У Филиппа не было никакого плана, никакого определённого маршрута, когда он, отстояв два часа в очереди на Ленинградском вокзале, вдруг купил билет до Петрозаводска. Он просто-напросто давно хотел побывать в Карелии и, услышав разговор впередистоящих мужчин о тамошних красотах, тотчас решил последовать их примеру, пока не наступили холода и леса ещё стоят во всём великолепии осеннего убора.
Филипп занял номер в гостинице и отправился гулять по берегу Онежского озера, где сотни отдыхающих наслаждались последним теплом бабьего лета. «Кстати о бабах, - подумал он, приглядываясь к проходящим мимо дамочкам, - надо бы подобрать что-нибудь подходящее или, хотя бы, не слишком противное». Но, как назло, сегодня особенно было заметно в них то, бабское, что так раздражало Филиппа: ищущие взгляды, жирные, заползающие подмышки сиськи, ноги, напряжённо кривящиеся на каблуках, резкий запах дезодорантов и духов, жеманная болтовня и такая скучная обрыдлая взрослость. Сам Филипп, хотя ему и было уже под сорок, ощущал себя мальчишкой, ему хотелось бегать по воде, кидать камушки, ловить на мелководье мальков.
Не заметил он, как ушёл очень далеко, и продолжал идти, несмотря на то, что уже смеркалось. Взобрался на старую дамбу и увидел прямо впереди огненный шар. Филипп не мог отвести от него взгляда, шар медленно приближался, потом замер на одном месте и начал мигать, погас. Филипп стоял как вкопанный, его охватил мгновенный ужас, когда он представил шар, невидимо приближающийся к нему в сумерках. Рванулся в сторону, подвернул ногу и покатился беспомощно вниз, скользя по осыпающемуся песку по ту сторону дамбы.
Серел рассвет. Отплёвывая песок, Филипп приподнялся, - над ним склонилась девочка, лет одиннадцати, в жёлтеньком ситцевом платье, заботливо отряхивая его лицо и одежду от приставшего мусора. Филипп сглотнул. «Ну вставай же, я так давно тебя жду. Пойдём домой!», - девочка потащила его за руку. Филипп встал и покорно пошёл, держа доверчивую ладошку в своей сразу вспотевшей ладони, и шёл всю дорогу вдоль озера молча, чувствуя себя полным идиотом.
Автоматически поднявшись по лестнице и отперев номер, Филипп, наконец, начал приходить в себя. Придирчиво рассмотрев юную гостью, хотел было начать расспросы, уже заготовив строгий отеческий, не терпящий возражений тон. Но девочка вдруг ласково прижалась к его бедру и свободным от какого либо смущения жестом показала на ванную комнату: «Помой меня!» Филипп только сейчас обратил внимание, что в её волосах застрял песок, и как само собой разумеющееся, включил горячую воду и начал драить ванну.
Намылив девчонке голову и осторожно водя слишком грубыми для её кожицы пальцами по склонённой послушно головке, стараясь не сделать больно, Филипп вдруг почувствовал облегчение, пропали неловкость и стыд. Он легонько толкнул её под душ, уже не боясь, прикасался ладонями к гладкой коже не спине и боках, поднимал ручки, мыля подмышки, водил мочалкой по выпирающему круглому животику, мыл и попку, и доверчиво высовываемые из ванной ножки, и между ножек. Потом обернул её, благодарную, распаренную мягким махровым полотенцем и отнёс в постель.
Сходив пообедать в ресторан и захватив пакет с бутербродами и соком для девочки, Филипп вернулся в номер, застав её за разглядыванием рекламных проспектов. Увидев его, она побежала навстречу, бросившись на шею, и после, устроившись на его широких коленях, принялась уплетать еду. И опять Филипп ощущал безмятежную радость и невозможность задавать какие-либо вопросы.
Через час он взял билеты на ночной поезд до Москвы, и теперь курил в тамбуре, пока нелегально с доплатой провозимая «дочка» осваивалась в двухместном купе. «Раздень меня», - капризно попросила она вернувшегося Филиппа. Сняв через голову платьице, он с удивлением обнаружил чуть припухщие грудки, как у подростка. «А в ванной, я этого как будто не заметил, -подумал он и с восхищением добавил шёпотом, - Фантастика!» «Подожди, - протянула девочка Филиппу, собиравшемуся укрыть её одеялом, - Погладь меня, ну, пожалуйста!» Поезд въехал в тоннель, и у Филиппа ухнуло сердце, когда он тяжело опустил ладонь на грудь, казалось повзрослевшей девочки. Она лежала перед ним, вытянувшись, вбирая всей кожей ласку, и подставляя его руке укромные уголки своего тела. Опустив пальцы ниже пупка, он нерешительно взглянул ей в глаза, она кивнула, и Филипп, быстро, не раздумывая, раскрыл её бёдра, разведя в стороны согнутые в коленках ножки. С трудом, очень волнуясь, он провёл кончиком пальцев по бархатистой коже маленькой живой раковины, покрытой нежным золотистым пушком, такой маленькой, такой беззащитной и сладкой. Поезд громыхал вагонами на стыках и Филиппу казалось, что грохочет и мельтешит колёсами внутри него, и сам он мчится в ночи на огромной скорости в неизвестное, скрытое в темноте пространство. Филипп раскрыл руками нежные пухлые губки и открыл розовую, как будто шёлковую мякоть. Он даже недоверчиво и осторожно потрогал её пальцем, убедившись, что это влажная живая плоть, к которой вряд ли прикасался кто-нибудь раньше него. Наверное, слишком сильно сдавив узкие коленки, так что девочка застонала, Филипп опускался к благоухающему, мерцающему карамельным блеском цветку, неминуемо приближаясь приоткрытыми губами, обжигая лепестки жарким тяжёлым дыханием, грубо влипая в упругое юное тело, заливая его неудержимым потоком слюны и грубых исступлённых ласк. Почувствовав, что ещё немного, и он начнёт насиловать девочку, огромным разбухшим членом, и как сознание его начинает заволакивать тёмная грозная туча жестокой слепой страсти, Филипп оторвался от девчонки, с трудом, непослушными, деревянными пальцами дёрнул несколько раз ручку двери, выскочил в коридор и забрался в тамбур, шаря в растерянности по карманам рубашки и брюк, ища спасительную сигарету и чувствуя наплывающую боль в затылке.
Покурив, постояв у окна и покурив снова, Филипп направился в буфет и, разбудив проводника упросил продать бутылку, пусть самого дорогого и плохого коньяка. К купе он подходил, уже покачиваясь, не только от неровного хода поезда. Сев напротив спящей, укрытой одеялом девочки, Филипп думал о том, что днём раньше он счёл бы такую свою распущенность преступной и для себя совершенно невозможной. Однако сейчас, делая глоток за глотком, он не чувствовал ни тревоги, ни угрызений совести. Он был спокоен и уверен в своей любви, как никогда в жизни, впервые ощущал чуть ли не чистоту чувств и их непреложное превосходство перед всеми своими постыдными связями с другими женщинами. Терпеть более не было никакой возможности. Филипп откинулся спиной к стенке вагона, расстегнул ширинку и принялся помогать себе руками. Долгое время он был увлечён этим занятием, то обнадёживаемый, то разочаровываемый результатом своих одиноких трудов.
Девушка, - другого определения Филипп не мог теперь дать своей спутнице, - приподнялась на полке, откидывая тёмные волосы с заспанного лица. Остренькие грудки нежно колыхались меж угловатых ещё плеч, опустила ноги на пол, улыбнулась Филиппу: «Иди сюда!» Он сидел, с хуем в руке, по инерции продолжая, не успевшее завершиться сразу движение. Девушка наклонилась вперёд и с любопытством ощупала твёрдое толстое орудие, упрямо пружинящее вверх к животу, засмеялась, совсем по-детски , закидывая назад голову. И вдруг вскарабкалась Филиппу на колени и принялась дёргать его за уши, трепать волосы, водить ладонью по щетине на подбородке. Девчонка была голая, Филипп обхватил её и опустился вместе с ней на спину. Сидя на нём верхом девочка, играла с тугим, оплетённым набухшими жилами членом, затем приподнялась на коленках, и Филипп увидел, что чистая нежнейшая раковинка меж её ног покрыта лёгкими рыжеватыми завитушками, видимо совершенно не замеченными им раньше. «Как же быстро взрослеют дети!», - подумал он, но удивляться было некогда. Девушка опустилась на мокрый конец члена, и он протиснулся в тесную щель, тут же заботливо удобрив её обильным выплеском смазки. Девушка стонала, двигая бёдрами. Перед Филиппом мелькали её ниспадающие на глаза волосы, маленькие грудки подростка, покрытый блёстками пота пушок на животе. Всё растворилось, поплыло в животном по силе наслаждении, Филипп привлёк женщину к себе и укусил в горячую щёчку.
Он уснул мгновенно. Проснувшись, вспомнил фантастический сон, блаженно поёжился на узкой полке и чуть не столкнул спящую рядом спутницу. Вспомнил всё сразу и окончательно проснулся. Рука потянулась к бутылке на столе, но жидкость осталась только на дне. Филипп жадно высосал остаток и стал усиленно группировать и выстраивать в логическую цепочку все события и переживания последнего дня и ночи, перебирая в мозгу все возможные объяснения происходящему. Но голова гудела, проспал он не больше часа. Почувствовав себя совсем потерянным глупым мальчишкой, он расплакался от накатившей как волна грусти и прижался к недавней девочке, почувствовав под рукой полную, налившуюся за ночь грудь. «Да я просто пьян!», - усомнился он, с тревогой пробегая рукой по телу спящей. Сел, закрыл лицо ладонями и с ужасом представил, что она может оказаться вот так просто такой же как все - как все эти бабы, предлагающие своё перезревшее грузное тело оказавшемуся поблизости самцу. Он застонал, пытаясь понять, но вновь расплакался, перемежая пьяные рыдания горькими вздохами. Женщина нежно взяла его за вздрагивающие плечи и привлекла к себе, шепча что-то ласковое и успокоительное, как ребёнку. Удивительно, но он не чувствовал отвращения, а продолжал тихонько хныкать, а потом только вздыхать, прижавшись к её тёплому уютному животу, чувствуя только любовь и счастье. Женщина взяла его руку и начала по очереди покусывать кончики пальцев, погрызла мизинец и поцеловала ладонь. Филипп сполз вниз по животу любимой, она послушно раздвинула ноги, и он прижался головой к её раскрывшимся полным губам.
Потёршись он них макушкой, Филипп стал толкаться легонько, как будто желая проникнуть внутрь, в узкий проход влагалища, при этом член его судорожно напрягся от возбуждения. Голова Филиппа как будто выполняла половую функцию, и он испытывал непристойную радость, представляя, как лицо его скользит внутри вагины, словно хуй, входя всё глубже, размыкая потаённые створки и наслаждаясь обладанием, таким полным, какого он и представить себе не мог. Помогая себе руками и поджимая коленки к подбородку, он, наконец, поместился в ней весь, она стала полностью в его власти, наполнилась его любовью и жизнью.
В десять часов утра на платформу Ленинградского вокзала из только что прибывшего поезда вышла молодая женщина. Он была довольно странно одета: в мужскую рубашку и мужские брюки, и даже ноги её были обуты в мужские сандалии, явно большего размера. Женщина была несомненно беременна. Она стояла на платформе в нерешительности, не зная, что ей делать и куда идти в этом незнакомом для неё городе.
