– Двести тринадцать, – небесное создание, восседающее в конце раздачи, томно улыбалось.

Долженков метнулся взглядом по окошечку кассового аппарата, где ясно виднелось: «123. 00», порылся в карманах и начал стремительно краснеть.

– Девушка, у меня только двести рублей, – прошептал он.

– Что же вы без денег-то ходите? – в глазах кассирши вспыхнуло голубое презрение.

Оглянувшись на соседей, Долженков потоптался на месте и вдруг возмутился:

– Полтора года обедаю здесь. Я уже привык, что вы берете рублей на тридцать-сорок больше. А сегодня – девяносто…

Ему было ужасно неловко перед согражданами за задержку, мучительно стыдно за вынужденную мелочность.

Но неожиданно его поддержали.

– Девяносто рублей это, пожалуй, слишком, – донеслось из очереди.

– Почти сотня, да что она о себе возомнила?  

– И без всякого предупреждения…

– Кровопийцы! – ни с того ни с сего вскричала бабка в платочке.

– Тише, бабушка, тише, – покосился на нее солидный мужчина при костюме. – Не о том вы.

– Как это не о том? Эта чертова кукла регулярно, – бабка особо выделила слово, – регулярно обсчитывает меня на червонец.

– С вас, бабушка, и лишний целковый грех брать, – тонкая улыбка скользнула по губам солидного.

– Вестимо, грех, – не поняла бабка иронии. – Креста на них нету!

– Бросьте вы свои крикливые обобщения, – поморщился солидный и отодвинулся.

Помолчали и, наконец-то, дождались разумного требования:

– Директора, позовите директора!

Пришел директор, очень интеллигентного вида, кстати. Внимательно всех выслушал и безоговорочно стал на сторону посетителей.

– Ты, Анюткина, действительно забываешься, не зав. производством пока еще. Гоголя как-нибудь на досуге почитай.

За Гоголя кассирша, естественно, обиделась, но с сутью однако согласилась. Вежливо извинилась перед Долженковым и пообещала следующую неделю – всю неделю – брать с него точно по прейскуранту.

В кафе восстановился привычный порядок.