Великому Вору Жану Жене посвящается
"Воровать или не воровать?" - такой почти гамлетовский вопрос неизменно встает перед каждым представителем нашей великой державы, впервые оказавшимся на Западе. Большинство из них после недолгих колебаний решают его отрицательно. Это здравомыслящие и порядочные люди, которые не хотят позорить ни себя, ни своего замечательного народа. К сожалению, я никогда не относился к их числу, а посему нередко чувствовал себя тем самым уродом, "не без которого в семье".
В Париж я приехал по приглашению издательства "Рамсей", которое должно было выплатить мне небольшую сумму денег на проживание. Пока я оформлял документы, издательство обанкротилось. Это был неприятный сюрприз: денег, заработанных мной в Москве на вражеской радиостанции, явно не хватало. Таким образом, я попал в почти безвыходную ситуацию, в положение "голого человека на голой земле", незнакомой и равнодушно враждебной. Так мне казалось. Решив, что поскольку у меня ничего нет, то и терять мне нечего, я стал по-люмпенски агрессивен и антисоциален. Париж меня злил и раздражал. Мне хотелось сделать ему плохо, потому что он меня соблазнил и бросил. И я придумал, как это сделаю: я его обману и обворую.
С самого начала меня меньше всего интересовал материальный аспект воровства. Увлекал сам процесс, опасный, напряженный, бессмысленный. Это был вызов, протест, мальчишеский бунт против несправедливости сытого, богатого и непристойно красивого мира. Я был голодный и злой, в свои 18 лет оказавшись в шкуре изгоя, плебея, люмпена.
"Лучше не воровать, - сразу предупредил меня Лимонов, сославшись на свой непродолжительный, но хорошо запомнившийся тюремный опыт. - Воровать можно, когда тебе совсем нечего жрать, когда у тебя нет другого выхода!" Наташа Медведева, присутствовавшая при разговоре, назвала его занудным моралистом, безоговорочно приняв мою сторону и попросив научить ее воровать. Мария Васильевна Розанова расчувствовалась и в очередной раз вспомнила про украденную ею в детстве книгу. Начало было положено. Я утвердился в своих коварных намерениях после благословения драматурга Миши Волохова, продиктовавшего мне несколько ходовых французских фраз на случай поимки: "жё сюи этюдьян совьетик..." - что-то в этом роде. Миша меня спас...
В первый же вечер я отправился на поиски приключений. В громадном трехэтажном ФНАКе у вокзала Монпарнас я положил глаз на какие-то кассеты. Прежде чем положить на них и руку, я стал изучать обстановку...
Качества необходимые для воровства: хладнокровие, внимательность, раскрепощенность, четкая координация движений и, конечно, /само/уверенность (уверенность в себе, своих силах и возможностях, а главное - в успехе задуманной авантюры). Все вместе это называется "ориентирование на местности" - то, чему в советских школах раньше учили на уроках природоведения. Я был убежден, что обладаю всеми этими качествами. Я был готов к подвигам.
До закрытия ФНАКа оставалось полчаса. Уставшие и напряженные работники магазина с красными сонными глазами нервно за мной наблюдали. Я решил взять их измором и без остановки ходил из одного отдела в другой. Задача была в том, чтобы быстро и незаметно взять нужную кассету и сорвать с нее магнитную наклейку, которая "звенит" на выходе. Сделать это нужно было в "мертвой зоне", вне досягаемости зеркал и скрытых видеокамер. Камеры и зеркала создают только иллюзию тотального контроля, на самом деле они рассчитаны в основном на психику потенциальных воров, на их устрашение. В последствии я имел возможность убедиться в неэффективности всех этих хитроумных устройств. Более того, зеркала можно использовать в своих интересах, наблюдая за продавцами и секюрити.
Каждый солидный магазин тратит уйму денег на то, чтобы как-то предохраниться от воровства. В наиболее людных местах среди покупателей можно заметить ребят, в обязанности которых входит наблюдение за товаром и предотвращение его пропажи. Все это приносит мало пользы: в Париже воруют в таких масштабах и количествах, что бороться с этим - крайне неблагодарное занятие. Причем пример подают вовсе не такие деклассированные элементы из числа фрондирующей молодежи (по Ленину), как я, а вполне добропорядочные на вид парижане всех мастей и возрастов, ворующие с вполне определенной целью: чтобы иметь. Воровство во ФНАКах - любимое занятие французских тинейджеров. Иногда к концу дня я видел десятки, сотни разбросанных по полу магнитных наклеек, отодранных от кассет и компакт-дисков. Одно движение бритвы и - готово! Беспомощные рассвирепевшие секюрити могли задержать любого по малейшему подозрению, и, думаю, если бы кто-нибудь все-таки попался, они бы отыгрались на нем за все свое бессилие прошедшего дня, когда мимо них нагло и самоуверенно проходили тысячи непойманных пацанов, уносящие неоплаченный товар в карманах, сумках, под одеждой или даже в плейерах. Я был одним из них, и здоровенные черные громилы, стоящие на выходе, понимали это и ненавидели меня так, как легавые могут ненавидеть своих несостоявшихся жертв. Если бы я "засветился" хотя бы в одной видеокамере, или продавец, следящий за зеркалами, заметил бы в моем поведении что-то подозрительное, или я "зазвенел" на выходе - расправа была бы коротка и жестока: может, свернули бы шею, а потом сдали в полицию, а может - наоборот: сначала полиция, потом свернутая шея. Опасность была мне в кайф, я испытывал настоящий воровской азарт...
В магазине "Virgin" я чуть было не попался. В моем кармане лежала кассета, и я несколько минут безуспешно пытался содрать с нее наклейку. За мной стали по пятам ходить три сотрудника, обнаружившие "странности" в моем поведении. В конце концов они окружили меня и напряженно наблюдали за каждым моим жестом. Эти падлы ждали, что я выну руку из кармана, чтобы выбросить наклейку. Нужно было что-то предпринять. Я вынул руку из кармана и бросил на пол... (они вытянули шеи и разочарованно переглянулись) использованный талончик метро. После того, как моя репутация была восстановлена, я спокойно сделал свое черное дело и гордо удалился.
Обойдя по несколько раз все парижские ФНАКи, я заскучал. Нельзя было удовлетворяться достигнутым, решил я и "переключился" на ТАТИ. Для преуспевающих французов ТАТИ - это символ неблагополучия. Здесь всегда царит атмосфера толкучки, какую можно наблюдать в любом отечественном универмаге, когда что-то "выбрасывают". Столь "демократичная" обстановка не может не шокировать респектабельных людей, не привыкших к унижению ради дешевизны, поэтому здесь можно встретить в основном цветных (арабов и негров), поляков и русских. Русская речь звучит в ТАТИ естественно и органично. Временами казалось, что я не понимаю, о чем идет речь. Вернее, я не хотел понимать: трехэтажный надрывный мат по любому поводу и в любой адрес перемежался знаменитой философской рассудительностью. Русские и польские бабы, одинаково похожие друг на друга в своих немыслимых физкультурных костюмах, обтягивающих богатырские телеса, разгребали кучи лифчиков и трусов, растягивая их на толстых пальцах и проверяя на прочность резинки. В отделе парфюмерии они выливали и выпрыскивали на себя целые флаконы духов, одеколонов и дезодорантов, выдавливали тюбики кремов. Зачем несчастные это делали? У них настолько взыскательный вкус, что они часами не могли выбрать копеечный (сантимовый) товар! От духоты, толпы, парфюмерной и людской вони мне становилось невыносимо плохо, я быстро что-то воровал и с облегчением выходил на свежий воздух.
Система ТАТИ максимально проста: в кучах одежды, галантереи, парфюмерии и других товаров, выложенных на прилавки или сваленных в тележки, нужно выбрать подходящее, подойти к продавцу, одетому в яркую фирменную одежду, и выписать чек в кассу (при этом товар остается у тебя в руках). В кассе ты платишь по чеку, и покупку кладут в пакет, который заклеивают скотчем. Несколько раз я выписывал чек и, не заплатив, возвращался в отдел, аккуратно засовывая украденное в сумку. Другой вариант: заплатить за какую-нибудь мелочь, расклеить пакет, наложить туда чего угодно и снова залепить скотчем. В обстановке постоянно циркулирующей людской массы проконтролировать тебя трудно. Мне сильно действовали на нервы манекены, похожие на живых людей и шпионившие за мной изо всех углов. Их бесконечные отражения преследовали меня, как навязчивая галлюцинация.
Если ты обладаешь достаточной наглостью, и у тебя нет по этому поводу никаких комплексов, в ТАТИ можно без проблем одеваться всю жизнь. Дешево и сердито. Одежда попадает сюда после того, как проходит ее сезон, и все солидные магазины размещают новую коллекцию, за гроши избавляясь от старой. Это вовсе не означает, что товары в ТАТИ плохи настолько, насколько они дешевле по сравнению с "приличными" магазинами. Речь исключительно о стереотипах массового мышления, о "престиже". В ТАТИ ходить непрестижно, и если какая-нибудь француженка приходит сюда, чтобы в три раза дешевле купить себе колготки такого же качества, как и в любом другом месте, она немедленно срывает все фирменные обертки и бирки, чтобы никто не узнал о том, как она низко "пала"...
Мог ли я не воровать в ТАТИ, если здесь воровали все, буквально все, даже те расфуфыренные француженки, которые вполне могли бы и заплатить смехотворные для них суммы?! Нет, я не мог не воровать, и пусть в меня бросят камень... Но воровство здесь не доставляло мне практически никакого удовлетворения, поскольку дело это совсем нехитрое. Кроме этого, я испытывал почти физическое страдание, находясь здесь всегда в потном кольце соплеменников (которые никак не могли распознать во мне своего), в истеричной обстановке такого же приобретательского ажиотажа и неимоверного хамства, которые всем "совьетс" знакомо с детства. ТАТИ стало вызывать во мне отвращение. К тому же, я узнал о существовании блошиного рынка, где всем заправляли арабы. "Арабы - это серьезно, это настоящая опасность", - решил я...
В Париже есть целые арабские районы, где они собираются в толпы и бездельничают целыми днями. Арабы похожи на бессмысленных и крикливых птиц - галок или ворон. Поначалу я не мог понять, чем они занимаются. Потом кто-то объяснил, что их бизнес - наркотики. Все при деле: кто-то приносит, кто-то скупает, перепродает, ищет клиентов. Короче, ребята занимаются делом, и их лучше не трогать.
Три дня в неделю - с субботы по понедельник - арабы разбивают на Порт-де-Монтрё громадный палаточный лагерь-базар, где продается все. Часть товара попадает сюда законным путем после основательной уценки в магазинах, много ворованных вещей: кассеты и диски из тех же ФНАКов, одежда из ТАТИ и разное поношенное барахло. Воруя здесь, я рисковал уже не здоровьем, а жизнью. Никакая полиция мне не грозила, но никакая полиция меня бы и не спасла. Я достаточно четко себе это представлял и был предельно внимателен, понимая, что любой белый (француз, поляк, русский - кто угодно) является моим потенциальным союзником на случай, если меня поймают. Если я что-то и воровал, то делал это в наиболее безопасных местах, где арабы были в меньшинстве.
Попался я по собственной глупости. Был идиллический парижский вечер, я совершенно потерял бдительность и наивно полагал, что то же самое произошло и с палаточными продавцами. Свою воровскую "норму" я уже выполнил, неся в рюкзаке несколько трофеев, и теперь поглядывал по сторонам с ленцой. На одном ювелирном прилавке я высмотрел забавную серьгу, которая вполне могла бы стать третьей в моем левом ухе (что было уже явным "архитектурным излишеством"). Выбрав момент, когда хозяйка лотка (француженка преклонных лет) отвернулась, я быстрым (видимо, недостаточно быстрым!) движением сунул серьгу в карман своих широченных штанов и попытался незаметно ретироваться. Что тут началось! Она подняла дикий крик на весь рынок, вывалив на меня все ругательства, которые знала (наиболее часто звучало "мерд"). Я мог только догадываться о значении неведомых мне лингвистических построений, на которые я отвечал гордым молчанием. На крик и шум сбежалась толпа, и я оказался в центре внимания. Они, наверное, думали, что я молчу от стыда. Между тем, мне не было стыдно, мне было смешно. Я представлял, что бы произошло, если бы я стал в ответ обкладывать мерзкую старуху на своем родном. Симпатии толпы были на моей стороне, поскольку старая торговка зашлась в истерике и выглядела крайне непривлекательно. Под одобрительные возгласы арабов я покинул поле проигранного боя с враждебным мне миром...
Отныне я решил придерживаться совета Лимонова и воровать только тогда, когда мне было нечего жрать. Приходя в какой-нибудь супермарше (местный супермаркет) ближе к вечеру, когда заканчивается рабочий день и народные массы отправляются за продуктами, я под шумок, в толкучке, обеспечивал себя едой на весь следующий день.
Расхожий советский миф о том, что очереди есть только у нас, не имеет ничего общего с французской реальностью. (Если вести речь о "Лидер Прайс", магазинах с фиксированными общеевропейскими ценами, или об ЭДах с их отвратительным сервисом, вернее - его отсутствием, здесь нельзя увидеть и особого разнообразия продуктов. Напротив, ассортимент довольно скуден.) Художник Игорь Андреев рассказывал о панике в Париже во время войны в Персидском заливе, когда парижане выстраивались в очереди, закупая еду на несколько месяцев вперед. Даже когда у меня были деньги (или я просто хотел побыть честным!), иногда я так долго стоял в очереди в кассу, что постепенно моя корзина пустела, зато сумка увеличивалась в объеме. Я не собирался терять свое драгоценное туристское время на стояние в очередях, и уходил не заплатив. Пример мне опять-таки показывали сами французы.
Французы - чрезвычайно рациональная нация. Бедняки половину жизни тратят, экономя на всем, и воровство для многих - одна из основных статей экономии. Нет такого француза, который бы не украл в супермарше или не проехал в метро "зайцем", если бы ему предоставилась такая возможность.
У меня не хватало смелости съедать украденное прямо в магазине, как делали хамоватые черные тинейджеры. Выходя из супермарше, я направлялся в Тюильри или в Люксембургский сад, где на свежем воздухе, сидя на траве или на скамейке, в сени фонтанов и статуй, торжественно и неторопливо ужинал "чем бог послал". Я был горд тем, как успешно осуществлялся мой анархистский бунт против благополучия окружавшего меня буржуазного мира. Я грубо и зло сводил счеты с красивой, но недоступной мне парижской действительностью. Но по мере того, как удовлетворялось мое ущемленное самолюбие, мои амбиции росли. Было невыносимо обидно, что я, живя во вселенской столице индустрии развлечений, секса, моды, ночной жизни - чего угодно! - не могу приобщиться к этой красивой жизни. Я черной завистью завидовал тысячам богатых туристов, проводящих часы в дорогих ресторанах и кафе. Мне хотелось быть одним из них, но у меня совсем не было на это денег.
Под впечатлением от рассказа Лимонова о том, как они вместе с Дмитрием Савицким поужинали в дорогом ресторане и ушли, не заплатив, недовольные сервисом, я решил последовать их примеру. Можно сказать, я был заранее недоволен сервисом, выбрав с этой целью знаменитое кафе "Флёр" на бульваре Сен-Жермен, где нередко бывают представители высшего света - известные актеры, модельеры, писатели. На случай, если звезда хочет развлечься - среди завсегдатаев кафе целый штат потенциальных любовников и любовниц - смазливых мальчиков-девочек, всерьез озабоченных поиском своей судьбы, проводящих здесь дни напролет с сиротливым коктейлем или бокалом вина в ожидании мига удачи, когда на них обратит внимание какой-нибудь модельер, режиссер или фотограф, поманит, сделает фаворитом, даст работу. Что ж, у каждого - своя планида. Наверное, кому-то везло. Не могу сказать, что чувствовал себя очень уютно, временно растворившись в этой массовке.
Бокал рома с кокой стоил неправдоподобно дорого. Зная, что самые дешевые места у стойки, я, тем не менее, расположился как можно ближе к выходу, под натянутым над тротуаром тентом. Народу было так много, что официанты - конфетные мальчики в белоснежных фартуках - буквально бегали от столика к столику, еле справляясь с количеством заказов. Публику развлекал гнусный клоун, пристававший к прохожим и заставлявший их выделывать всякие глупости. Выпив еще два рома с кокой, я спокойно, как ни в чем не бывало, встал из-за столика и, не заплатив, уверенной и быстрой походкой свернул в темный переулок. Ошибаются те, кто думают, что я ничем не рисковал. Если бы кто-то из официантов заметил мое внезапное исчезновение, наказание было бы очень суровым. Я видел, как среди бела дня несколько официантов гнались за парнем, поступившим, видимо, схожим со мной образом. С криком расталкивая прохожих туристов, человек шесть в фартуках, вооруженных полотенцами, преследовали бесплатно насытившуюся жертву. Марафон продолжался всего пару минут, после чего у входа в собор Сент-Эсташ самый здоровенный официант нагнал наглеца и повалил на мостовую. Парень даже не пытался сопротивляться, а они с ожесточением избивали его ногами. Ни один из толпы свидетелей не пытался вмешаться. Толпа, как всегда, хотела крови.
Мне стало не по себе от увиденного. Я понял, что если попаду в схожую ситуацию, никакие мои личные качества и таланты меня не спасут. Закон был не на моей стороне. Вспомнился почти неправдоподобный рассказ о том, как знакомого знакомых поймали в Париже на воровстве, после чего он был вынужден пройти три дня трудотерапии, а по освобождении получил свои честно заработанные 500 франков. Эта сказка со счастливым концом мне была не по вкусу. Перспектива оказаться во французской тюрьме, о которой я имел весьма приблизительное представление по порнофильму Жана-Даниэля Кадино, меня совсем не прельщала. Даже для моей замечательной биографии этот пункт был бы излишним. Передо мной опять встал тот же самый гамлетовский вопрос: "Воровать или не воровать?" И я решил его так же, как и в первый раз. Моя парижская жизнь продолжалась, и воровство по-прежнему было самой яркой и значительной ее частью.
Я научился бесплатно ездить в метро, виртузно (не хуже, чем Кристофер Ламбер в фильме Бессона "Сабвей") проскакивая, просачиваясь, перепрыгивая через самые хитроумные турникеты. Это была моя ежедневная разминка. Я воровал открытки, пыльные, никому здесь не нужные эмигрантские издания в русских магазинах "Глоб" и "Санкт-Петербург", громадные, немыслимо дорогие альбомы любимых фотографов, вынося их под пиджаком или блайзером, я воровал в парфюмерных и канцелярских магазинах, в сувенирных лавках... У меня начался экстаз безнаказанности. Я чувствовал, что захожу слишком далеко.
Во второй раз я попался в маленьком магазинчике на бульваре Сен-Мартен, организованном студентами Сорбонны. Я этих университетов не кончал. Здесь продавались в основном подержанные книги, журналы, диски и кассеты. Товар был, прямо скажу, барахло. Что я там забыл?! Взгляд упал на какие-то старые потертые кассеты Дэвида Боуи. Я изменил всем своим воровским принципам, не изучил обстановку, не сориентировался как следует и - самое главное - не проверил кассеты внутри. Оказывается, в них были вложены магнитные металлические полоски, которые и "зазвенели" на выходе. Вообще, я был, что называется, "не в форме" и не ожидал столь крупных неприятностей. Произошло самое худшее, что могло произойти. В магазине было несколько спортивного вида продавцов-студентов. Они мгновенно отреагировали на сигнализацию. Я побежал, наивно полагая, что таким образом смогу спастись от возмездия в виде студенческого суда Линча.
Я всегда хорошо бегал. Я бегал лучше всех в школе, а потом - лучше всех в техникуме и в институте. Теперь я вышел на международный уровень, став невольным участником соревнований "Россия - Франция", где был пока первым, изо всех сил припустив вниз по Сен-Мартену, на виду у всего Парижа! Я снова был в центре внимания, устроив бесплатное шоу для туристов. Люди в кафе повскакивали с мест, продавцы выбежали из своих магазинов. Казалось, что уличное движение и вся жизнь вокруг на мгновение остановились. За мной мчался здоровенный черный продавец, похожий на Майка Тайсона, гора мышц, и еще два белых парня. Они тоже умели бегать не хуже меня.
Негр поймал меня на перекрестке, заломил руки и порвал майку, потом толчком привалил к чьей-то машине и стал обыскивать. Оказавшись к нему спиной, я уже был готов к жестокой расправе на потребу улюлюкающей толпе. Он облапал меня так, как еще никто никогда не лапал! Все было, как в дешевом голливудском боевике: он был хороший, я - плохой, он сильный - я слабый, он черный - я белый, и справедливость наконец-то восторжествовала! В правом кармане моих модных оранжевых джинсов лежал газовый баллончик, которым я не мог воспользоваться, в левом были злополучные кассеты, сразу найденные и конфискованные "Майком Тайсоном". Он придвинул ко мне свою свирепую физиономию и, страшно вращая белками, что-то хрипел. Я молчал. Когда подошли двое других парней, меня со скрученными руками повели обратно в магазин. Я был готов к худшему: тюрьме, высылке из Франции и "волчьему билету" на всю оставшуюся жизнь.
В магазине первым делом вызвали полицию. "Тайсон" выложил на прилавок украденные мной кассеты и рявкнул: "Плати!" Я в ужасе стал лепетать полубессвязную мантру, открытую мне Мишей Волоховым: что-то про "этюдьян совьетик"... Мантра оказала чудодейственное воздействие на мавра. Я был спасен. Они даже прониклись ко мне какой-то симпатией и отпустили меня, не дожидаясь полиции. Вероятно, это были какие-нибудь продвинутые студенты-марксисты из Сорбонны, некие левые уклонисты. "Майк Тайсон" проводил меня к выходу и похлопал по плечу, виновато что-то объясняя, при чем я не понял ни слова.
"Вот что значит обаяние интеллигентного человека! - подумал я. - Вот как любят нас, "совьетс", на Западе!" Я беззастенчиво пользовался необычайной приязнью французов к русским. Я воровал, я был пойман, и меня отпустили с поличным. Дело было в Париже.
Осень 1992, Москва
