|
Однажды девушку я ждал у станции метро.
Подъехал толстый "мерседес" и приоткрыл нутро,
И, пукнув, вылез из него владелец крупных сумм,
И внешность мерзкая его встревожила мой ум.
Он жирным потом оплывал, размякнув, словно воск -
Вытапливался из него, казалось, самый мозг.
Как из кастрюли убежать старается квашня,
Так циклопический живот свисал поверх ремня.
Всем жирным телом, как пингвин, вихлял он на ходу,
Меж пухлых щек таился рот, как геморрой в заду,
А настоящий зад его был до того велик,
Что мне Царь-пушка из Кремля припомнилась в тот миг.
Когда б буржую был присущ хоть некоторый такт,
Не колыхал бы брюхом он своим движеньям в такт,
Шесть подбородков он бы скрыл под черной паранджой
И в темной комнате сидел, всему и всем чужой.
Не зря буржуев невзлюбил трудящийся народ -
Ведь он же знает, что буржуй - почти всегда урод.
Взять Березовского - и он, который всех умней,
Большеголов и суетлив, как черный муравей.
Любви не купишь, хоть потрать на это миллион,
Ведь эстетическим чутьем народ не обделен.
Он на буржуев посмотрел и говорит: "Мерси,
Таким уродам никогда не править на Руси".
Чтоб не могли буржуи впредь рабочих озлоблять,
В буржуи лишь красивых дам должны мы зачислять.
Такой буржуй покончит вмиг с бакунинским душком,
В постели всё обговорив с рабочим вожаком.
И кто, увидев стройный стан на стройных же ногах,
Посмеет заикнуться тут о нормах и деньгах?
Коль вертит попкой капитал, имеет нрав живой,
То на тарифы всем плевать и кодекс трудовой.
Пусть красотой капитализм пленяет все сердца!
Храни, буржуйка, красоту фигуры и лица,
А разжирев и подурнев, не осуждай народ,
Когда тебе он крикнет: "Прочь! Отныне ты - банкрот!"
|
