Пухлый  Сева  Зеленич  был  в Москве фотографом "Литературной  Газеты".  В Америке  у  него жили родственники — целых четыре дяди. Взяв жену  Тамарку, кота,  фотокамеры  и архивы, Сева уехал в Америку, в Нью-Йорк. Самый богатый дядя,  мультимиллионер   Наум,  полюбил Севу  и  Тамарку  и  поддерживал  их существование  первые  два года.  Очень заботливо и основатель  поддерживал. Сева  жил на Анпер-Ист Сайд, в  Йорк-тауне в квартире из пяти комнат, в доме с  двумя  doormen,  и придерживался  крайне реакционных взглядов.  Еду  Сева покупал в магазине "Забарс" на Вест-сайде,  и, встречаясь со мной, отстаивал Америку от моих нападок. Когда у Севы кончались  аргументы, он говорил,  что таких, как я, нужно ставить к стенке.

Неожиданно, дядя Наум, Найман по-американски, умер. Ни с того, ни с  сего, в   возрасте всего лишь сорока девяти лет, от инфаркта. Три оставшиеся  дяди были   менее  богаты и менее щедры, но Севу они не оставили.  Собравшись  на семейный   совет, дяди решили купить Севе loft. Apartment из пяти  комнат  в Йорк-тауне  в   доме  с двумя doormen стоил Науму больше тысячи  долларов  в месяц.  Оставшиеся дяди  не могли себе позволить подобный расход в ожидании, пока Сева сам сможет  заработать такие деньги фотографией.

Ожидая  вначале  решения дядей по его поводу, затем  ежедневно  выезжая  с дядями на  осмотр lofts, Сева заметно похудел. И даже побледнел. Еду он  уже покупал  не  в   "Забарс",  но в обыкновенном supermarket.  Политические  же взгляды его можно было  уже охарактеризовать как "умеренные".

Loft  был  приобретен. И очень не слабый loft. Старое,  перегороженное  на множество   клеток помещение, не где-нибудь, но на Мэдисон  и  20-х  улицах. Заплатив  за  loft,   дяди  вежливо предоставили  Севе  и  средства  на  его перестройку.  Посчитав  предстоящие расходы и сравнив их с  предоставленными средствами,   Сева   решил   перестраивать  loft   сам.   Сломав   несколько перегородок,  он, однако, понял, что  одному такая работа  не  под  силу,  и нанял  меня  в  помощники за четыре доллара в  час. Почему  меня?  Абориген- американец не согласился бы вкалывать менее, чем за  десять долларов в  час; "свободных",  без  работы, русских в то время не было. Еще   одна  гипотеза: "реакционеру"  захотелось нанять "революционера" из-за   садо-мазохизма.  Мы были  знакомы  еще в Москве, и в Нью-Йорке, встречаясь время от   времени  в квартире  общего  приятеля,  схлестываясь  в  поединках.  Сева  считал  меня "революционером" и говорил, что "катить бочку" на Америку, как это делаю  я, подло.  Что  Америка  меня "приютила". Я же, смеясь,  отвечал,  что  Америка поимела   на мне куда больше, чем истратила, политический капитал, например. Ну, если не  на мне лично, то на всех refugees в совокупности.

Он  оказался  чрезмерно аккуратен. Так не работают. Я указал  ему  на  его ошибки.  Он   рубил квадратный ярд стены целый день, медленно,  стамеской  с молоточком. Я  сказал ему, что нужны две кирки. Что нужно рубить и  крушить, дом  старый  и   крепкий, выдержит. Если он желает закончить хотя  бы  жилую часть loft в обозримом  будущем, он должен принять мой метод.

Сева  заворчал. Сказал, что он этого и ожидал от меня, что я  разрушитель, exterminator. Да, подтвердил я: Destruction is creation. Но он вышел и купил две   кирки в магазине, где у него был дискаунт. Дяди уже дважды просили его поторопиться, освободить скорее apartment в доме с двумя doormen. И  вначале я,  а   потом  и  он робко, но все злее, стали крушить, рубить и  разрушать. Разрушать было  хорошо, приятно. Только разрушение дает много пыли. Пришлось держать открытыми  окна на Мэдисон, и далеко в задней стене, открыть окна во двор,   мутного   стекла  и   зарешеченные.  За  теми  окнами   обнаружилось переплетение ржавых лестниц и черные,  мрачные задницы нью-йоркских  зданий. Столпившись  задницами друг к другу,  физиономиями здания были  обращены  на улицы.

Вскоре  loft  очистился, а ближе к входной двери образовались  две  супер- кучи.   Могучие  части  старых индустриальных швейных  машин,  полиэстеровые ткани  всевозможных расцветок и узоров (даже с пейзажами, как на открытках), лампы    дневного   света  в  металлических  обшивках,  камни,   штукатурка, поврежденные  киркой   части  скелетов  перегородок.  Даже  искусство   было представлено  в супер-кучах.  Съехавшая неизвестно куда мастерская по пошиву рубашек  для  пуэрториканцев и  черных ("Кто еще  станет  покупать  подобную дрянь?" — заметил Сева) оставила свой  архив — рисунки, эскизы, модели.

Сева  отыскал в yellow pages раздел "Getting rid of", а в нем  —  рекламы компаний  по уборке мусора и, контактировав все их, обнаружил компанию,  чей сервис стоил  чуть дешевле. Так учили его дяди. Сева договорился с компанией о  бизнесе.   Положив трубку, он важно объяснил мне, что очень нелегкое  это дело — вывезти  мусор, особенно строительный мусор их города. Что это стоит очень  недешево, что,  например, похоронить человека обходится дешевле,  чем вывезти  из Нью-Йорка тонну  строительного мусора. А дяди сообщили ему,  что "мусорный" сервис принадлежит в  Нью-Йорке мафии.

—  Мы должны успеть разрушить все последние перегородки до их приезда, до завтра, — заключил Сева.

— Успеем?

На  следующий день они явились. Резко взвизгнув тормозами и корпусом  так, что   завибрировали стекла, они остановились внизу на Мэдисон. Не видя,  что это  их   мусоросборочное  чудовище, мы, однако, не  засомневались  в  этом. Большой  человек в  шляпе и полиэстеровой куртке — розовое лицо бугристо  и толстокоже  —   "человек-корова", назвал я его про себя,  корова  весом  не менее трехсот pounds, в  руке его воняла сигара — вошел в сопровождении еще двух.  Один  — жилистый  парень в клетчатой куртке и джинсах;  блондинистые мелкие   кудельки  волос  падали   на  шею.  Нагловзглядый,  с  решительными движениями.   От  него  воняло  едким  потом.   Второй  —  дубликат,   чуть уменьшенная  копия  человека-коровы, но без шляпы.  Войдя,  "корова"  пыхнул сигарой.  Сева вежливо улыбнулся и, поправив очки  московского интеллигента, сказал:

— Hello. Вы думаете, вы сможете забрать все за один раз?

—  Я  думаю? — Человек-корова прошелся вдоль куч и, схватившись за лампу дневного света, напрягшись вместе с сигарой вытащил ее из кучи.

— Take all of them, — бросил он уменьшенному двойнику.

— Yes, sir, — бодро вскрикнул двойник.

Он и кудрявый взяли из мусора по лампе каждый и грохоча железом, вышли.  - -  Я  тебе скажу, что я думаю, — "корова" поглядел на Севу невесело.  —  Я тебе   скажу...  Я  ожидал, что у тебя тут десять тонн вывозить,  а  у  тебя вывозить  нечего. — И, вынув сигару изо рта, он сплюнул на кучу. — Сегодня у меня нет  времени заниматься твоим дерьмом, завтра ребята заедут и уберут.

— Но, мистер... мусор мешает нам работать, — сказал Сева.

— Я же объяснил, что завтра ребята уберут... — "Корова" вынул блокнот  и что-то   отметил в нем. Взяв сразу две лампы (обшивка одной была повреждена, цепь   волочилась  за  другой, задев ими за входную  дверь)  "корова"  ушел. Возвратились   "ребята"  и  забрали  оставшиеся  лампы.  Танк,   задребезжав стеклами в Севином окне,  укатил.

—  Shit!  —  сказал  Сева. Мы теряем день. Если  бы  они  забрали  мусор сегодня, мы  бы начали завтра ставить новые стены. Shit!

— Shit! — согласился я. — А зачем им лампы?

—  Дневной  свет  они перепродадут. — Сева вздохнул. — Дяди  советовали мне   загнать дневной свет. Лампы, мол, в хорошем состоянии... Но кому я  их продам?   Надо знать людей, у меня их никто даром не возьмет... Ты  заметил, как  они  похожи  на мафиози? Настоящие... Те самые... — Голос у  Севы  был грустный.

Назавтра   они  не  приехали.  Чтобы  занять  время,  мы  стали   отбивать штукатурку  стены   в рабочей области loft, где Сева предполагал  разместить фотостудию.  По  плану он  собирался делать эту работу позднее  и  один.  Не спеша, уже переселившись, живя в  жилой части.

Они  появились через два дня, когда мы уже отчаялись дождаться их, и  Сева собирался  звонить, отменять заказ, чтобы вызвать другую  компанию.  Знакомо завизжав, тяжелый танк остановился на Мэдисон. Подбежав к окну, мы  с  Севой увидели,  что  с  танка,  как  фрукты с дерева, упали  на  мостовую  пятеро. Вооруженные   лопатами  и пластиковыми баками для мусора,  они  ввалились  в loft.  "Коровы" среди них не было. Предводительствовал кудлатый. Ясно  было, что   "корова" слишком большой начальник, чтобы присутствовать при  удалении нашего  miserable мусора.

—  Hello,  boys! — воскликнул Сева, довольный, что наконец  остановившие нашу  работу кучи будут ликвидированы.

— Fuck yourself... — тихо ответил кудлатый.

Я  расслышал, что он пробурчал. Понял и Сева. И расслышал. Но сделал  вид, что   нет.  Кудлатому Сева явно не нравился. И кудлатый не  собирался  этого скрывать.  Ему не нравилась или севина большая, начавшая лысеть голова,  или севины очки  московского интеллигента, или его добродушное усатое лицо,  или же его  сократившееся в размерах после перехода с "Забарс" на supermarket  и все же  заметное брюшко. Или кудлатому не нравилось все это вместе.

Они  швырнули  свои  дряхлые пластиковые баки в мусор  и  стали  неряшливо наполнять   их.  Пыль  поднялась до потолка, и Сева с  грустью  поглядел  на только что  окрашенную им белую раму окна. Краска не успела высохнуть.  Севе не терпелось  иметь loft. Сева спешил скорее начать работать фотографом.

Кудлатый,  вместе  с уменьшенным двойником "коровы", взяв  полный  бак  за ручки,   ушли,  привычно, но с натугой, передвигая ноги.  Сева  обратился  к улыбающемуся  черному с лопатой (двое из пятерых были черными).

— А где ваш босс? Его что, не будет?

—  Зачем тебе босс? — Черный с удовольствием оставил лопату. И улыбнулся еще   сильнее.  Черные всегда улыбаются, даже когда им невесело,  или  когда вынимают  нож. — Босс занят в другом establishment... Есть сын босса.

— Худой blond?

— Ага...

Они  не  спешили, старались в основном двое черных. Волосы их побелели  от пыли.   Белые  постоянно куда-то отлучались. Сева сказал мне по-русски,  что для  черной   работы  черных  и взяли в организацию.  Я  согласился  с  ним, предположение  показалось мне разумным.

Когда  жидкий  мусор  весь был убран, кудлатый попробовал,  покачал  ногой каждую из  оставшихся станин швейных машин, сплюнул на них и прошел к  окну. Мы с Севой  стояли там. Сева со стаканчиком кофе. Кудлатый распахнул окно  и резко  свистнул   вниз. Сидевший в кабине шофер посмотрел  на  окно.  Кивнул согласно.  Со  звуком   сотни  душераздирающих  автокатастроф  нечто   вроде скрежещущей  бетономешалки стало  медленно поворачиваться внутри чудовищного танка.

—  Вы  думаете она, — Сева, перегнувшись в окне указал на  чудовище,  — перемелет  металл? — И Сева заглянул в лицо кудлатого боком и снизу  вверх. Кудлатый  вынул  из-за уха сигарету, большими руками с узловатыми  суставами пальцев размял ее и возвратил за ухо.

—  Она  все  перемелет, — сказал он, глядя на Севу. — Тебя, если  надо, перемелет. — И кудлатый отошел.

В  очках Севы Зеленича, бывшего фотографа "Литературной Газеты", я  увидел ужас.   Стекла  очков  запотели вдруг. Сева быстро  спрятал  свой  ужас.  Он направился  к  единственно чистой поверхности в loft, к старому  раскройному столу, выписывать  чек.

Вывоз  мусора,  как и было заранее договорено, обошелся Севе  относительно недорого. Другие компании взяли бы с него дороже.