|
Товарищами
были они
по крови,
а не по штатам.
Под рванью шинели
прикончивши дни,
бурчали
вдвоем
животом одним
и дрались
вдвоем
под Кронштадтом.
Рассвет
подымался
розоволик.
И в дни
постройки
и ковки
в два разных конца
двоих
развели
губкомовские путевки.
В трущобе
фабричной
первый корпел,
где путалась
правда
и кривда,
где стон
и тонны
лежат на горбе
переходного периода.
Ловчей
оказался
второй удалец.
Обмялся
по форме,
как тесто.
Втирался,
любезничал,
лез
и долез
до кресла
директора треста.
Стенгазнул
первый -
зажим тугой!
И черт его
дернул
водить рукой, -
смахнули,
как бы и нет.
И первый
через месяц-другой
к второму
вошел в кабинет.
"Товарищ...
сколько мы...
лет и зим...
Гора с горою...
Здор_о_во!"
У второго
взгляд -
хоть на лыжах скользи.
Сидит
собакой дворовой.
"Прогнали, браток...
за што? -
не пойму.
Хоть в цирке
ходи по канату".
"Товарищ,
это
не по моему
ведомству
и наркомату".
"Ты правде,
браток,
а не мне пособи,
вгрызи
в безобразие
челюсть".
Но второй
в ответ
недовольно сопит,
карандашом ощерясь:
"А-а-а!
Ты за протекцией.
Понял я вас!"
Аж камень
от гнева
завянет.
"Как можно,
без всяких
протекций
явясь,
просить о протекции?
Занят".
Величественные
опускает глаза
в раскопку
бумажного клада.
"Товарищ,
ни слова!
Я сказал,
и...
прошу не входить
без доклада".
По камню парень,
по лестнице
вниз.
Оплеван
и уничтожен.
"Положим, братцы,
что он -
коммунист,
а я, товарищи,
кто же?"
В раздумьи
всю ночь
прошатался тенью,
а издали,
светла,
нацелилась
и шла к учреждению
чистильщика солнца
метла.
[1929]
|
