|
Колокола.
Ни гудка,
ни стука.
Бронзовая скука.
Патлы
маслом прилампадя,
сапоги
навакся,
в храм
живот
приносит дядя:
"Божья матерь -
накося!"
Вместе с дядею -
жена
шествует
важно.
Как комод -
сложена,
как павлин -
ряжена.
Искрестилась толпа,
отмахала локоть.
Волосатого
попа
надоть
в лапу
чмокать.
К дому,
выполнив обряд,
прутся
дядя с тетей.
Здесь уже с утра
сидят
мухи на компоте.
Семья
садится радостно
вокруг
сорокаградусной.
От водки,
от Христовых дум
философеет
нежный
ум.
Сияет
каждый атом
под серебристым
матом.
Перейдут
на мордобой,
кончив
водку
эту.
Дальше
всё
само собой,
как
по трафарету.
Воскресный город
избит
и испит,
спит
под листком красненьким.
И это
у нас
называлось
"быт"
и называлось -
праздником.
Заря
взвивается светла,
во рту
заметна убыль.
Пречистая
метет
метла
волосья
и зубы.
Сам
господь всеблагой
крестит
пухлой рукой
этот быт
блошино-мушиный.
И вот этот
такой
паутинный покой
изничтожит
товарищ машина.
Эх,
машинушку пустим,
непрерывная -
сама пойдет.
Наладим,
подмажем
да пустим!
На карте Союза
из каждой клетки
встают
гиганты
на смотр пятилетки.
Сквозь облачный пар,
сквозь дымные клубы
виденьем
встают
стадионы и клубы.
На месте
колокольного уханья
пыхтит
аппетитно
фабрика-кухня.
И день,
наступивший
на примус,
на плиты,
встает
электричеством облитый.
Пусть
гибнущий быт
обывателю
бедствие!
Всем пафосом
стихотворного рыка
я славлю вовсю,
трублю
и приветствую
тебя -
производственная непрерывка.
[1929]
|
