|
На чистых черных площадях
Тех городов, что знали славу;
На чистых черных лошадях,
Которые забыли травы,
Стоят — не слепы и не зрячи
Те, кто бодрил коней горячих
И в блеске сабельных клинков,
И в блеске гибельных штыков
В боях добыл себе по праву
Стояние в реке веков
И подношение венков
И от любви, и по уставу.
На чистом полковом плацу
Нет места слабому вояке,
Глухому, хилому, слепцу,
Что знать не знает цену драке,
Но все понятия двояки:
Глухой на битву позовет,
Слепой благословит — и вот
Под свист голодного свинца
Юнец уж волочит юнца
До полевого лазарета…
Слепому — памятник за это,
Глухому — звание отца
Народа — каменную славу,
Не из любви, а по уставу.
Мой друг походный пистолет.
Сестра — саперная лопатка.
Шальные войны наших лет
В анналы вписывались кратко:
Где десять строк, где восемь строчек,
А кое-где того короче;
Чем звук разрыва за спиной,
Чем посвист пули ледяной,
Чем вспышки пулеметных точек,
Чем драка с кровью и слюной.
То глубина Афганистана,
То Грозный или Карабах,
То эти «черные тюльпаны»,
То дети в цинковых гробах —
Всего перечислять не стану
Из-за любви, не по уставу.
В поселках, весях, городах,
Что знали времена похуже,
Струится алая руда
В подростке, юноше и муже.
Да, мы воинственные, злые
И в дни побед своих былые,
И в дни позорных ретирад
Имели все же Сталинград.
Но вот опять взяты в тиски,
Во грех уныния впадаем
И все героя ожидаем
Да прибавляем в мир тоски.
А бренность каменных героев —
Родной истории укор:
« — нас оставалось только трое…»
— я это помню до сих пор.
Ни росса и не белоруса
Уже в себе не признаю,
А только циника и труса,
Что предал родину свою.
Мой друг — бутылка коньяка;
Сестра — сарделька из Полтавы;
Я пью за Ваню-дурака.
Живу по новому уставу.
1995
|
