на мрачно затягивающегося папиросой в ожидании машины Сашу, археолога из Челябинска, мотающегося по экспедициям с мальчишеских лет, до сих пор похожего на вихрастого азартного мальчугана и ещё немного на Высоцкого - фигурой и чертами лица, Светка подумала: «Хватит дурочку валять. Так и месяц пройдёт. Пора!» И, не раздумывая, сказала: «Александр! Завтра Анна Николаевна (повариха) уезжает к детям на два дня. Комната в моём распоряжении. Приглашаю вас с Борисом (тоже художник из Челябинска) вечером ко мне на коньяк». Саша недоверчиво посмотрел на Светку, подумал, что так и не попросил у неё прощенья, да и не будет, смущённо буркнул: «Спасибо».

На стуле стояла бутылка коньяка «Кавказ», лежала плитка шоколада, несколько мандаринов. Всё это было прикрыто прозрачным капроновым шарфиком в ожидании гостей. На базе топили слабо, поэтому Светка решилась надеть только серые босоножки на каблуке, вызывающе женственно контрастирующие с толстыми крупной вязки рейтузами и тёмно-бордовым свитером. Гости припозднились, ждали, когда начальник ляжет спать, крутились в чертёжной, изображая трудовой пыл и поглядывая на часы. Идя по коридору, Сашка толкнул Бориса локтем: «Как ты думаешь, она трахнет нас обоих сразу или по очереди?» Постучали и вошли настороженные, смущённые. «О, спасибо, Света, как ты всё для нас замечательно приготовила!», - восторгался Борис. Сашка не любил шоколад, подумал угрюмо: «Лучше бы мармеладу купила! Да и коньяк… Сколько можно было бутылок водки выпить!» Борис разлил, и они приступили к беседе. Лёд таял. «Надо же, а коньячок-то действует тоже ничего», - одобрительно заметил Саша. Светка достала фотографии своих столичных художественных акций, где она фигурировала в разных соблазнительных прикидах и позах. Борис жадно вглядывался в снимки, а Сашка, обиженно толкал его плечом, вытягивая шею: «Дай, посмотреть-то! Всё себе загрёб!», - стараясь разглядеть ножки в капроновых чулочках, обнажённые плечи и всё прочее. «Ну, настоящие мальчишки, совсем пацаны!», - посмеивалась Света, наблюдая за вихрастыми головами, склонившимися над фото. «Да-а …», - многозначительно протянул Борис, возвращая альбомчик. Компания раскрепостилась, каждому хотелось что-нибудь рассказать о себе. Особенно разговорился Санёк. А Светка замечала, как всё чаще и надолго опускались глаза Бориса вниз, к ножке стула, где изящно выгибал её ступню подъём немецкой босоножки.

Чем ближе был конец сезона, тем больше поводов для выпивки находил уставший народ. Пошли сплошные гулянки. Дня через три после дружеских посиделок за коньяком, пили водку и портвейн за общим столом на кухне. Ребята квасили основательно, хотя ещё вчера воротили нос от одного вида спиртного после очередного похмелья. Светка выпила чуть-чуть портвейна и, постояв под тонкой еле тёплой струйкой душа, пошла спать. Через час пришлось сбегать в туалет, находящийся во дворе. На обратном пути Светку перехватил уже пьяненький Саша, потащил к мужикам водку пить. В общем, посидели, выпили, Сашка совсем захмелел, на Светку так и заглядывается. «Что же вы так Сашу напоили!», - пожурила она пересмеивающихся работяг, поднялась и пошла к себе. Её догнал Сашка. Света вышла покурить на крыльцо, Саня за ней. На узких приступках стоя друг напротив друга, безо всяких лишних слов они начали целоваться. Сашка оказался смешным, нахальным и хулиганистым, как мальчишка. Он тискал Светкины грудки, залезал в штаны, захватывая пухлые дольки попки и, спуская ей спереди трусы, щупал заветное, самое лакомое место. А что при этом чувствовала Света! Жадные ласки, истосковавшегося по женщине мужчины, наполняли жаром все её члены. Они оба уже давно хотели этого, ещё тогда, когда ссорились на раскопе. Долгожданная свобода долго сдерживаемых желаний снова и снова бросала их друг другу в объятья, склеивая в страстном поцелуе, заставляя шарить с вожделением по близкому телу без стеснения, без постылых запретов. Обнажившаяся кожа мёрзла на ноябрьском холоде, мимо них прошмыгнул в туалет Толик-лаборант, прикрывая глаза: «Не видел, ничего не видел!» Света приспустила Сашке штаны и наткнулась на холодный мягкий член. При всей пылкости Сашкиных лобзаний, такая расслабленность подивила её. «А что ты думала! Околеванец! Пойдём в дом, а то совсем замёрзнем». Обнимая за плечи, он провёл Светку по коридору к запертой на ночь двери кухни. Здесь, сбросив на пол куртки, пьяные любовники повалились сверху, бесстыдно оголяясь: с одного бока отделённые стеной от холодной предзимней ночи, с другого – тонкой перегородкой от спящих или ворочающихся с боку на бок недавних собутыльников, в головах у них сновали за запертой дверью кухонные мыши, а ноги были простёрты в открытый проём коридора, зигзагом выходящий к главному проходу. Сняв со Светки многочисленные рейтузы и лосины, Сашка медленно стягивал колготки, задирая ей ноги и сразу же суя руку в промежность, оттягивая тонкую ткань трусиков и сильно тиская такую желанную доступную любым ласкам пизду. Светка была возбуждена собственной наглостью и бесстыдством вот так запросто валяться чуть ли не у всех на виду с мужчиной, командовавшей ею на раскопе, а теперь берущей её пьяную в стылом коридоре археологической базы. Однако взять её он как раз и не мог. Светка снова с разочарованием нащупала совершенно мягкий член, который, она думала, должен был уже давно разморозиться, да и на памяти у неё всегда были твёрдо стоящие палки её прежних ёбарей, неколебимо мужественные, неумолимо вонзающие в её лоно свою похоть и любовь. «А пососон?, - фамильярно кокетничая, облапил её грудь пьяный Санёк, - Мне жена всегда сначала сосёт». «Так значат, это не от холода, а по привычке, или всё-таки по пьяни?», - подумала Светка, закрывая глаза от мощных толчков внутри пизды грубых мужских пальцев, ебущих её отчаянно вместо беспомощного съёжившегося хуя. Несмотря на возмущённые уже почти бессвязные протесты Сашки, на цепляние его отяжелевших рук, Света вскоре собрала раскиданные одёжки и ушла спать, хотя спать оставалось уже недолго.

Стояли тёплые дни. Кружили огромными стаями грачи, бегали лисицы, зайцы, мыши, кошки и собаки. Пастухи, живописно покачиваясь на вороных или каурых кобылах, гнали сквозь туман отары овец и стада коров. Теперь Саша стал необыкновенно внимательным, заботливым и добрым начальником. Светка не нарадовалась на него: всё-таки, как он ей нравится, смешной, задиристый мужчина-мальчишка, такой привязчивый, такой, такой… В общем, влюбилась. Работал он до полного изнеможения, до воспалённых глаз, весь отдаваясь любимому делу: и командуя бригадой, и измеряя, и рисуя, и фотографируя, и копая вместе с ребятами и специалистами разных профилей. Вечером в чертёжном кабинете до поздней ночи дочерчивали, дорисовывали вместе всё неоконченное на раскопе. Романтический ореол окружал Санька в глазах Светки, хотелось отдать ему максимум ласки и женственности, впрочем, и помучить иногда было тоже приятно.

Наконец, снова выкроили время для свиданья. Санёк взял спальник и вышел на двор. Проходивший мимо Олег спросил ехидно: «Куда это ты собрался?» «Не твоё дело!» Санёк залез внутрь крытого кузова машины, развозящей археологов на раскопы. Там, в кунге, он ждал Светку, надеясь порадовать её в этот раз настоящим сексом и доказать свою мужественность. Бутылка водки согревала их на пронизывающем ночном морозце. Сашка лежал на жёсткой лавке, головой на кручёном тросе, Светка сверху, не раздеваясь. Всё же пришлось стаскивать штаны и приседать над лицом начальника, которому страсть как хотелось нализаться влажной женской мякоти, пошарить там несытым холодным языком, наесться всласть любовным нектаром. Светке было так хорошо, она могла уже кончить, но было жаль прерывать трепетные муки то приближающие, то отдаляющие наслаждение. Да и хотелось попробовать обещанного хуя. Саша лёг на Светку и, расстегнув ширинку, стал тереться о её пизду, совсем мокрую, дразнящую близким оргазмом. Он неистовствовал, трудился и ощущал уже наливающуюся кровью плоть, но всё было тщетно, механизм не работал. Сашка застонал и прижался всем телом к Светке, как маленький ребёнок, зарыв лицо в ворох её одежд. Они сидели ещё долго, забыв о морозе, допивая водку и откровенничая. Светка втайне досадовала, что удержалась от оргазма, Санька тоже жалел, что не заставил её кончить. «Знаешь, мне жена всегда сосёт. А потом уже я трахаюсь с нею. Я лежу, как император на подушках, раскинув ноги, а она на коленях передо мной, и сосёт мой хуй столько, сколько я захочу, ей нравится. Она сама меня к этому приучила. Она старше меня и вообще за мной очень следит: я к друзьям, она со мной, напивается так же как мы, боится меня одного отпускать: знает, Санёк – ураган, только выпусти – фьюить! – и нет меня. Света задумалась: «Какая хитрая женщина! Расслабила своего молодого супруга, приучила к пассивной роли, чтобы он не мог сам приставать к другим женщинам, а только ждал, когда ему пососут». Светка ерошила мягкие волосы Санька, он целовал её щёки, уши, губы, умолял дать ему ещё полизать, но тут только Света почувствовала, как она замёрзла. Дверь базы оказалась заперта изнутри, хотя наверняка запиравший знал, что они находятся снаружи. На открытом дворе было вдвое холоднее, чем в кунге. Трясущимися от холода руками любовники пытались растрясти дверь, чтобы скинуть внутренний крючок. Бесполезно. Не стучать же в самом деле? Саня побежал осматривать окна и нашёл открытую довольно большую форточку в душе. Раздевшись и не без труда протиснувшись в неё, он скинул крючок и впустил окоченевшую Светку, и она ещё с полчаса отогревалась в самом тёплом месте базы – сушилке, где развешаны были на ночь, бушлаты, бахилы, свитера, ватные штаны и носки.

Сашке не давала покоя вчерашняя неудача. Может, он слишком много пьёт? Да и психическое и физическое истощение к концу сезона. Оттого, кстати, и пьёт. Вон, Борис говорит, что у него уже сперма из ушей лезет, так бабу хочется, а он? Светка проходила мимо его комнаты. Саня протянул к ней руку, схватил за рукав, потащил к себе на койку, защёлкнул дверь. «Давай попробуем ещё!» Света освободилась из Сашкиных объятий и стала неторопливо расстёгивать ему ширинку. Саня заинтересованно наблюдал за её действиями. Светка увидела съёжившегося малыша, то ли от холода, то ли от чего ещё превратившегося в маленькую мальчишескую пипиську. Как будто он уже давно никому не нужен и забыт. Да ведь так и было до приезда Светы. С жалостью разглядывала она обнажённые гениталии Саши. «Ну, смелее, смелее!», - подбодрил он то ли её, то ли себя. Света приблизилась лицом к округлому хоботку, чуть торчащему на довольно пышных яйцах, как на перине. Вздохнув, приняла его в рот. Он был холодный, но плотный внутри, видимо от сжатия, и Светка перекатывала его во рту, расслабляя и вытягивая в трубочку. «Он привык, чтоб его сосали, - думала она, делая сосательные движения, - Ну, что ж, пососём мальчика». Сашка раскинул колени, чтобы Светке было удобнее, и закинул руки за голову. Света поглаживала кругленькие яички, кончиками пальцев раздвигала и массировала складочки у основания члена, поглаживала кожу лобка, низа живота и вокруг хуя. Саня блаженно улыбался. При этом Света непрестанно потягивала пипиську, как будто старалась высосать из соски молочко. И внутри полового органа Сашки росло радостное ожидание, его содержимое было кому-то нужно, и человек трудился, чтобы добыть это лакомство, доставляя при этом пипиське и Сашке наслаждение, наслаждение… Саня чуть выставил лобок вперёд, подталкивая хуёк Светке в рот, подвигал попкой, прилаживая его поближе, и покрепче прижимаясь яйцами к губам женщины. Света отсасывала хуй от самого основания, скользила по вытянувшемуся уже стволу и напоследок сжимала губы вокруг головки, начиная обратный путь. Саня приподнялся на локтях, чувствуя неудержимую приливную волну в низу живота. Он подъебал Светке в рот два раза и: «Ё!», - кончил, наконец-то кончил! Санька снял теперь трусы со Светки, и любовнички поменялись местами. Саша, взбудораженный удачей, лизал яростно и быстро, как изголодавшийся пёс. Светка давно уже была мокрая от сосания хуя и ожидала скорого оргазма с чуть затаённым вздохом. И – нахлынуло, и тут же повторилось ощущение спущенной струи спермы во рту. Любовники были счастливы. Они обнимались, целовались, Светка прыгала, держась за плечи Сани, а тот повторял, улыбаясь: «За это надо выпить! Это надо отметить!» Послали гонца за палёной водкой, и выпили вчетвером с художником Борисом и Димкой, шофёром, которые, конечно, не знали истинной причины торжества.

Светка сияла от удовольствия и на следующий день, а Санька как-то вроде успокоился. Может быть, он действительно сильно уставал. Когда в чертёжной они остались одни, Света села напротив него и, разговаривая, стала гладить легко прощупываемый член под мягкой тканью спортивных брюк. Саша, как всегда, в расслабленной позе принимал её ласки. Они беседовали, а руки Светы скользили и оглаживали весьма чувствительную и отзывчивую часть тела мужчины. Саша совсем расслабился, в блаженной истоме он сидел неподвижно, полностью отдавшись в распоряжение женщины. «А ты умеешь снимать стресс», - сказал он с благодарностью. Тут вошёл Борис и сказал, что ребята поймали гадюку и жарят из неё шашлык во дворе. Саша, потянувшись в истоме, объявил, что очень хочет спать и, зевая и потирая глаза, ушёл к себе.

Вот так раз! А что же делать Светке? У неё, грубо говоря, началось что-то вроде течки. Спать было нельзя, щемило и подмывало между ног неудержимое влечение к мужскому: к мужским рукам, губам, тяжести тела и, конечно, вожделенному хую, заряженному свежей порцией спермы. Пожевав кусочек змеи и выпив рюмку предложенной водки, Светка стояла в коридоре и курила, а Сашка уже спал, бросив её на произвол судьбы. Можно понять, что Светке было грустно. И подошёл к ней Дима, тот самый шофёр, крепкий сильный мужик, деревенский, и позвал выпить с ним водки в машине. Светке не хотелось вот так идти по рукам, как переходящее красное знамя. Но куда денешься от природы! Дима был настойчив, Светке было тоскливо и хотелось выпить. И палёная водка хорошо пошла, с яблочком. И тяжеловесный Дима оказался нежным и приятно щекотал губы усами, очень вкусно, очень правильно целуясь, - а это не всякий умеет, и не было у него Сашкиных проблем.

А назавтра Сашка завёлся с утра, уже вынюхал откуда-то, что Света ночью не была в своей комнате. «Ну, ты – коза!» Ещё и ревнует! На жалость давит: «Конечно, зачем я тебе такой нужен!» Смешной, нервничал весь день, всё вычислял, с кем она могла быть. Наконец, понял, - Димка это, то-то он весь вечер рядом крутился. Наскочил вечером, стал отношения выяснять, а Димка добрый такой, флегматичный, облапил его, потискал, вспомнил старую дружбу, и кончилось тем, что шофёр сбегал за палёной и пошли пить втроём в сушилку. Мальчики отпаивали Светку, измученную наездами поварихи, с которой она делила комнату и которая была больше всего на свете озабочена поддержанием чистоты и соблюдением всяческих правил, демонстративно хлопая дверьми, делая бесконечные замечания, морща нос и наушничая начальству. Ну, уж не домашним хозяйством приехала сюда заниматься Светка! Такой кайф был - сидеть между двумя мужиками, с которыми трахалась, и поднимать примирительные тосты, кладя руки им на плечи – за дружбу, за любовь!

На раскопе Саня теперь почти не отходил от Светы, ведя бесконечные разговоры, помогая в измерениях, обнимая, когда никто не видит, фотографируя с бровки залезшую в могилу художницу. «Ну, как тебе позировать, хочешь, голую задницу покажу?», - проказничала Светка. А Саня прицеливался фотоаппаратом сверху, громко отвечая: «Это я люблю!», и тихо ругаясь: «Ты что? Ребята же слышат!»

После обеда, собранного на клеёнке возле весёлого костерка, ребята повалились на брезент, отдохнуть немного. Это были выпускники истфака, лет по двадцать с небольшим. Один из них, Вовчик, так красиво и вольготно раскинулся, лёжа на спине, что Светка залюбовалась, стоя рядом и собираясь уже идти за беспокойным начальником, спешащим приступить к работе. Вовка лежал, закрыв глаза, длинные пушистые ресницы загибались по-детски кверху, ноги были широко раскинуты, одна нога чуть согнута в колене, тело красиво развернулось в блаженной расслабленности. Светка повернулась идти, но ещё раз захотелось полюбоваться, напоследок. Она разглядывала его как художник и, конечно же, как женщина. Пропорциональное тело, молодое, сильное, славное. И вдруг, якобы дремлющий Вовчик, не удержавшись, расплылся в широкой улыбке. Видимо, реснички его были прикрыты неплотно, и он тоже наблюдал исподтишка за наблюдениями художницы. Света помедлила несколько мгновений, решительно повернулась и ушла.

Саня с нетерпением ждал её, чтобы успеть пообниматься, пока не подошла смена. Но вот, весело балагуря, подошёл молодняк с нивелирами, рулетками и лопатами. Вовчик установил нивелир рядом со Светкой и начал кричать стоящему в отдалении с шестом Грише: выше, ниже, вправо или влево надо подвинуть шест. При этом каждое указание он сопровождал матерной концовкой, чётко выговариваемой вполголоса, видимо, специально для ушей женщины. Света слышала в определённой очерёдности: на хуй!, блядь!, ёб твою мать! Она внимательно посмотрела на Вову. Никогда до сих пор мальчишки не позволяли себе при ней выражаться. Улыбочка у Вовчика отчаянно хулиганская, вязяная шапочка залихватски сдвинута на затылок. «Ну-ну, герой!», - усмехнулась про себя Света и принялась измерять череп двухметрового ямника, раскинувшегося на спине в красивой расслабленной позе.

За ужином Вовка то и дело косил озорные глаза в сторону неосторожной художницы, непрестанно улыбаясь. А назавтра всю бригаду бросили на помощь ребятам с соседнего кургана, а Светку оставили на прежнем месте, где нужно было срочно зарисовать печь, уникальную находку этого сезона. И приставили к ней для порядка, кого бы вы думали? Конечно, Вову. Светка сурово и сосредоточенно зарисовывала печь, не обращая внимания на машущего лопатой неподалёку Вовчика. Тот робко взглядывал в её сторону, переминался с ноги на ногу, закуривал и снова принимался копать. Дул немилосердный ветер, Вовка полез в могилу, там теплее, а Света продолжала упорно измерять камни, из которых некогда, в такие стародавние времена, что подумать страшно, люди сложили печь. Вовка вылез и подошёл к ней. Пора обедать. Но бензина им не оставили, а спичек нашлось штук десять, и все они гасли одна за другой, задуваемые ветром. Неужели не удастся согреться? Света и Вова сомкнули плечи, затаив дыхание над последней спичкой. И - счастье – костёр запылал! Смех и тепло огня, общая, разделённая пополам еда устранили всякую неловкость и настороженность. Вовка бросил в костёр валежину потолще, чтобы она тлела до вечера, и они продолжили работу. Но, постояв ещё часа два на ветру, порастратившие утренний пыл, и расслабленные обеденным костерком, Света и Вова бросили свои занятия, тем более, что никто за ними не следил, и пошли к огню кипятить чифирь в бидоне, пока не приедет машина. Времени у них было вдоволь. Разговорились: много забавных историй вспомнила Светка, Вовка ударился в армейский фольклор. Неожиданно Света поймала себя на том, что начала рассказывать похабный анекдот. Ну, начала, так надо кончать. Вовка хохотал, блестя глазами. Светка не удержалась и рассказала ещё один. Это уже была провокация. Вова тихонько приближался к ней во время беседы, заглядывая в просвет её распахнутой от тепла кожаной куртки. Грудь женщины, вот что соблазняло и манило его сейчас, и так сильно было вожделение, что парень изнывал, представляя себе то, что скрывала грубая одежда. Он подошёл к Свете сзади и, став на коленки, обнял её за плечи, поцеловал в шею, щёку, а руки, шершавые, обветренные на холоде, лезли под куртку, пока не обхватили упругую женскую мякоть, сдерживаемую лифчиком. Он гладил и груди и вокруг грудей, от ладоней жар прикосновений разливался по всему его телу, напрягая и наливая сладостью обладания. Света запрокинула назад голову, подставив лицо для поцелуя, и долго они томились от блаженства в такой позе, засасывая друг другу губы, в то время как руки Вовчика продолжали мять и ласкать грудь женщины, проникнув уже под толстый свитер. Однако послышалось вдали урчание мотора. Света и Вова с сожалением оторвались от своих приятных занятий и, как ни в чём ни бывало, закурили от горящей веточки. Из машины спрыгнули ребята, окружили парочку, жадно ища глазами подтверждения своих самых смелых предположений. «Ишь, костерок сидят, жгут!», - но больше никаких претензий предъявить они не смогли, и, забрав инвентарь, поехали вместе на базу.

Там Светку ждала новость: назавтра Саня уезжал, правда, всего на три дня, на конференцию в Ростов, - старых друзей повидать, и, конечно, опять нажраться до чёртиков. Но оказалось, что за последнее время он настолько привязался к Светке, что ему трудно было с ней расстаться, да и не так уж много времени оставалось провести им вместе. Поздно вечером, дождавшись, когда все уйдут из чертёжной, а начальник ляжет спать за соседней стенкой, Саша запер дверь и уложил Свету на диван. Сам сев на корточки на полу, он снял со Светки, всё, что было надето снизу, и, раскрыв ей ноги, как объятия, завладел её женскими прелестями. Он лизал их острым как жало языком, обрабатывая постепенно всю промежность, не оставляя ни одного не облизанного местечка, он помогал себе руками, раздвигая, трогая и засовывая внутрь, он буквально вгрызался в плоть, стараясь наесться на все три дня своего отсутствия. Света наслаждалась этим произволом, её сильно возбуждало то, что её пизда – сейчас игрушка в руках этого ненасытного мужчины, и это лучший её подарок ему перед отъездом, да и вообще. Долго он терзал её уже и после того, как она кончила, когда он зажевал её напрягшийся клитор, так что она напряглась ещё раз и снова кончила, и сразу же ещё несколько раз подряд, - как целый каскад оргазмов, слившихся в одно блаженство забытья и самоотдачи.

Санёк уезжал вечерним автобусом и перед отъездом повёл ребят и Светку в пивнушку под названием «Кипарис», устроить проводы и отметить закрытие объекта №5. Курган под этим номером весь выпотрошили, срыли, а бульдозер сровнял кучи перекопанной земли с плоской грудью степи. Пили пиво с рыбкой, потом водку. Саня сидел рядом со Светой, обнимая её, уже не стесняясь, в присутствии всей команды. Он поднял тост за неё, Светка закинула на пару мгновений ножки в остроносых сапогах на спинку деревянной скамьи, приняв дразняще кокетливую позу и вызвав восторженное «у-у-у!» мужских голосов. Постепенно Света с Сашей всё ближе придвигались друг к другу, забывая, что они не одни. И вот начался поцелуй, затяжной, от которого невозможно было оторваться. Парни делали вид, что не обращают внимания, громко базаря и с завистью поглядывая на начальника. Света и Саша, разомкнув, наконец, губы, смотрели друг на друга, прощаясь, словно бы уже навсегда. Это была прелюдия будущего прощанья. Светка нашла под столом Сашкину руку и решительно засунула её себе в расстёгнутую ширинку джинс. Она давала ему шанс ещё раз попробовать её плоти, прежде чем он уедет. Восторженно пьяными глазами Саня смотрел в Светкино лицо, сосредоточенно работая пальцем в её влагалище: «Ну и женщина! Как же им повезло встретиться!» Неизвестно, насколько заметно было их занятие для окружающих, но время отъезда неумолимо приближалось, и художник Борис предложил переместиться ближе к вокзалу. Провожающие двинулись по тёмным улочкам городка. Свете захотелось писать, она отстала, оглядывая придорожные кусты. Саша крикнул: «Тебя проводить?», - и отделился от компании. Ребята, улыбаясь и переглядываясь, замедлили шаг. Света устроилась под одним из кустиков. Саша присел рядом и, услышав журчание струйки, стал целовать губы любимой, нежно гладя оголённые половинки попки, смакуя забавную ситуацию, и уже собираясь запустить руку в промежность и войти хоть рукой внутрь женщины, обладая ею ещё и ещё раз. Света остановила его: «Ты опоздаешь, нас ждут», и неудовлетворённые любовники поспешили догонять заскучавшую команду. Напоследок завалились в тесное помещение привокзального буфета, выпили ещё по пятьдесят и пошли к автобусу. Санька обнял Свету, поднял в воздух, покружил и, поставив на землю, опустил ладони с талии по бёдрам, обхватил попку снизу, прижал к себе, но долговязый Борис бесцеремонно оторвал его от Светки, чмокнул в щёку и втолкнул в готовый к отъезду автобус. Саня, помахав рукой, стал протискиваться к своему месту, когда Светка мимо протестующего кондуктора вскочила следом: «Сашка!» Сашка резко развернулся и начал протискиваться обратно. Любовники обнялись, но подоспевший и тут Борис снова разлучил парочку и увёл Свету, крепко обхватив за плечи.

Борис со Светой шли впереди, за ними – подвыпившая команда. Вовка затянул армейскую маршевую песню, все подхватили. Так, чуть ли не строем дошли до знакомого магазина, мимо которого пройти не получалось. Парни пошарили по карманам, собрали мелочь. Борис зашёл в магазин, долго изучал ассортимент, наконец, вышел с маленькой бутылочкой водки. Светку и всю компанию разобрал смех. Долговязый Борис смущённо смотрел на четвертушку: «На большее не хватило!» Светка полезла в карман и обнаружила там смятый полтинник, сунутый ей Сашкой перед отъездом. «Гуляем!», - и компания, обменяв четвертушку на заказ по полной программе, поспешила на базу.

Собрались в большой комнате мальчишек, где работяги уже спали вповалку. Всех разбудили, и пошло веселье! Комната почти не отапливалась. Раздеваться было боязно, изо рта шёл пар. «Когда же мне удастся поносить своё открытое платье!», - досадовала Светка, - И как только они здесь живут всё время?» Однако, она успела переодеть колготки с босоножками, закатав до колен тёплые рейтузы, без которых обойтись было невозможно. Понизу ходил чудовищный сквозняк, но водка делала своё дело. Тело горело, и ребята и Светка пели, по очереди и все вместе, душевные песни. Подсевший к Свете Димка, шофёр, решив, что теперь она его, облапил за плечи, сильно прижал к себе, но Светка запищала: «Борис! Помоги!», скинула Димкину руку и придвинулась к Борису, который теперь взял над ней покровительство. Густо накрашенные губы Светы украшала дерзкая улыбка, ребята впервые за время раскопок выпивали с женщиной, а это совсем другое дело. Включили приёмник, Светка с Борисом начали отплясывать рок-н-ролл. Женские замёрзшие ножки мелькали перед глазами очумевших ребят. Борис подхватил её в конце танца и, сделав пируэт, опрокинул Свету вниз, придерживая рукой изящно выгнутую спинку. Все зааплодировали, начались общие танцы. Когда снова зазвучала меланхолическая музыка, Света встала и протянула руку Борису. Борис, гордый её вниманием, с пьяной бравадой объявил во всеуслышание: «Белый танец!» Света повернулась: «Одну минуточку!», - и выбежала пописать в ближайшем сугробе. Голова кружилась, но достаточно ясно соображала. Вернувшись и пройдя мимо Бориса, ожидающего в гордой позе избранника, полуразвалившегося на диванчике, она протянула руку Грише, неуклюжему филологу, лет двадцати двух. Гриша смутился: «Да я танцевать не умею». Но встал и топтался вокруг Светы, осторожненько придерживая её за талию. Борис недовольно хмурился на диване. Водки, конечно, не хватило. Присутствие Светы подстёгивало пацанов, побежали за палёной, часть ребят – в пекарню за свежим ночным хлебом. Со Светой остался только один из рабочих, сидевший на кровати напротив, с собачьим выражением глаз. «Сейчас приставать начнёт», - с неудовольствием подумала Светка. Ну, конечно, начал, пенёк, загребать своими граблями. Светка решила не дожидаться компании и, высвободившись из слюнявых объятий раб.силы, пошла к себе спать. Утром, проспав завтрак, как и все участники проводов, никак не могла найти второй сапог в сушилке, скакала на одной ноге, пока начальники курили в коридоре, - ждали только её. Положение было глупым. Сапога нигде не было. Главный раздражённо смотрел на часы. Бригада отбивалась от рук. Рядом стоял Борис, косясь на растерянно чертыхающуюся Светку. Наконец, ей пришло в голову снять крышку с коробки для находок, там и оказался потерянный сапог. Света посмотрела на Бориса. Тот, как ни в чём ни бывало, пыхнул папироской и пошёл к машине.

Наступил второй вечер без Сани. Света не могла найти себе места, то и дело бегала курить к лестнице у входа. Там она наткнулась на Бориса, статного и привлекательного в казачьей шинели и высоких сапогах. «А ты проказник!», - лукаво прищурилась она, выпустив струйку дыма. Борис усмехнулся, смял окурок, и стал медленно подниматься по лестнице в чертёжную. Когда он достиг первого пролёта, Светка, не выдержав, окликнула его: «Борис, иди сюда!» Тот спустился на несколько ступенек и перегнулся через перила. Света, с бесшабашной наглостью, попросила: «Борис, ну, хоть поцелуй меня! А то я не усну сегодня». Сказала, и сама испугалась, чем это кончится? Борис усмехнулся, замешкавшись, и, решительно повернув к Свете, поцеловал её в заждавшиеся ласки губы. Сильный, глубоко проникающий поцелуй захватил их, сливая воедино энергию двух тел. В это время раздался шум и голос собирающегося выйти из соседних дверей человека. Света упёрлась руками в грудь Бориса, крепко держащего её в объятиях. Тот не поддавался. В ужасе оттого, что их могут увидеть, Света решительно отстранила Бориса, он отпустил её и, развернувшись, взбежал на второй этаж. Из дверей так никто и не вышел, и Светка, жалея о прерванном поцелуе, пошла спать. Но спать не получалось. Ворочаясь на импровизированной койке: доски на кирпичах, сверху матрац и спальник, - Света слышала грохот подошв кирзовых сапог Бориса то в одну сторону коридора, то в другую. Потом художник выругался в сердцах и раздражённо затопал по лестнице к себе.

Неутешенная Света должна была ещё сутки дожидаться Санька. Димку отпустили на два дня домой, Борис старательно избегал встреч. С Вовчиком встречались только за обеденным столом, работали теперь на разных объектах.

Ударил мороз, выпить не с кем, Света полезла в могилу рисовать очередного бронзовика с ножом, шилом и курильницей. День прошёл. Легла рано вечером, а утром за завтраком увидела Сашу, приехавшего ночью, перепившегося, больного – заезжал на могилу друга, учителя, археолога, умершего от укуса мыши на раскопе. А глаза любящие и любимые: Ну, здравствуй, коза!» Как встретились после работы, в чертёжной, так и не преставали обниматься, невозможно было оторваться. «Что же нам делать? Как расставаться будем?», - спрашивал Саня, снова и снова зацеловывая Светкины губы. Ночью, обнаглев, они устроились в сушилке, выходящей в коридор, - негде было уединиться, да и тепло. Саня сидел на стуле, а Светка на его коленях, лицом к нему. Любовники прижимались друг к другу, когда Сашка увидел проходящего мимо них в душ Гришу. «Ну, что смотришь? Проходи! И чего шастают по ночам!» Сашке сразу же после приезда доложили о рок-н-ролле и большом загуле, в который превратились его проводы. Но он только посмеивался: «Ну, Светка, всех мужиков на уши подняла! Тебя специально из Москвы заслали, шутники! Признавайся!»

Наутро машина задерживалась с отъездом из-за ребят. Сидя в кабине, Света увидела, как вывели Гришу, под ручки, глупо улыбающегося, неуклюже перебирающего непослушными ногами по мёрзлой земле. Шофёр неодобрительно покачал головой: «Интеллигентный человек, а напился как свинья! Смотреть противно…» Светка узнала потом, что пили всю ночь, мешая водку, портвейн и дешёвый яблочный сидр, продающийся на разлив. В отличие от порицающего Гришин срыв шофёра, у Светы его беспомощно улыбающаяся физиономия, его немилосердные похмельные страдания вызвали ответный прилив нежности. Её чувственность, её здоровая сексуальность отзывались на отчаянное пьянство парней, видящих рядом лихо раскручивающийся роман, и неспособных погасить свою растущую неудовлетворённую страсть иным способом.

Пока ребята копали очередного ямника, рисовать было нечего, и Светка решила выспаться хоть немного в кунге – крытом кузове машины. Там же сидел, прислонившись к борту, маясь похмельем, Гриша, - всё равно не работник. Но выпитый с утра крепкий кофе уснуть не давал, Светка поворочалась с боку на бок, с сожалением убедилась, что не может использовать так редко выпадающую возможность поспать, и встала. Гриша замычал в истоме, бодая жёсткий бортик машины. «Может, попить принести?» Гриша закивал с благодарностью. Светка выпрыгнула на ветреный холод, зачерпнула кружкой ледяной водички из бидона и, не без труда взобравшись обратно, подала Грише. Тот жадно выпил и, вздохнув с облегчением, снова прислонился к стенке. Светка сидела рядом. Молодой мужчина был совсем беспомощен, беззащитен, но в его большом теле чувствовалась такая сила и притягательная сексуальная энергия, что Света почувствовала жгучий интерес к этому неуклюжему парню, с которым она танцевала на достопамятной вечеринке. Тяжёлая рука безвольно лежала на колене, кисть свисала, полусогнутые пальцы словно пытались зажать что-то в ладони, но не смыкались с ней, вот туда-то и просунула свои нежные пальцы Светка. Она прикоснулась подушечками к внутренней поверхности почти зажатого кулака, гладила пальцы, шершавую задубевшую кожу. Гриша затаился. Света не могла понять, чувствует ли он что-нибудь, или ему совсем плохо. От соприкосновения с его ладонью жар прошёл по Светкиному телу. И вдруг Гриша ответил. Всё так же замерев, с закрытыми глазами, он начал слегка сжимать Светкину руку, осторожно водя большим пальцем по её тонким пальчикам. Лёгкого соединения их рук было достаточно, чтобы говорить на языке любви. Столько оттенков нежности могли выражать слабые или более сильные и настойчивые поглаживания, сжатие и расслабление ладони, впускающей в себя женскую руку для новых ласк и отпускающих снова. Необычное зрелище могли представить для постороннего глаза две неподвижные фигуры, находящиеся в расслаблении, но полные внутреннего напряжения и растущего наслаждения. Ласки двух рук заменяли им объятия и поцелуи, были настолько захватывающи и выразительны, что поглотили их полностью, так что оба вздрогнули от неожиданности, когда в кунг запрыгнул соскучившийся в кабине шофёр. Гриша остался возле стенки, а Света пересела подальше и завела ненужный разговор, чтобы скоротать время. После обеда, а обедали из-за усилившегося холода - в машине, все вышли на раскоп. Светке уже зачистили скелета, лежащего в пятнах охры, как в крови, выставившего вверх мощные суставы коленей. Искушение припасть к этому красавцу и поцеловать его в ощеренный крепкими зубами рот было так велико, что Светка и сделала это, а подоспевший с фотоаппаратом Санёк снял на плёнку, восхищённо поддразнивая: «Давай, Света, сделай его!» Гриша стоял на гребне бровки, с важным, горделивым видом, а ребята снизу поддразнивали его: «Что, Гриня, довольный? Конечно, полдня в кунге провалялся, да не один. Сладкое приключение!» Гриша хитро ухмылялся, не подтверждая, но и не опровергая завистливые предположения товарищей.

Заканчивались работы на курганах. Саня со Светой не поехали на раскоп, а с утра направились в чертёжную, приводить в порядок все рисунки и общие планы. Но рисовать не могли: всё утро обнимались, целовались, на диванчике валялись. Саня никак не хотел смириться со Светкиным отъездом, так разнервничался, что, в конце концов, они поссорились. Покинутая, получив у начальника зарплату, Светка купила бутылку водки и начала пить в коридоре, куря сигарету за сигаретой. Подошёл Димка-шофёр, пытался зазвать на прощанье в машину, подошёл Борис, Света угостила их водкой. Сашка унюхал сразу, подошёл, встал в позу: «Ах, так, пьёте без меня, я больше не нужен? Ну, давайте! - кивнул с кривой ухмылочкой на Димку, - Опять в машину? Желаю удачи!» Саня был очень смешным, всклокоченным, сердитым. Света засмеялась, схватила его за рукав, удержала, а он только того и ждал. «Так легко радуется и обижается, абсолютный ребёнок!», - подумала Светка, ероша Сашке волосы на макушке. А он уже улыбался и с чувством превосходства посматривал на Димку, который ходил из угла в угол, пытаясь ещё украдкой сделать Свете какие-то тайные знаки. В общем, снова послали Димку за водкой. Он принёс, поставил и ушёл: «Рюмки сами найдёте!» Выпивали вчетвером: Света, Саня, Борис и Гена, сосед Саши по комнате. «За ребят! За Свету!» Света обобщила: «За то, что вы – такие хорошие ребята, а я – такая хорошая девочка!» Компания ответила дружным: «Ура!». Через некоторое время ушёл Борис, сославшись на хроническое недосыпание. Генка тоже хотел спать, но стеснялся помешать любовникам. Он поднялся наверх в чертёжную. Наконец, Саня со Светкой смогли дать волю рукам, губам, горячим телам. Вольно раскинувшиеся на койке, смеющиеся, с намокшими трусами, своими жадными движениями и блестящими глазами напоминали изголодавшихся животных. После двух часов ночи они вспомнили про Геннадия и, пожалев его, поднялись в чертёжную, освободив комнату. Бедный Гена не реагировал, он, словно прирос к компьютеру и казался поглощённым работой. Не поняв намерений наглой парочки, или подумав, что теперь они собираются выкурить его и отсюда, он сидел к ним спиной, не собираясь покидать помещение. Что ж! Ничего им не оставалось, как возвратиться обратно и устроиться на Сашкиной койке на всю ночь. «Мы как молодожёны!», - удивлялся Саня, заворачиваясь в один спальник со Светкой, совсем раздевшейся, отдавшейся в его полное распоряжение, принимающей с радостью восторженные его ласки. «Моя яркая звёздочка, звезда…», - шептал Саня, запуская руку ей в пизду и ощущая жар, исходящий из пока плотно зажатого отверстья. «Московская блядь!, - хохоча поправляла его Светка, - Скажи: московская блядь!» И целовала горячо его приоткрытые губы. «Блядь московская…», - прошептал хмелеющий от страсти Санёк, с упоением засунув палец, а затем другой в сладкое лоно женщины. «Дай полизать, умоляю, дай поцеловать твою девочку, дай мне, дай!», - жарким шёпотом преследовал он Светкино ухо. С грубым бесстыдством Светка раздвинула ноги и потянула за вихры Сашкину бесшабашную головушку к сокровенному месту, пока не ткнула носом и губами в сочную инжирную мякоть, раскрывшуюся в похоти всеми своими лепестками. Саня застонал и завозился, постепенно перемещая всё тело на другой край кровати. Светка кружила ладонями по его кругленьким как у девочки ягодицам, прижимая выступающую мякоть хуя к своей груди. Увы, как всегда, член Сашки только принимал ласки, неспособный на самостоятельные действия. Зато уж языком, губами и зубами он неистово терзал Светкину плоть между ног, нетерпеливыми руками раздвигая до пределов, до боли, мучая и лаская её пизду, вожделенный очаг наслаждений. «Приставала, хулиган, грубый мальчишка, да ещё и кусачий!», - ласково приговаривала Света, чуть не вскрикнув от слишком разъярённых нападений любовника. Казалось, он готов был заниматься этим бесконечно, поскольку оргазм не мог внезапно сделать его равнодушным к утехам плоти, и он находился в постоянной погоне за наслаждением, сулящим всё новые и новые радости впереди.

Так их и застал уработавшийся вконец Гена, решивший, что любовникам вполне должно было хватить времени, чтобы разбежаться. Вздохнув сокрушённо у порога, он различил в темноте стриженую голову Светки и огромный бугор под одеялом на месте её неугомонных чресел. Обиженно отвернувшись, он с досадой кидал свою одежду на пол, раздеваясь, и быстро лёг. Все притворились спящими. Только Светка морщилась от распирающего изнутри смеха, фыркнула раз, другой, тут же получив щипок под одеялом. Она покорно продолжала давиться смехом, пока дыхание Геннадия не стало достаточно звучным и ровным. Тогда Сашка развернулся головой к Светке, они посмеялись вместе шёпотом и снова принялись осторожно тихо ласкать друг друга. Саня приник к заманчиво открытому изгибу шеи. Сначала нежно, потом всё сильнее он засасывал кожу возле ключицы, переходя выше и впиваясь, словно вурдалак в жертву, так что блаженная дрожь, охватившая Светку от поцелуя, слилась постепенно со страхом и болью пойманной дичи. Шея была её слабым, весьма чувствительным местом, но, конечно, не только шея! Испуганно оттолкнув Санька, Света обняла его, и они, уставшие за всю уже почти прошедшую ночь, мирно задремали. Свете снилось, что она лежит в яме раскопанного погребения, на скользкой глине, чувствуя холод и чужие прикосновения. Оказывается, её положили раздетую вместо скелета на дно могилы и теперь измеряют, щупают, трогают со всех сторон. Света лежала покорно, понимая, что так нужно, несмотря на некоторую болезненность прикосновений и их непрерывность, не дающую ей целиком расслабиться во сне. Это было мучительно, и в полудрёме Света стонала, не двигаясь, но, время от времени, поворачивая голову на подушке с одной щеки на другую. В полудрёме она всё явственней и отчётливей чувствовала настойчивые прикосновения и, просыпаясь, поняла постепенно, что это продолжает трудиться над ней неусыпный страж её тела, неудовлетворённый Саша, то терзая её бёдра и влагалище с остервенением, доходящим до экстаза, то начиная нежно-нежно вылизывать припухшие дольки и клитор. Таких сильных необычных ощущений Светке не доводилось ещё испытывать, она наслаждалось своим положением жертвы, гордилась своей пиздой, ставшей алтарём для жертвоприношений, для поклонения и паломничества неприкаянного мужского естества. Выплывая из полубредовых видений к реальностям ночи, женщина отдавалась своему желанному мучителю уже сознательно. Любовники вспотели внутри тесного спальника. Сашка вытянулся вдоль Светы, лёг на неё сверху, найдя губами губы, и скользил по ней взад вперёд в скользкой жиже слившегося пота двух тел, пока у Светки не закружилась голова от усилившегося жара. Она выскочила из спальника, от её тела шёл пар как в бане. Света вытерлась насухо Сашкиным полотенцем и, несмотря на его уговоры остаться ещё, пошла в душ, да и вставать нужно было уже через час, и Генку не хотелось смущать, хотя бы утром.

Сидя за длинным общим столом во время завтрака, Светка чуть поковыряла ложкой вкусную гречку с тушёнкой, попросила лишнюю чашку кофе. Санька не было видно. Напротив сидел Борис, участливо наблюдая за меланхоличными движениями Светки, за усталым выражением её припухших губ и век. Света улыбнулась ему и, вдруг, решив спроказничать, подмигнула и отвернула высокий ворот свитера, закрывающий шею. Борис увидел огромный кроваво-синий засос, похожий на влажную рану. Художник вздрогнул и сглотнул, чуть не подавившись кашей. Невозможно было поверить, что этот жестокий след могла оставить страсть, нежность и любовь, а не брутальный акт насилия и вандализма. Слишком нежной была кожа, слишком бурной была её реакция на поцелуй. Света, насладившись произведённым эффектом, быстро подняла ворот, а Борис всё ещё смотрел на неё с выражением удивления и восторженного ужаса.

Светка последний раз отправлялась с командой на раскоп. Заканчивали погребение на участке того самого Гены. Он нервничал, затребовал сразу двух художников. Как назло, к концу срока работ находки пошли одна за другой, - богатые могильники, - а до этого здесь были одни пустые ямы с истлевшими костями, да никому не интересные нагайцы – кочевники девятнадцатого века. Саня остался на базе проверять чертежи.

Вдруг началась настоящая зима, пошёл снег, который тут же таял, бумага на планшетах мокла, глина под ногами превращалась в месиво. Вымазавшись с головы до ног, Светка по лесенке выбралась из очередного раскопа. Приближалось время обеда, и ребята делали Светке какие-то знаки, выглядывая из-за бровки. Где-то раздобытую бутылку водки разливали второпях, чтобы не увидел начальник. Светка тоже хлопнула стопку. Ребята развеселились. Очень тяжело было дорабатывать последние дни, когда впереди маячил долгожданный отпуск, большие деньги, независимость от строгостей режима, смена обстановки. Пока дежурные готовили сухой паёк: открывали консервные банки, резали сало и маринованные помидоры с огурцами, мальчишки скатали снежные комья, водрузили друг на друга и слепили большую снежную бабу, с титьками и жопой, вполне сексапильную. Пока они отходили за отвал мёрзлой земли, сгребённой бульдозером, справить малую нужду, Светка нашла пустую консервную банку и решила существенно дополнить пышную женственность снеговика. Она вбила банку отверстием наружу в нижний ком, залепила аккуратно ржавые края, и получилась призывно широкая алчущая дыра, манящая тёмной глубиной, уходящей в недра грубо слепленных снежных бёдер. Сидя в машине за обеденным столом – досками, покрытыми клеёнкой – Светка наблюдала, как потешаются пацаны, увидев такое существенное усовершенствование их снегурочки. Они радовались как дети и тут же принялись украшать нагло отверстую дыру мелкими веточками кустарника, опушая и слегка прикрывая её бесстыдство.

Во время обеда все были оживлены как никогда, сыпались анекдоты, ядрёные шуточки. Гриша сегодня был необыкновенно внимателен к Светке, делал ей бутерброды, подавал кружку с горячим чаем, отнимал у мальчишек банку сгущёнки, которую они норовили выпить раньше всех. А Света смотрела на сумрачную фигуру Бориса, который почти не участвовал в разговоре, не спеша прихлёбывал крутую заварку и выходил из кунга курить папиросу за папиросой.

Рисовать на раскопе стало почти невозможно, бумага рвалась под карандашом, заляпывалась потёками жидкой глины с тентов, натянутых над прямоугольными могильниками, засыпалась комками мёрзлой земли, сдуваемой ветром с бортов раскопанных ям. Борис и Света только замеряли нужные параметры и скрывались в машине, доводя до ума разрезы и виды сверху. Борис молчал, интригуя Светку своей сумрачной замкнутостью. Её же сегодня так и подмывало дурачиться, хулиганить, и вызывающая отстранённость Бориса провоцировала её на дерзкие выходки. Она вспомнила тот прерванный поцелуй, сапог, засунутый в коробку, лихой рок-н-ролл и, отложив в сторону надоевший чертёж, повернулась к Борису. «Покурим?» Борис с облегчением положил на скамью свой планшет и достал зажигалку. Пока начальник не видит, можно покурить не выходя на промозглый слякотный холод. «Ты помнишь, - напрямую спросила Света – тот неоконченный поцелуй? Сейчас нам никто не мешает. Давай поцелуемся на прощанье, ведь завтра я уезжаю». Борис затянулся, выпустил дым, ответил строго: «Лучше не надо. Мне нельзя этого делать». Света заволновалась: «Что значит – нельзя?» Борис поднял на неё неожиданно беспомощный взгляд. Она подошла и поцеловала его в раскрывшиеся ей навстречу губы. Целовались долго, с упоением, пока Борис не оторвался первым, опустив голову и застонав. Света целовала его открывшийся затылок, шею у кромки стриженых русых волос. «Хороший, хороший», - повторяла она, теряя самообладание от возбуждения и такого наплыва удовольствия, что каждый поцелуй вливал в неё щедрую порцию сладости и желания получить и отдать ещё и ещё. Борис внезапно вскочил, вытянувшись во весь свой внушительный рост, сдавленным голосом проговорил: «Ведь я же говорил, что нельзя…», - и выпрыгнул из машины, забыв набросить капюшон, взлохмаченный, расстроенный. Большими шагами он мерил срытую площадь кургана, пытаясь успокоиться и сдержать неумолимо восставшую под штанами плоть, погасить неуместную страсть и долго сдерживаемую похоть. Света, как уверенная в скорой победе хищница, внимательно наблюдала из окошка кунга за мечущейся, попавшей в капкан жертвой. «Он долго не выдержит на такой погодке, да и рисовать надо, придёт», - подумала она, усмехнувшись, и принялась за работу. Борис молча запрыгнул в кунг и, скинув шинель, сел предусмотрительно подальше от озорницы, закинув ногу на ногу. Света выдерживала паузу, хотя её так и подмывало продолжить забаву. Наконец, она не выдержала: «Борис! У тебя ещё сперма из ушей не лезет?» Борис вскинул на неё глаза, он понял, что Саня передал ей его слова, - хорош друг! Он смолчал. «Ты боишься меня?» - Света снова отложила чертёж, рисовать она не могла. «Тебе нечего опасаться, я хочу только, чтобы тебе и мне было приятно…» Света сделала два шага и присев на корточки возле художника, взяла его длинную красивую руку и, положив себе на колени стала гладить, загораясь мгновенно… Распахнулась дверь фургона и, мокрый озабоченный Генка спросил: «Всё ли замерено? Можно ли засыпать ямы?» Увидев художников, помрачнел, хлопнул дверью и в сердцах сплюнул под ноги. Ему надо, во что бы то ни стало, сегодня закончить всю работу, а они развлекаются. И весь бардак из-за присутствия на базе женщины! Света и Борис, пристыженные, срочно принялись дочерчивать разрезы, жалея уставшего нервного археолога, слишком тактичного, чтобы сделать им выговор.

На ужин начальник поставил бригаде «Смирновскую». «День Матери!», - усмехнувшись, объяснил он. Света фыркнула. Ребята были подмороженные, подмокшие, выпивка была кстати. Потом пошли смотреть матч с участием «Спартака» в холодный неотапливаемый зал с рядами стульев и телевизором. Светка купила большую коробку конфет «Нежность» и угостила начальников. С бутылкой водки «Флагман», лимоном и мандаринами присоединилась к болельщикам. Какие бурные переживания, какие взрывы эмоций! Пацаны маялись в предвкушении гола, разочарованно хлопали себя по коленям и орали, как сумасшедшие, если случался гол. Светка потешалась, глядя на них. «Спартак», как обычно, продул, и Костю послали за палёной водкой. Начальник базы только головой качал, проходя мимо них: «Чтобы я ещё раз взял в экспедицию бабу! Хорошо, хоть уезжает завтра. Слава Богу!»

Пацаны ждали Светку и Саню, чтобы устроить проводы. Все, кроме неё, уезжали ещё через пару дней. Света сбегала в душ, напевая, поплескалась под тонкой струйкой воды; перед тем, как выйти, достала из кармашка куртки острый перочинный ножичек и старательно процарапала своё имя на внутренней стороне двери. В комнате она вывернула чемодан и достала, наконец, чёрное платье со страусовыми перьями, немецкие босоножки и паричок, который преобразил её до неузнаваемости. Накинув Сашкину куртку с капюшоном, она зашла на кухню, попросила у дежурных термос с крепким чаем, прихватила коробочку конфет и отправилась через двор к ребятам. Саня уже сидел там, первая бутылка была почата. Светка поставила термос, положила конфеты на табуретку и скинула куртку Саше на колени. Парни по очереди замирали, натыкаясь взглядом на Светку, блистательную соблазнительную женщину, невесть как, занесённую в это холодное грязное помещение. Это был праздник. Парни закричали «Ура!», врубили приёмник на всю мощь и разлили по новой. Каждый старался встать поближе к Светке. Санька почувствовал сладкую ревность, жадно разглядывая свою женщину, которой обладал и трогал самые заветные её местечки, - и вот она, недоступная, шикарная незнакомка, которую вот-вот могут увести у него из-под носа. Он растолкал всех локтями и, поцеловав голый её локоток, начал танцевать. Светка была в ударе, Саня не отставал. Ребята не сводили глаз с изящных ног в тонких колготках, с обнажённых впервые гладких умопомрачительных плечиков, с узких обтянутых плотной тканью бёдер. Всё было фантастично. Саня торжествовал. Откупоривалась бутылка за бутылкой, пошла гулянка.

Дима с Женей достали гитару и на два голоса пели для Светки казачьи песни. Когда снова начались танцы, Гриша решительно увёл Свету от недовольно нахмурившегося Сашки и танцевал с ней несколько танцев подряд, неуклюже и осторожно ступая старыми ботинками возле трогательно маленьких ножек москвички, придерживая то спину, то талию качающейся в такт музыке Светы. Сашка напивался. Распахнулась дверь, и в морозном пару появился Борис. Подгулявшая компания радостно встретила его, заставив выпить штрафную. Света подошла, протянула ему руку, приглашая. Борис гордо ответил, что не признаёт «белый танец», на что Саня возразил, что у него об этом есть другие сведения, а воспользовавшийся паузой Гриша не без ехидства добавил: «А я это могу подтвердить!», - снова уводя Свету на середину комнаты. Включённые обогреватель и рефлектор слегка прогревали эту часть помещения, но Света была одета слишком легко и, хотя водка сделала её тело уже почти нечувствительным к холоду, сквозняк, гуляющий понизу, подморозил ножки в открытых туфельках. Свету усадили пить чай из термоса, Вовчик поставил рефлектор на кровать, поближе к ней, а Гриша укутал ей ноги одеялом и, засунув внутрь руки, массировал пальчики и ступни вместе с босоножками, очень увлёкшись этим занятием, спрашивая то и дело: «Ну, как, теплее? Сейчас хорошо?». Саня, сидя напротив, и наслаждался всеобщим вниманием к своей подружке и жестоко ревновал. Чтобы укрепить и подтвердить своё положение на главных правах её любовника, он заметил со знанием дела: «А какие у неё лодыжки, точёные просто! Щиколотка вся умещается в твою ладонь», - попыхивая папиросой и внимательно наблюдая за манипуляциями Гриши. Гришка заинтересовался: «Правда?», - и стал пытаться облапить торчащие круглые косточки голеностопного сустава женщины. «Хватит! Я вам не откопанная сарматка для измерений!», - обиделась Света и пошла к подоспевшим с новой порцией дешёвой палёной ребятам. «Удивительно, как женские побрякушки и тряпки действуют на мужиков!» Опять громко врубили приёмник и пошли плясать под бесшабашные песни Земфиры, модной в этом сезоне. Парни встали в круг, обнявшись за плечи, и танец получился чем-то напоминающий «сиртаки». Светка плясала вместе со всеми, лихо отбивая такт каблуками, в то время как ребята мощно топали ботинками, а Санька разулся и танцевал босиком, стерев ноги в тесной задубевшей от глиняной жижи обуви. Залихватская, весёлая получилась пляска, ребята скандировали полюбившиеся слова песни: «А девушка пьяна…», нарочно громко выкрикивая одну строку: «Никто не хочет её тела!!», вкладывая в неё свой горячий молодой темперамент, придающий обратный смысл содержанию.

Саня был совсем пьян. Он пялился своими ещё более поголубевшими от водки глазами на умопомрачительные женские ножки. Вот что значит платье и колготки, а не толстые штаны и весь почти мужской гардероб, который приходилось надевать на раскопе. О, женские юбки и штанишки под ними! Что вы способны сотворить с мужиком, любящим глазами, а после уж всем остальным! Заметив упорный сверлящий глаз Сашки, Света поняла, что слишком надолго оставила его одного. Она села рядом на раскладушку. Саша обнял её одной рукой, а другой на глазах у всех вдруг схватил за грудь. Наблюдавшие сцену, затаили дыхание. Светка несколько мгновений позволила ему задержать руку, а потом резко залепила пощёчину, пришедшуюся скорее по губам, чем по щеке. В это время Вовчик задел локтем отражатель, упавший горячей спиралью на постель. Саня посидел, осмысливая произошедшее, потом встал, обулся и вышел из комнаты. Запахло палёным. В пьяной суете не могли понять, что горит. Наконец, подняли обогреватель. Вонюче и дымно тлел грязный, пропитанный потом, видавший виды матрац. Схватили попавшийся под руку термос и стали заливать «пожар» кипятком. Света поняла, что пора уходить. Молча достала она из угла прожжённые углями, пропахшие костром сапоги. Гриша присел перед нею и стал дрожащими пальцами путаться в тонких застёжках босоножек. Впервые досталась ему такая работа. Света терпеливо ждала, пока он осваивался с трудной, но столь приятной процедурой снятия женских туфелек. Сняв одну он подержал замёрзшую ступню в ладонях, растёр и подышал на неё и, как некую драгоценность, бережно опустил в жерло тёплого сапога. Так же медленно, теперь уже нарочно затягивая разувание, Гриша возился с другой ножкой. Думаете, Свете было неприятно? О, она умела извлечь волнительные ощущения из малейших прикосновений или только взглядов. Зачастую, самая страстная ебля не приводила её в такое сильное сексуальное волнение, как тайное скольжение чужого мизинца вдоль её бедра или случайное прикосновение расслабленного члена и яиц к голой попке во сне.

Гриша подал Свете куртку и пошёл её провожать, держа за тонкие ремешки пару женских босоножек, вызвавших такие переживания в этот вечер. Идя по выпавшему недавно свежему снегу, они увидели Сашку, шагающего, заложив руки за спину взад-вперёд между двумя корпусами базы, словно в ожидании кого-то или чего-то. Поглядев в упор на проходящую мимо парочку, он снова опустил голову и продолжал месить белоснежную ледяную крошку, словно ему нет до них никакого дела. В коридоре базы Гриша решил поцеловать Светку, оказалось, он делал это в первый раз. Прижавшись губами к губам он растянул губы шире Светкиных, так что она потеряла опору для поцелуя и засмеялась. Гриша смущённо оправдывался. «Ну, не умею, научи!» Они поцеловались снова, и засасывали друг другу губы и языки, пока Гриша от чрезмерного усердия не втянул сильно воздух, издав при этом губами неприличный пердящий звук, от чего рассмеялась не только Светка, но и он сам. В этот момент зашёл всклокоченный мёрзлый Санёк и мрачно прошёл мимо них в душ. Света забрала у Гриши босоножки, и он убежал, обескураженный, всё ещё смеясь на ходу. Светка прошла к себе мимо мрачно поджавшей губы поварихи, читающей женский журнал, обрызгавшей всё пространство вокруг себя душистым спреем и демонстративно начавшей чихать и морщиться при появлении соседки. Света в изнеможении рухнула на кровать. Потом сняла парик и платье и надела обычный свитер с джинсами. Вышла в коридор, после, вспомнив о чём-то, вернулась, взяла босоножки, выбежала во двор, залезла в стылый кунг машины, готовой наутро вести бригаду на раскоп, но уже без неё. Нащупала в темноте гвоздик в стенке, куда вешали телогрейки и ватные штаны, и зацепила за него одну босоножку, застегнув ремешок, чтобы не свалилась. Это был её прощальный привет пацанам, который они должны будут обнаружить завтра, когда она будет собираться в дорогу. Вторую босоножку она, воровато оглянувшись, пронесла в комнату Саши и засунула в тумбочку, прикрыв спереди альбомом с фотографиями, - вызывающе крутой изгиб подошвы, опирающийся на тонкий, снизу чуть измазанный в глине каблук.

Едва она отошла от тумбочки, как вернулся из душа Саня, нещадно растирая мокрые волосы и уши. Увидев Свету, он замер в нерешительности, не придумав, как себя вести. Вернее, он уже заранее представлял, как жёстко он с нею обойдётся, как обдаст презрением и гордо ляжет спать в одиночестве. Но вместо этого он прижался мокрой башкой к её животу и забормотал: «Прости, ну, прости меня, я - дурак, так и надо!» Вошёл Гена с твёрдым намерением лечь спать, с досадой отвернувшись от надоевшей парочки. Света и Саша вышли в коридор. Пошли в единственное уютное пустое и тёплое место – сушилку. Саша молча поскидывал с батарей самые мягкие объёмные вещи: куртки, ватники, комбинезоны. Лёг на спину и притянул за руки Светку к себе. Так приятно было безо всяких забот и напряжения от постоянного страха быть замеченными, так легко и вольготно было валяться здесь, в тепле, пьяным, расслабленным и уставшим от энергичной, на всю катушку гулянки. Саня принялся опять за своё – щупать, терзать и «потрошить» Светкино тело. А с ней сейчас можно было делать, что угодно. Она полностью расслабилась, над головой висели на верёвках мужские носки, трусы, тельняшки и кальсоны, хоровод пёстрых одежд рябил перед открытыми глазами, голова тихо кружилась, и только мучила жажда, и Света то и дело слабым голосом просила Саню принести воды. А вот Сашка не мог умиротвориться. Его как будто ломало, что-то выводило его из себя. Он немилосердно мял грудь женщины, упираясь в неё всем крепко сбитым телом, танцующими движениями бёдер ввинчивался в её живот и чресла. Света только стонала, слишком пьяная, чтобы сопротивляться, и понимала, что назавтра всё её тело будет в синяках. Но ведь надо же увезти что-то на память о Сашкиных руках, губах, о его неутолённой страсти и неспособности в этой ситуации взять женщину попросту, обычным способом. Видимо, это-то и раздражало сейчас Санька, - то, что он не может доказать, хоть на прощанье Светке свою «мужественность». И вымещал своё бессилие на её покорном, безропотно принимающем брутальные ласки, теле. Тем не менее, это были ласки, и тело её томилось от счастья быть столь вожделённо терзаемым и нужным этому вихрастому Сашке-начальнику, зарвавшемуся мальчишке, обиженному, неугомонному задире. Он то вгрызался в Светкину пизду, то начинал обвинять её в измене, то высоко задирал её ноги, закидывая себе на плечи – красивые, ножки, говоришь! – то нежно гладя по волосам и вымаливая прощенье, то одобрительно констатируя – женщина обязательно должна быть чуточку стервой. Светке было уже всё равно, ей хотелось спать, но помешать Сашке играть с ней как коту с пойманной мышью, тоже не имела сил и желания. А Сашка приговаривал, склоняясь над пиздой и внимательно разглядывая её детали, трогая шершавыми пальцами: «Я знаю, почему ты такая отзывчивая, и всё время хочешь, - у тебя клитор большой и находится близко к поверхности, выпирает, он всё время трётся об одежду, о трусики, о джинсы, он постоянно раздражается, и ты находишься в непрерывном возбуждении и готовности к сексу». И, шлёпая её по заднице, начиная снова вертеть и подминать под себя её слабое тело, добавлял ехидно: «Нет, в свою экспедицию я тебя не возьму: ты мне там всех мужиков переебёшь!» Светка усмехалась про себя, слушая его рассуждения, и зная, что вряд ли они ещё встретятся когда-нибудь, на что всё-таки очень надеялся Санёк. А если это и произойдёт, то эта их романтическая история обязательно будет чем-нибудь испорчена и, скорее всего, обернётся враждой или скукой. Поэтому, как ни жаль было расставаться, - это было необходимо, но, в конце концов, надо же хоть немного выспаться перед завтрашними сборами! Света попыталась высвободиться, а бессовестный Сашка, зажав её плечи своими тяжёлыми коленями, тряс перед её лицом своей мягкой пиписькой, ожесточённо повторяя: «Ну, что это такое? Ты скажи мне, что это такое!», словно отчитывая её за некую провинность. Света ответила: «Не знаю!» и, тяжело оторвавшись от мятой кучи барахла, вылезла из-под мучителя. Нашарив возле батареи часы, удостоверившись, что минуло пять утра, она, не обращая внимания на недовольные реплики Сани, уже достаточно вяло пытавшегося удержать её, подхватила найденные детали своего белья и удалилась в свою комнату, блаженно растянувшись на своём прохладном ровном ложе.

В семь был подъём, и один из рабочих обнаружил крепко спящего Санька на лежбище из сваленных в кучу одежд. «Чего это ты тут делаешь?», - растолкав, удивлённо спросил он его. «Да вот, вчера перепил, ошибся дверью!», - тут же нашёлся оглядывающий спросонья антураж вчерашнего дебоша похмельный археолог. Светка встала позже и вышла к завтраку, когда почти все уже садились в машины. За столами сидел только Вовчик с распухшим лицом, наскоро глотая горячий кофе, грозный начальник, повариха, да помощник по кухне. Позавтракать почти никто из вчерашней компании не успел. Машины выезжали на раскоп с опозданием. Начальник задевал искоса сверлящим взглядом Светку, ковыряющую оловянной ложкой порцию манной каши, когда вдруг неожиданно громко вступила повариха. «Какое счастье, какой праздник, что она, наконец, уезжает! Целый месяц терпеть этакое безобразие! Бабе под сорок, а она вырезает перочинным ножичком своё имя в душевой!» Мужики навострили уши. Начальник смаковал такой пикантный скандал. Сам бы он ни за что не решился сделать хоть какое-нибудь замечание москвичке. Наоборот, он терялся в её присутствии, и, если было нужно, обращался к ней изысканно вежливо, инстинктивно стараясь выглядеть мужественным и благородным и произвести на неё самое лучшее впечатление. Все ждали продолжения. И Анна Николаевна отвела душу. Тут и про «шлындранье» по ночам, и про разыгравшуюся у поварихи аллергию на нервной почве и прочая и прочая. Мужчины с лихорадочным блеском в глазах наблюдали за Светой, предвкушая ответный выпад и развитие женского диалога. Но Света встала, растерянно улыбнувшись, и, налив себе стакан чаю, спокойно, молча вышла из кухни, поднялась наверх, в чертёжную, где долго смеялась вместе с Сашей и Борисом над прощальной речью поварихи вслед бедовой художнице. Археологи пили чай с конфетами «Нежность» и жалели, что сами не присутствовали на месте событий. А Вовчик тем временем бежал со всех ног к машине, предвкушая, как будет пересказывать всё похмельным пацанам. Ребята уже обнаружили висящую на гвоздике босоножку и вовсю хохмили над предполагаемыми причинами её попадания в кунг. Гриша отобрал у них дорогую реликвию и спрятал за пазуху, сразу же став объектом злых шуток и прикалываний дружков.

Наступал час расставания. Саша и Света, уединившись в комнате, целовались возле собранного чемодана, в куртках и сапогах. Светка быстро начала расстёгивать ширинку на своих джинсах. Сашка заволновался: «Ты что! Сейчас зайдёт кто-нибудь. Выходить пора!» «Ну, Сашенька, ну прошу тебя, мы успеем! Сделай мне подарок на прощанье. Ну, давай!» Сашка мялся, ведь он так любил это делать, но что-то останавливало его, как будто он по каким-то соображениям этого подарка Светке дарить не хотел. Долго он ссылался на присутствие людей близко снаружи, но уломать его было не так трудно. Света пригнула его лохматую голову вниз, и он начал быстро-быстро лизать ей пизду, вызывая стоны удовольствия и возгласы благодарности. Света расчёсывала руками Сашкины лохмы на голове, чувствуя прилив крови к лицу и чреслам и начиная прерывисто дышать, как вдруг, подлец, Сашка отпрянул от неё. «Всё! - категорически отверг он страстные мольбы Светки закончить дело. Решительно взял чемодан и поторопил её привести себя в порядок. Света почувствовала, наконец, что ей пора уезжать. Пора!

В сопровождении Саши и Бориса она вышла из дверей базы, расцеловав на прощанье дежурного Виталика. Во дворе начальник как раз садился в свой джип, чтобы совершить объезд оставшихся объектов. «Всего доброго! Счастливого пути!», - кивнул он отъезжающей. Света лукаво отозвалась: «До свидания!» Начальник насторожился: «Какое ещё свидание она имеет в виду!», - напряжённо улыбнулся и захлопнул дверцу джипа. Борис отстал от парочки возле магазина, вожделённо ожидая целебного глотка холодного пивка. Остановились попрощаться. Борис сверху вниз смотрел на улыбающуюся Светку. «Ну, что ж вы не поцелуетесь?», - заёрничал невысокий Сашка. Света засмеялась, глядя в глаза Борису, и протянула ему узкую ладонь. Крепко сжав руку женщины, Борис решительно вошёл в магазин.

В привокзальном буфете, разлив сто грамм на двоих, любовники выпили прощальную и заели сухим бутербродом с сыром. Из репродуктора неслись отчаянные призывы Земфиры: «Не отпускай меня, не отпускай…» Всё было романтично, всё было так, как и следует быть при расставании. Света чертила пальцем слово «люблю» на запотевшем стекле автобуса, а Сашка старался изо всех сил разобрать написанное и просил повторить губами, но автобус тронулся, развернулся и укатил прочь.

В поезде Света попала в купе с двумя Артурами, крутыми перегонщиками машин, ночью к ним подсела ещё одна молодая женщина, и, так и не выспавшись после хронического недосыпа в экспедиции, с раннего утра Светка с весёлой компанией в течение всего дня поедала жареных курочек, беляши, котлетки, плюшки, ватрушки, запивая их пивом, - всё, чем заботливые армянские жёны снабдили своих джигитов в дорогу. Ночью Света легла раньше всех, чтобы хоть немного поспать перед приездом. Но компания долго не могла угомониться, накурили в купе, так что младшему некурящему Артуру стало дурно на верхней полке, и к пяти утра старший не знал, что с ним делать и как перегонять машину с таким напарником.

На Курском вокзале Свету встретил верный Лёшка, соскучившийся и уже знавший о Светкином романе по её телефонным звонкам. Он рад был видеть её живой, невредимой, разрумянившейся и поздоровевшей на работе в полевых условиях. Приехав на Свиблово, они зашли в ночной магазин, купили четвертушку водки «Спартак», кусок сала и в шесть утра выпивали на Светкиной кухне, прежде чем завалиться в постель после такой долгой разлуки. И как непривычно и радостно было Свете ощутить прижавшийся к её животу прямо стоячий упругий горячий, истекающий слюной и вот-вот брызнущий спермой хуй! А вечером Света, накинув Лёшкину рубашку, протирая глаза, подбежала к трезвонящему телефону и услышала в трубке знакомый звонкий голос из археологического далека: «Ну, здравствуй, коза!»