Из вагона выходили, правильнее будет сказать: вылезали, сонные хмурые люди с помятыми лицами. Было четыре часа утра. Их встречал автобус, пыхтя на морозном воздухе, грея мотор. Одного из пассажиров вынесли на руках. Редкие встречающие на перроне сочувственно оглядывались. Внезапно чистый утренний воздух прорезал мощный плевок грязного ругательства, донёсшийся от беспомощно копошащегося в дверях автобуса тела, бесцеремонно пропихиваемого внутрь угрюмыми провожатыми. И тишину как прорвало. Громко завозмущалась проводница, провожая последних пассажиров из своего вагона: «Тоже мне, я думала – интеллигентные люди! А они такой ли ещё бардак устроили, всю ночь не давали спать. И не стыдно!» Рассаживающиеся в автобусе люди как будто проснулись, оживлённо переговариваясь, с любопытством оглядывались вокруг, протирали запотевшие стёкла. В автобус зашёл высокий полный человек, улыбнулся во всё лицо: «Ну, здравствуйте, господа литераторы! С приездом! Добро пожаловать на фестиваль!», - и пошёл вдоль прохода, целуя ласково в губы каждого попадающегося на пути пассажира, добродушно придерживая за шею уворачивающихся.

Их высадили за городом у заметённого за ночь снегом видавшего виды одноэтажного дома отдыха «Сосновый». Свежий воздух встречал у дверей автобуса и провожал до крылечка каждого прибывшего гостя. Впереди их ждала насыщенная программа литературного фестиваля.

Леночка Хвостова, известная столичная поэтесса, осторожно приглядывалась за обедом к прибывшим вместе с ней участникам мероприятия. Тут были старые знакомые по литературным салонам, кое с кем она познакомилась в поезде, были совсем неизвестные ей люди, женщин почти не было, - с удовлетворением отметила про себя Лена. Задержала взгляд - молодой мужчина с хвостиком, говоривший с сильным акцентом, иностранец? Во всяком случае, стоит попробовать. Полная интриг и амбициозности столичная литературная тусовка, борьба авторитетов и их протеже за доступ к массовому читателю и аудитории популярных салонов вымотали не только творческие, но и жизненные силы поэтессы, да ещё и семейные неурядицы, примитивные бытовые банальнейшие разборки, которые как-то надо было увязывать, сочетать в себе с богемной отрешённостью и поддержанием определённого имиджа, что позволяло пока держать границу между собой и «простыми смертными». Леночка вздохнула. Надо скинуть напряжение и хоть на время потерять бдительность, не думая о последствиях своих поступков.

В промежутке между обедом и ужином поэты выступали в городском кинотеатре, большой зал которого был заполнен наполовину. А вечером закорешились с местными литераторами и устроили пирушку в маленьком банкетном зале дома отдыха. Леночка не упустила возможность завести компанию, на пару с другой литературной дамой устроив эротическое представление-перформанс с чтением стихов, вихлянием бёдрами и другими прибамбасами. Лена надела лёгкую полупрозрачную блузку-фонарик и обтягивающие чёрные лосины, так что живот остался голым. В последней сцене Лена так эффектно изогнулась, что блузка поползла наверх, а лосины вниз, пупок на маленьком животе вытянулся в полоску, в глубокой выемке на блузке дерзко блеснул просвет женского тела. Мужская аудитория заревела, грозно разразившись аплодисментами и выкриками: «На стол! На стол!» Леночку, румяную и запыхавшуюся, отбили у изрядно поддатой немногочисленной местной группировки и усадили с почестями на единственный мягкий стул за столом. Незнакомец, с хвостиком и акцентом, сидел напротив, не сводя глаз с Лены, она так и не поняла, кто он, это-то разжигало её любопытство. Опьянение и радость освобождения от условностей сделали своё дело. Леночка опомнилась уже в объятиях мужчины, быстро влекущего её по тёмному коридору, хлопнула дверь, и она упала на кровать, незнакомец сверху, Леночка запоздало дёрнулась. «Ну, мы же не дети…», - слегка корёжа слова, сказал обольститель и быстро овладел Леной.

Вернувшись в зал, он не отпускал её от себя, обнимая за плечи, а Лена отстранялась и отмахивалась как от назойливой мухи. Выяснилось, что он – всего лишь фотограф из небольшой газетки, а родом из сибирской деревни, отсюда и странный акцент. Физиономия фотографа светилась от удовольствия и гордости - интрижку с известной поэтессой он считал началом бурного и скандального романа. Лена никак не хотела признать его власти, тем более, публичной. Она пересела. Другие ухажёры развлекали её. Лена напилась совсем пьяная и вдруг снова оказалась в тёмном коридоре, увлекаемая кем-то. Хлопнула дверь, снова фотограф навис над нею. Лена пробовала отбиваться, но когда почувствовала настойчиво тыкающийся в неё тёплый упругий хуй, вдруг воспылала умопомрачающим желанием и нежностью. Спросила жадно: «А у тебя ещё что-то там осталось?» «Да, да, для тебя», - пробурчал багровеющий от страсти фотограф, вводя в несопротивляющуюся постанывающую Лену вожделеющий, готовый ублажить и задать жару член. «Давай, давай мне всё, не жалей, ещё, ещё, до конца», - умоляла Лена, а член просовывался в её нутро проворно и глубоко, мужские руки мяли и двигали её тело легко как игрушку, направляя и подталкивая так, как это было удобно хую. Лена помогала ему короткими движениями бёдер, как говорят, - подъёбывала, находясь в истинно творческом сексуальном экстазе. Кончилось всё быстро. Лена была довольна и полна семени. Но, тем не менее, фотографу более она принадлежать не хотела. Встала, поправила одежду, погрозила пальчиком: «Чтобы этого больше никогда не было!», - и застучала каблучками по коридору.

Утром Лену разбудил настойчивый стук в дверь. Подруга откинула одеяло, но Леночка спохватилась: «Не открывай!», - представив, как сильные руки снова волокут её по коридору, и она снова теряет над собой контроль. Стук повторился. Леночка испуганно натянула повыше одеяло: «Не открывай!» В дверь стучали и стучали. «Неудобно, - сказала подруга, - надо спросить, что там». Отомкнула дверь, Лена укрылась с головой, подруга, перекинувшись парой слов с посетителем, вернулась, держа в руках лосины: «Вот, фотограф просил передать, нашёл где-то, ты потеряла?»

После завтрака пришлось опохмеляться, желудок не варил, голова болела, а предстояло ещё ехать на какую-то выставку, снова выступать в каком-то зале, на какой-то сцене. После обеда в молодёжном музыкальном кафе гостей фестиваля привезли обратно в дом отдыха, где вечером собирались снова устраивать совместные чтения с местными авторами.

Леночке просто необходимо было принять ванну, а здесь, кроме умывальников с холодной водой, ничего не было. Но ходил слух, что один из наиболее солидных, по мнению администрации, гостей был поселён в номер-люкс, с душем. Хочешь, не хочешь, а придётся идти на поклон. Солидный гость так обрадовался Леночкиной просьбе, что она поняла – одним душем не обойдёшься. Стоя под тонкой струйкой воды, Леночка весело мылилась и напевала. «Так и знала!», - воскликнула она про себя, услышав скрипнувшую сзади дверь. Хозяин «люкса» заискивающе выглядывал из-за двери: «Ну, как, водичка тёплая, всё нормально?» «Да, да, - заторопилась остановить вторжение Лена, - я уже выхожу, сейчас, сейчас, одну минутку!» «Я жду…», - промурлыкал покровитель поэтесс и скрылся. Насухо вытершись, Леночка глубоко вздохнула, выдохнула и решительно вышла из душа. Уговаривать её не пришлось, не хотелось портить отношения с солидным человеком, да и чем ещё она могла бы отблагодарить его за услугу. Впрочем, начало было уже положено, не останавливаться же на полпути! Леночка, вперёд! И Леночка отдалась. Терпеливо проскучав несколько деланно страстных поцелуев и судорожных объятий, раскинувшись на сероватых казённых простынях, она поняла, что солидный человек слишком разнервничался, и не способен проникнуть в неё ни на сантиметр. Растрёпанный и смущённый, он взмолился: «Пожалуйста, говори мне какие-нибудь слова, что-нибудь непристойное…» «Еби меня», - равнодушно произнесла Лена и вдруг рассмеялась, до того всё это выглядело нелепо, захихикал и кавалер. Отсмеявшись, Леночка оделась и занялась макияжем перед зеркалом, а хозяин суетился вокруг и приговаривал: «Леночка, встретимся ночью, всё будет по-другому, уверяю тебя, всё будет просто замечательно. Договоримся: когда все лягут, я пройду по коридору, насвистывая такую мелодию, - он просвистел довольно виртуозно и с хорошим музыкальным слухом, - тогда ты выходи и – ко мне!» Лена подумала о том, что, пожалуй, обойдётся без душа до отъезда, ободряюще улыбнулась мужчине и поспешила в банкетный зал. Стол снова был заставлен бутылками и закусками. Организаторы фестиваля были щедры и гостеприимны. Поэты напивались и по одному отчаливали к себе в номера, валясь на койки или не доходя до них. Леночка примкнула к наиболее симпатичной ей компании своих давних знакомых, впрочем, одного из них она видела впервые: он курил трубку, был хмур, а все остальные относились к нему с явным пиететом. «Зануда, воображает о себе», - с неприязнью подумала Лена, а компания уже засобиралась в соседний корпус, принадлежащий военным, где поэты, заболтав двух скромных лейтенантов и, силой оторвав их от сразу погрустневших жён, повели угощать фестивальной водкой.

Как-то так получилось, что компания переместилась в номер к Леночке. Подружка исчезла, испугавшись такого количества пьяных мужчин. А у них с собой ещё было. Разместившись на четырёх кроватях номера, они пили, пиздели, травили анекдоты, Леночка по очереди раскрашивала им лица набором теней для век. У неё устали ножки от туфель на высоком каблуке, она скинула их и плюхнулась на койку. Напротив, выставив длиннющие ноги вперёд, сидел незнакомый очкарик с трубкой, он ухмыльнулся и протянул к ней босые пятки, предлагая сделать то же самое. Леночка засмеялась, вытянула тонкие ножки, её босые подошвы соединились с грубыми подошвами соседа, едва закрывая их наполовину. У него изменилось выражение лица. Они попытались, сгибая поочерёдно ноги в коленях изобразить детскую игру «паровозик», но расслабленная поза пьяного писателя не выдержала нагрузки, и длинные ноги расползлись в стороны на всю возможную ширину, растаскивая вслед за собой ножки Лены, так, что она раскинулась на кровати в совершенно неприличной позе, сверкая полоской розовых трусиков. Лёжа напротив друг друга с простёртыми вширь ногами, они хохотали до изнеможения, когда вдруг поэт Лёша запрыгнул в образовавшееся пространство меж их соединённых ног и принялся танцевать, подпевая себе для ритма. Очкарик с Леной заработали, наконец, ногами, изобразив требуемый «паровозик», поднимая и опуская коленки и почти зажав между ними танцующего. Он тёрся о них задницей и ширинкой, изображая нарастающее возбуждение под аплодисменты всей честной компании. Фотограф сидел в уголку, с завистью поглядывая на веселящихся и на недоступную ему теперь Лену. Партнёры интенсивнее заработали ногами, Лёша издал победный клич, долженствующий означать наступление оргазма, и выпрыгнул из «паровозика». Компания завелась. Ярко красная майка Лены зажигала глаза мужчин недобрым огоньком. Писатель с трубкой не сводил с Лены глаз. Лёшка подскочил и, схватив её за руку, потащил с собой к платяному шкафу, открыл дверцу и, втолкнув Лену в узкое отделенье, втиснулся сам, придерживая дверцу изнутри. Снаружи поднялся возбуждённый гул, мужики окружили шкаф и начали его раскачивать, тем временем, как Лёха, опустившись на колени, приспустив Леночке розовые трусики, принялся вылизывать их содержимое. Шкаф тряхнули посильнее, и Лена с Лёхой под всеобщий хохот вывалились наружу, при этом Лёша едва успел подтянуть Ленке трусы. Ленка взобралась босыми ногами на кровать и прыгала, пружинив и приседая, пока не свалилась набок. Кое-кто уже спал, застигнутый сном там, где сидел. Лёха, вырвавшись от державших его за руки друзей, подошёл к Лене, схватил её за щиколотки и взвалил себе на спину, коленками на плечи, крепко прижимая ступни ладонями. Лена беспомощно повисла сзади, головой вниз, руками и длинными волосами касаясь пола. Лёша сделал несколько шагов, Ленкина голова задела стул, кто-то крикнул: «Осторожнее!». Тогда Ленка напряглась, согнулась в пояснице, помогая себе руками, преодолела силу тяжести и уселась удобно Лёхе на плечи, приветственно помахав всем рукой. Лёшка двинулся к выходу, Лена едва успела пригнуть голову, чтобы не свернуть шею о косяк, и они всунулись в открытую дверь номера Лёхи, где он скинул наездницу на кровать и быстро заперся изнутри. И вовремя, так как сразу раздался требовательный негодующий стук, который продолжался почти всё время сексуальных забав Лёши и Лены. Честно сказать, забавлялся больше Лёша: он развернул Лену ногами на подушку и дал ей в рот, она послушно взяла и позволяла ебать себя от души, глубоко и сладко, затаивая дыхание, умудряясь сглатывать скапливающуюся слюну и помогая языком. Забывшийся от блаженной ебли, Лёха, приговаривал хриплым шёпотом: «На, жри, жри…», пока действительно не спустил содержимое яиц через расширившийся с готовностью ствол хуя, двигавшегося как таран во рту Лены, протекая и уже неудержимо пропуская мужское молочко в милый ротик, пачкая и губки и язычок и сплёскивая остатки глубоко в горло. Леночка, сидя на постели, ещё несколько минут по инерции хныкала, глотая воздух, отлепляя от нёба, жирно смазанный спермой язык, сморкалась и утирала выступившие непроизвольно слёзы. «Жрица любви!», - усмехнулась она про себя. Ей захотелось сразу уйти, но Лёша притянул её за руку и властно удерживал возле себя ещё минут десять, пока стуки в дверь не прекратились, а Леночка совсем не извелась от скуки. В это-то время из коридора донёсся до Лены знакомый художественный свист, вызывающий её на свидание. Лена прыснула, представляя чутко прислушивающегося к шорохам за дверьми, ожидающего свидания кавалера, в то время как его дама только что самым бесцеремонным образом была выебана в рот, а язык ещё не избавился от вкуса спермы. Подождали ещё минут десять. Когда всё стихло, Лёша снова взвалил Лену на спину, правда, теперь держа за руки, головой вверх, и так они вернулись к заскучавшей от зависти компании, встретившей их бурными аплодисментами и возобновившимся весельем. Однако уже мало кто бодрствовал, все кровати, кроме Ленкиной, были заняты бесчувственными телами. Когда Лена в очередной раз возвращалась из туалета, она увидела, как по коридору бежит, отталкиваясь от надвигающихся стен и держась другой рукой за живот, лейтенант, останавливается и, блеванув на стену, бежит дальше, мучительно стеная. Нащупав входную дверь, он с трудом открывает её и бежит по снегу к своему корпусу, и к неизвестно ждущей ли его жене.

Возвратившись к себе, она видит плотно укутанного простынёй воображалу-очкарика-«паровозика» на своей постели. Тихий час, только храп раздаётся в разорённом пространстве номера. «Нет уж, на моей кровати буду спать только я», - справедливо решает Лена и бесцеремонно теребит простыню. Очкарик нехотя просыпается, нехотя обувает ботинки, нехотя плетётся прочь, Лена с сожалением смотрит ему вслед. Всё-таки, это именно тот мужчина, с которым ей действительно хотелось бы сейчас быть, а всё остальное – случайность, каприз. Леночка почти уже разделась, когда дверь снова распахнулась, и вернулся писатель, забывший трубку, да и номер его оказался заперт и на стуки никто не реагировал. Леночка, задрав рубашку, попросила его помочь расстегнуть зацепившуюся за нитки застёжку лифчика. Очкарик неумелыми пальцами принялся возиться с застёжкой. За этим-то занятием их и застал, просунувший голову в дверь Лёха, потерявший своего приятеля. Истолковав происходящее по-своему, он понимающе хмыкнул, и, оставив друга за приятным занятием, со спокойной душой ушёл спать.

Леночка не помнила, как это произошло. Вот они стояли рядом, разбираясь с норовистым лифчиком. И вот уже их тела вытянуты одно вдоль другого на узкой одноместной койке. В полусне чувствует она ласкающие прикосновения хуя к ягодицам. Осторожная рука, поглаживая бедро, опускается к животу, проходит ниже, покровительственно накрывает волосатый холмик, пожимает его ладонью, потирает и тискает промежность всё нахальней и злей. И вдруг отпустив, совершенно точно касается кончиком пальца возбуждённого клитора и ласкает только его легкими движениями, вызывая острейшее наслаждение и муку предвкушения оргазма. Удовольствие длилось и длилось. А хуй, всё ласкался и тыкался в попку и влагалище, не входя в него, что раздражало и заставляло Лену тянуться к ускользающему хую своей дырочкой, пытаясь уловить и проглотить его. Наконец, нарушив затянувшуюся игру, Леночка воскликнула в сердцах: «Ну, засунь же его, гад!» Очкарик от неожиданности рассмеялся. «А скажи мне, - полюбопытствовал он, - что вы делали с Лёхой, когда сбежали от нас?» «Он мне кончил в рот», - простодушно ответила Лена. Писатель снова рассмеялся. «Чего ты смеёшься?», - обиделась Лена. «Ты удивительная, - прошептал он, - Женщины не умеют так говорить. Они отмалчиваются или выражаются туманно, обиняками давая понять, о чём идёт речь». Леночка улыбнулась. А писатель начал выёбывать ей пизду неожиданно длинным хуем, целуя взасос и проталкивая свой также длинный язык меж Ленкиных губ и зубов, ебя её ротик языком, в такт хую. Лена, растерянная, лежала в объятиях почти незнакомого мужчины, снова полная семени, чувствуя, что произошло что-то непоправимое. Писатель спал, постанывая у неё на плече, а она не могла уснуть. Оказалось, что она ложилась чуть ли не со всеми подряд в течение этих двух дней именно для того, чтобы добиться его, этого нелюдима и воображалы. Так сладко, так спокойно лежать рядом, зная, что неминуемо скоро расставанье. «Это любовь», - испугалась Лена, а писатель, очнувшись, крепче прижал её к себе, положив свободную руку ей на живот, мизинцем и безымянным пальцем касаясь волосиков на лобке.

Наступало похмельное утро. Писатель, пожаловавшись на жуткую головную боль, ушёл в поисках таблетки. Вчерашние собутыльники сползались в Ленкину комнату, будя спящих. Вернулась подруга Лены, приказала немедленно навести здесь порядок. Мужики, перешучиваясь, подметали пол, протирали стол, даже штору сняли, чтобы вытрясти. Леночка обернулась шторой, как индианка или бог знает, кто ещё, вышла в коридор. Поэты тащили длинный банкетный стол куда-то. «Ленка, давай помогай!», - крикнул кто-то. Лена подошла, чьи-то руки подхватили её и усадили на стол. Леночка захлопала в ладоши, и царственная процессия совершила прощальное шествие по длинному коридору дома отдыха. «Спасибо, Леночка, за помощь!», - поблагодарили запыхавшиеся поэты, ссаживая поэтессу возле небольшого холла. Вернувшись в номер, Лена обнаружила очень тёплую компанию вокруг початой бутылки водки на столе и остатков вчерашней колбасы на аккуратно постеленной газетке. «Надо похмеляться!», - сурово сказал один из литераторов и, зажмурившись, с гримасой отвращения влил в себя полрюмки. «Сейчас мы тут опять такой срач устроим!», - многообещающе кивнул Лёха, зажёвывая глоток «отравы» колбасой. Лену передёрнуло, но она выпила тоже, давясь и морщась, - а вдруг полегчает. Только разгорелось веселье, как их снова усадили в автобус с вещами и повезли на прощальный тур по городу. Где-то выступив, где-то посидев в кафе, распрощавшись с местными коллегами, уже поздно вечером фестивальщики, обцелованные по очереди тем же полным господином, выгружались из автобуса на вокзале, хмурые, помятые, одного из них вели под руки. В вагоне, посидев немного с народом в тесном прокуренном купе, Лена устало двинулась по проходу, игнорируя собачий взгляд фотографа и обиженный – покровителя поэтесс, нашла свободное купе и разложила постель. Было плоховато, кружилась голова, подташнивало и начинал болеть живот, - так и есть, месячные! Заглянул Лёха, заулыбался: «Вот ты где спряталась! У тебя место свободно?» Ленка махнула на него рукой, выразив свой протест. Лёха понял и скрылся.

Леночка уже дремала, когда дверь осторожно открылась и кто-то тихо сел на край её постели. Потом, стараясь не разбудить, начал стелить на соседней полке, лёг. Леночка беспокойно зашевелилась: «Это ты?» Зашуршали скидываемые простыни, и знакомое длинное худое тело обхватило её, губы зацеловали сонное лицо. Заныл живот, и сладко сжалось сердце. Любимый сел у неё в ногах, расставив коленки, и гладил нежно кожу и волосы Лены. Медленно скользнула красная капля и протекла на простыню. Поезд упорно двигался в темноте, увозя их, казалось, в прошлое, где они не знали друг друга, где у каждого была своя жизнь. Мужчина смотрел на Лену, думая, что вот прошли три дня, и всё изменилось. Он видел, что Ленке плохо, видел кровавый след на простыне и чувствовал, - она хочет его, так же, как он. «Но почему я?», - в который раз за прошедшие сутки удивился он, опускаясь на горячее тело, накрывая милый рот, глотая лихорадочное дыхание и вгоняя беспощадный член в кровавое отверстье. Лена стонала, не противясь боли и мучительным толчкам в разъёбанной нагулянной пизде, и ощущала себя по-дурацки счастливой с этим бородатым худым мужиком на мелко трясущейся полке купе в перепачканных простынях. Подъезжали к Москве. Омытый кровью хуй выскользнул из Ленки. Тошнота подступала к горлу, ломило затылок, тянуло низ живота. Любовник собрал в ком окровавленные простыни, отнёс проводнице. Фестивальщики вышли на перрон. Ленка остановилась возле помойки, чувствуя подступающую к горлу рвоту. Ничего не вышло. Сзади её окликнул один из поэтов и начал сходу читать написанное в поезде стихотворение. Лена отвернулась, не дослушав до конца, и пошла по перрону. «Ты чего?», - крикнул вслед поэт. Лена закрыла лицо руками, пытаясь заплакать, но не могла выжать из себя слёзы, и это было отвратительно. Литераторы двигались расстроенной толпой. Пришла пора расставаться. И немыслимо было сейчас обмениваться адресами, говорить банальности. Писатель долго смотрел вслед Леночке, исчезающей в вагоне метро.

Ленка спала ровно сутки. Заброшенный было, быт требовательно ожидал её пробужденья. Прошла неделя. Распечатав конверт, выпавший из газеты, стоя не лестничной площадке, Лена прочла: «Мадам! Я жду вас на Рождественском бульваре возле бункера. Влюблённый юнкер». Лена перечитывала короткие строки, медленно поднимаясь по ступенькам. Не было ни даты, ни адреса, но было ясно, что встреча состоится.

декабрь 2001