|
Я стар и потому сугубо шаловлив.
Любимую сноху за стиркой подловив,
Я за дебелый бок тотчас ее хватаю
И речь любовную к ней пылко обращаю.
"Подумай, дщерь моя, - снохе я говорю, -
Не как пустой юнец любовью я горю,
На вещи многие ты смотришь с интересом,
Но их ты лишена, живя с моим балбесом.
Что говорить - сама ты ведаешь мой друг:
Никчемный идиот - мой сын, а твой супруг.
Лишь увенчай мои ты скромные надежды -
И облечешься вмиг в роскошные одежды,
Получишь серьги, брошь, заколку для волос.
А что тебе дарил мой сын-молокосос?
И к старости моей, дружок, не будь суровой,
Ведь чем старее кот, тем тверже хвост котовый,
И если утолишь ты мой любовный глад,
Сорвешь при действе сем и ты цветок услад".
Тут возопит она: "Распутный старикашка!
Знай - мною ты любим как смрадная какашка,
Пускай тебя свербит жестоко сатана,
Но старая твоя мне шишка не нужна.
Владеет муж младой моим обильным телом,
И если он сейчас вернется грешным делом,
Нам от руки его придется умереть.
Уйди ж и чти во мне ты дочь родную впредь".
Но я на этот гнев смотрю самодовольно:
Пусть бьет она меня, однако бьет не больно,
Пускай бранит - но брань не далеко слышна.
Да! Гласу разума вот-вот вонмет она.
И тут заходит сын. Я разражаюсь смехом:
"Явился, негодяй, приверженный утехам,
Наперсник Бахуса, Приапа ученик!
Тебе-то что ни день - пирушка да пикник,
А юную жену ты приковал к корыту.
Но берегись: она найдет во мне защиту,
Я выучу тебя супругу уважать".
Промолвит что-то он. Я закричу: "Молчать!
Несчастие отца, развратник и лгунишка,
Отныне для тебя пуста моя сберкнижка,
Хоть по миру пойди - не уделю гроша.
Однако же к снохе лежит моя душа,
Ей помогать во всем я крепко обещаюсь".
Затем внезапно я на сына устремляюсь
И в губы тыкаю костистым кулачком,
Подпрыгнув перед ним задорным петушком.
|
