|
Квадраты бывших дворов оцепила сирень,
Вдоль бывших улиц, как прежде, вязы стоят,
А на заброшенном кладбище с бурьяном сросся плетень,
И на плите с полумесяцем чуть заметен священный аят.
Здесь жили когда-то татары, русские и мордва,
Но лицемерить не следует - дескать, память жива:
Есть лишь островок средь пашен от всяких дорог вдали,
Есть пара ломких листков в городской архивной пыли.
Так бреди же по пыльной пашне, оркестр, заказанный мной,
Пусть медь раздирает ревом дремотный воздух степной!
Кротко, без траурных маршей, скончалось это село,
Но понял потомок, что время рыдающей меди пришло.
Стен крепостей и соборов вовек бы никто не сложил
Без тех, кто вместе со степью здесь терпеливо жил,
Кто на степной пшенице пускал поколенья в рост,
Чтоб гибли они со славой отсель за тысячи верст.
Рычите надсадно, трубы, рокочи грозой, барабан,
Чтобы с нагретых развалин утекали ужи в бурьян,
Чтоб здешнее оцепененье хотя б на миг превозмочь,
Ведь я в своих жилах чувствую близящуюся ночь.
В той ночи я уже не увижу, как татарский месяц взойдет,
Как ему раскроют объятья покосившиеся кресты;
В той ночи и меня, и музыку, и кладбище понесет
По морю Вечности парус серебрящейся высоты.
2007
|
