-Деда, а дед, ну возьми меня с собой по грибы, - канючила Иринка.

-Ладно, собирайся, - смягчился дед – только ведерко возьми полегче.

Собирать грузди непросто. Они прячутся под прелой листвой. Потому и по лесу надо ходить неспеша. Присматриваться к каждому бугорку. Найти сучковатую  палку-кряжину и осторожно ворошить прошлогодний лист. Ломкие желтоватые шляпки груздей  растут всегда рядком. Найдешь один и сиди-присматривай другие.

Дед Матвей обучал внучку хитрой науке, обстоятельно рассказывая о грибных повадках.

Иринка радовалась каждому найденному грибу или, при удаче, целой семейке. Ведерко постепенно полнилось груздочками и становилось все тяжелее. Из-под ног выпорхнула птаха.

-Деда, дед, смотри, куропатка!

-Да какая куропатка, опёрыш еще, птенец, должно быть.

Птаха неумело расправила шерстяные крылышки, они задрожали и, потеряв равновесие,  плюхнулась на бок.

-Глупая, гляди, деда какая глупая! Летать-то учиться не на земле надо, а с какой-нибудь веточки прыгать. Так ведь взлететь легче.

-Пущай пробует, - усмехнулся дед – ей наука.

Мелкой крупой посыпал дождик.

-Однако и хватит, - сказал дед. Надо  другим оставить. Пошли, Иришка домой, теперь пусть бабушка грибами занимается.

Они вышли из леса и зашагали к деревне. Дом их стоял на бугре, с самого края деревни. Уже подходя к нему, дед заметил:

-Что-т не видать никого. Тихо.

И в самом деле, на улице не было ни души. Даже старой Тиханихи, имевшей обыкновение с утра до вечера просиживать на лавочке, судача обо всех, и той не было. Тут Матвей ойкнул и схватился за глаз.

-Пчела, зараза, тюкнула. Беги-ка ты, Иринка, в дом, а я пойду в пчельник гляну, чего они расшумелись.  

Пчельник деда Матвея был его гордостью. Рядки ульев аккуратно высились в маленьком огородчике, заросшим малиной. В июле он  доставал рамки, закладывал их в специальный барабан и выкачивал горячие струйки золотистого меда. А то и просто, внуки лакомились сладкой  вощиной прямо из рамки. Ни одно вечернее чаепитие не обходилось без душистого медка.

Дед зашел в огород и принялся осматривать ульи. Один из них стоял, накренившись. Вокруг летка роились разъяренные пчелы. Матвей осторожно приподнял крышку улья и тут случилось непредвиденное – пчелиный домик рухнул и развалился. Оттуда вылетел, раздраженно гудя, клубок насекомых  и повис над тем, что осталось от улья. Увидев обидчика, пчелы всем семейством метнулись вслед за убегающим дедом.

Тот, не разбирая дороги, побежал вниз, к мосту. По которому, в это самое время шествовали ягодники с полными горбовиками черники. Увидев картину с бегущим к реке дедом и тучей разъяренных пчел, следующих за ним, заготовители попрыгали в реку вместе с ягодой. Виновник пчелиного негодования тоже прыгнул в речку и притаился в воде, оставив снаружи только глаза и нос. Пчелы принялись нещадно жалить и эти части тела, попутно награждая укусами ни в чем не повинных людей. Кто нырял вместе с ягодой, кто-то пытался плыть по течению, но пчелы не отступали. Смекнув, что отсиживание в реке ни к чему не приведет, дед выбрался на берег и побежал к гаражу, в надежде найти спасение там.

По дороге шли усталые коровы, которых хозяйки загоняли домой. Дед пробежал мимо них, при этом пчелы умудрились пожалить и женщин, и коров, которые в ужасе разбежались по деревне. Лицо деда стало одутловатым, глаза заплыли, превратившись в узенькие щелочки. С трудом добрался он до гаража и обмазался с головы до ног солидолом.  Резкий запах которого  на время и отпугнул насекомых.

Только ночью, когда пчелы утихли, Матвей пробрался тайком домой, слег и пролежал три дня, обернутый компрессами.

Пчелиный рой, когда он затих, сняли с черемухового куста пасечники и перенесли в новый улей. А дед как-то раздумал заниматься пчеловодством после этого случая, продал пчельник и никогда больше не брал в рот меда.