ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

ЛЕОНТ, король Сицилии

МАМИЛЛИЙ, маленький принц, его сын

КАМИЛЛО %

АНТИГОН } сицилийские вельможи

КЛЕОМЕН %

ДИОН %

МОРЯК

ТЮРЕМЩИК

ГЕРМИОНА, королева Сицилии, жена Леонта

УТРАТА, дочь Леонта и Гермионы

ПАУЛИНА, жена Антигона

ЭМИЛИЯ, фрейлина Гермионы

ПОЛИКСЕН, король Богемии

ФЛОРИЗЕЛЬ, принц, его сын

СТАРЫЙ ПАСТУХ, приемный отец Утраты

МОЛОДОЙ ПАСТУХ, его сын

АВТОЛИК, вор и бродяга

АРХИДАМ, богемский вельможа

МОПСА } паст шки

ДОРКАДА %

Другие вельможи, дамы, дворяне, чиновники и слуги

Пастухи и паст шки

Танцоры, изображающие сатиров

ВРЕМЯ  

I. 1.

Входят Камилло и Архидам.

АРХИДАМ: Если  вам,  Камилло,  доведется  посетить  Богемию  с визитом, подобным тому, в котором ныне я принимаю участие,  вы  заметите, уверяю вас, большую разницу между нашей Богемией и вашей Сицилией.

КАМИЛЛО:  По-моему,  уже  ближайшим  летом  король  Сицилии  собирается посетить Богемию с ответным  визитом, который он  по праву  задолжал  вашему королю.

АРХИДАМ:  В таком случае прием, который мы сможем вам оказать, опозорит нас, и только наша любовь сможет нас оправдать. И в самом деле...

КАМИЛЛО: Ну что вы говорите...

АРХИДАМ: Право,  я говорю так лишь потому, что мне это хорошо известно. Мы не сможем с таким великолепием...  с такой исключительной... Не знаю, как сказать! Нам придется угостить  вас  снотворным  напитком, чтобы вы  в своих мыслях, не изведав нашего несовершенства,  могли, не  имея оснований хвалить нас, хотя бы и осуждать нас не более.

КАМИЛЛО: Вы платите слишком дорого за то, что дается даром.

АРХИДАМ: Поверьте, я говорю  согласно моему  разумению, и слово в слово так, как подсказывает мне честь.

КАМИЛЛО: Король  Сицилии не может оказать королю Богемии излишне теплый прием.  Они вместе обучались  в  детстве, и между ними пустила  корни  такая приязнь,  которая  теперь не может  не процветать.  С тех  пор  как  высокое положение  их  зрелых лет и королевские нужды лишили их общества друг друга, их встречи,  хотя и  не личные, были по-королевски заверены обменом  дарами, письмами, дружественными  посольствами,  так что все это  время они казались вместе,  хотя  и в разлуке, словно  пожимали  друг  другу руки через великое расстояние  и  словно  обнимали друг  друга  с двух  сторон  противоположных ветров.

АРХИДАМ:  Я думаю,  что  во  всем свете  не найдется  злого умысла  или печального  обстоятельства, способного изменить это. Ваш юный принц Мамиллий для  вас источник несказанной радости. Никогда не приходилось мне  наблюдать столь многообещающего дворянина.

КАМИЛЛО:  О, я  вполне согласен с  вами по  поводу возлагаемых на  него надежд.  Это  благородный  ребенок,  такой  что, право,  врачует  подданных, молодит старые сердца. Те,  кто  еще  до  его рождения ходили  на  костылях, теперь желают продления своей жизни, чтобы увидеть его взрослым.

АРХИДАМ: Не будь его, они были бы готовы умереть?

КАМИЛЛО: Да, если бы у них не было другого повода для желания жить.

АРХИДАМ: Если бы у  короля не было сына, они желали бы жить на костылях до тех пор, пока он не родится.

Уходят.  

I.2.

Входят Леонт, Гермиона, Мамиллий, Поликсен, затем Камилло.

ПОЛИКСЕН:

Уже пастух отметил девять лун

С тех пор, как мы оставили наш трон

Без бремени. И если б тот же срок

Мы день и ночь благодарили вас,

Мой милый брат, то все-таки в долгу

Остались бы навек. И вот, прибавив

Где следует нулей, я умножаю

Одно "спасибо" тысячами прочих,

Идущих вслед за ним ним.

ЛЕОНТ: Повремените

Благодарить: мы не расстались.

ПОЛИКСЕН: Завтра

Я отбываю. Страх меня тревожит

О ветрах, что в саду моем подуют,

Пока я не при нем. Боюсь увидеть,

Что я не зря боялся. И к тому же

Мы утомили вас.

ЛЕОНТ: Мы пр чны, брат мой,

Вам не переломить нас.

ПОЛИКСЕН: Нет, я еду.

ЛЕОНТ:

Еще семь дней останьтесь.

ПОЛИКСЕН: Право, завтра.

ЛЕОНТ:

Разделим это время между нами,

Без споров!

ПОЛИКСЕН: Не настаивайте так.

Нет уст таких на свете, что могли бы

Меня верней, чем ваши, убедить.

И убедили б, будь необходимость

В устах у вас, как я ни возражал бы.

Но нет, дела влекут домой, и больно

Мне вырываться, а для вас задержка

Моя и беспокойна и накладна.

Прощайте.

ЛЕОНТ: Что ж вы, н мы, королева?

ГЕРМИОНА:

Я, государь мой, думала молчать,

Пока б он не поклялся, что уедет.

Вы робко пр сите! Ему скажите,

Что всЈ в Богемии в порядке — вести

Пришли вчера. И мы его лишим

Его оружья.

ЛЕОНТ: Верно, Гермиона!

ГЕРМИОНА:

Пусть скажет он, что сына жаждет видеть,

Он скажет это и тогда уедет;

Он поклянется, и его отсюда

Мы прялками, как палками, прогоним.

(Поликсену.) И все же я осмелюсь, государь,

Занять у вас неделю пребыванья.

Когда же к вам в Богемию супруг мой

Отправится, то я ему позволю

Остаться там на месяц позже срока —

Хотя поверь мне, я тебя, Леонт

Люблю не меньше, чем любая дама

Супруга любит. Остаетесь?

ПОЛИКСЕН: Нет.

ГЕРМИОНА:

Останьтесь!

ПОЛИКСЕН: Право, не могу.

ГЕРМИОНА: Ах, "право"?

Вы думаете этой полуклятвой

Отделаться? Да если б вы клялись

И сферами всех звезд, и всей землею,

Сказала б я: "Вы остаетесь!" Право!

А "право" дамы не слабее ваших.

И все ж вы едете? Тогда в плену

Придется вам остаться, а не гостем!

А отправляясь, заплатите выкуп

Вместо "спасибо"! Пленник или гость мой?

Вот ваше "право"!

ПОЛИКСЕН: Гость ваш, королева.

Ваш пленник был бы ваш обидчик. Мне же

Обидеть вас сложней, чем вам обиду

Сурово наказать.

ГЕРМИОНА: Тогда и я вам

Хозяйка, не тюремщица. Давайте

Я распрошу вас о проделках мужа

И ваших в детстве. Хороши вы были?

ПОЛИКСЕН:

Мы были два юнца, не отличавших

День нынешний от завтрашнего дня,

И мнили детство вечным.

ГЕРМИОНА: Был ли муж мой

Не меньшим шалуном, чем вы?

ПОЛИКСЕН:

Мы были с ним как близнецы-ягнята

На солнышке. И, блея, мы меняли

Невинность на невинность и не знали

Ни зла, ни горя! Не могли и думать,

Что кто-то знал. Останься мы такими,

Не будь в нас кровь царей сильнее духа,

Мы смело бы ответили пред небом:

"Невинны! Даже первородный грех

Мы искупили".

ГЕРМИОНА: Стало быть, с тех пор

Вы согрешили?

ПОЛИКСЕН: Светлая царица,

С тех пор для нас родилось искушенье.

В те дни моя жена была ребенком,

И драгоценных ваших черт не знал

Мой маленький товарищ.

ГЕРМИОНА: Боже правый!

Вот заключенье: ваша королева

И я — мы просто демоны! Прошу вас,

Не говорите так, но продолжайте.

За все, в чем вы виновны из-за нас,

Ответим мы, но если вы грешили

Лишь с нами, не иначе!

ЛЕОНТ: Что он, сдался?

ГЕРМИОНА:

Он остается, государь.

ЛЕОНТ: А мне он

Ответил "нет". Еще ты никогда

Так хорошо не говорила.

ГЕРМИОНА: Разве?

ЛЕОНТ:

Однажды только.

ГЕРМИОНА: Дважды я сказала

Так хорошо? Когда же в первый раз?

Кормите нас обильно похвалами!

Не похвалив одно благое дело,

Погубишь сто других. Добром и лаской

На нас сто верст проскачешь, а пришпорив,

Не многого добьешься. Так о чем мы?

Моим последним добрым делом было

Уговорить его остаться. Если

Я не ошиблась, было и другое.

Одно, всего одно! Когда, какое?

Хочу я знать, скажи мне!

ЛЕОНТ: Это было,

Когда три горьких месяца минуло

И ты в ответ на пылкие признанья

Мне протянула ручку и сказала:

"Твоя навеки".

ГЕРМИОНА: Да, вот это дело!

Я в жизни хорошо сказала дважды —

И тем приобрела навек супруга

И на неделю друга.

Подает руку Поликсену, и они отходят в сторону.

ЛЕОНТ: Слишком жарко!

Не трудно дружбу пылкую смешать

С кровосмешеньем. Ах, как пляшет сердце.

Но не от радости, о нет! Для гостя

Чего не сделаешь! Прикрыться можно

Радушием и щедростью похвальной.

Да, можно! Но поглаживать ладони,

Пощипывать друг другу пальцы, руки

Сплетать и улыбаться, как сейчас,

Как в зеркало друг другу, и затем

Вздыхать, как раненый олень! Все это

Не по душе мне. — Мальчик мой, Мамиллий!

Ты мальчик мой?

МАМИЛЛИЙ: Да, государь!

ЛЕОНТ: И правда.

Красавчик мой! Опять испачкал нос?

Все говорят, носы у нас похожи.

Постой же, капитан. Быть нужно чистым.

Животные с рогами — называют

Их тоже чистыми. — ВсЈ продолжает

Играть его ладонью! — Что, теленок?

Ты мой теленок?

МАМИЛЛИЙ: Если вам угодно.

ЛЕОНТ:

На голове твоей рогов не видно,

Но в остальном мы как две капли схожи.

Так говорят. Чего не скажут бабы!

Но будь их речи лживы и неверны,

Как волны или ветер, будь не больше

В них правды, чем в крапленых картах, все же

И правда мы похожи — этот мальчик

И я. Взгляни в глаза мне. Голубые,

Как небо, глазки. Маленький негодник,

Мой миленький! — Возможно ли, чтоб мать?..

Страсть поражает волю прямо в сердце

И, сделав невозможное возможным,

Берет взаймы у снов. Возможно ль это?

Что есть, то есть, что нет, то быть не может.

Она меняет всЈ. На то похоже!

Похоже, что случается и это.

Я это осознал, и осознанье

Мне въелось в мозг, нависло над глазами

И давит, давит!

ПОЛИКСЕН: Государь, в чем дело?

ГЕРМИОНА:

С ним что-то не в порядке.

ПОЛИКСЕН: Что случилось?

ЛЕОНТ:

Что? Милый брат мой, как вы там?

ГЕРМИОНА: Вы чем-то

Встревожены, мой государь? Как будто

Вы не в себе.

ЛЕОНТ: Ну что вы, всЈ в порядке.

Как иногда природа проявляет

Святую простоту! Как поражает

И твердые сердца! В чертах ребенка

Увидел я себя тому назад

Две дюжины без года лет. Увидел

Свой плащ зеленый, детский свой кинжальчик,

Скругленный на конце, чтоб не поранить

Владельца. Как похож я был в то время

На этого птенца, цыпленка, принца! —

Скажи мне, друг, ты стерпишь ли обиду?

МАМИЛЛИЙ:

Нет, государь, я буду драться!

ЛЕОНТ: Правда?

Ты прав! Будь счастлив! — А скажите, брат мой,

Ваш сын, богемский принц, вам так же дорог,

Как этот мальчик нам?

ПОЛИКСЕН: Когда я дома,

В нем все мои дела, досуг и радость.

Он мне и друг, и враг, и мой нахлебник,

И воин, и вельможа. С ним короче

Июльский день декабрьского. Он лечит

От черных мыслей, душу укрепляет

И очищает кровь.

ЛЕОНТ: Не меньше значит

Мой мальчик для меня. Мы с ним пройдемся

Скорей, а вас оставим. Гермиона,

Будь так же к брату нашему радушна,

Как любишь нас. Пусть дешево дается

Что дорого в Сицилии. Милее

Чем он для нас — лишь ты и этот малый!

ГЕРМИОНА:

Мы в сад пойдем. Вы с нами?

ЛЕОНТ: Если нужно,

Я вас из-под земли найду! (В сторону.) Клоню я

К тому теперь, чего вы не поймете,

Но я пойму. Давайте, продолжайте!

Вперед, вперед!

Она к нему прильнула, как голубка,

Прижалась, как влюбленная жена

К нежнейшему супругу...

Поликсен и Гермиона уходят.

Упорхнули!

Увяз по пояс, с головой, по уши!

Рогат! — Играй, мой мальчик! — Мать играет,

И я играю. Роль моя постыдна,

Она под свист сведет меня в могилу,

Но я играю. И до нас бывали

Рогатые мужья. Их было много,

Их много и теперь. Сию минуту

Супругу держит под руку счастливый

Довольный муж, не ведая, что рыбку

В его пруду сосед частенько ловит —

Улыбчивый сосед! Их много, много!

Вот утешенье: в мире не один я

Держу ворота настежь поневоле.

Здесь каждый бы повесился десятый,

Приди мы все в отчаянье. Лекарство

От нашего недуга не известно.

Могучая планета управляет

Прелюбодейством — на восток, на запад,

На север и на юг ее владенья

ДалЈко простираются! Впускает

Врага и выпускает вон с добычей.

И тысячи не чувствуют недуга. —

Что, мальчик мой?

МАМИЛЛИЙ: Я на тебя похож!

ЛЕОНТ:

Да, это утешает. — Эй, Камилло!

КАМИЛЛО:

Да, государь.

ЛЕОНТ: Иди играй, Мамиллий!

Ты честный человек. Иди!

Мамиллий уходит.

Камилло,

Наш знатный гость остался.

КАМИЛЛО: Вы отдали

Немало сил, чтоб он не поднял якорь.

ЛЕОНТ:

Заметил ты?

КАМИЛЛО: Он не хотел вас слушать!

Все о делах своих твердил.

ЛЕОНТ: Заметил?

(В сторону.) Они уж шепчутся кругом: "Король

Сицилии... того..." Зашло далЈко!

Последним узнаю. — Но почему же

Не отбыл он?

КАМИЛЛО: Остался он по просьбе

Достойной королевы.

ЛЕОНТ: Королевы.

"Достойную" оставим. Ты один ли

Все это понял, или есть другие?

Ты мыслишь тонко, глубже проникаешь,

Чем рядовой болван. Скажи, едва ли

Заметил кто другой? Быть может, разве

Немногие — чьи головы острее?

От низших это дело ускользнуло?

КАМИЛЛО:

О чем вы, государь? Понятно многим,

Что гость наш остается...

ЛЕОНТ: Ха!

КАМИЛЛО: Остается.

ЛЕОНТ:

Да, но почему?

КАМИЛЛО:

Для удовлетворенья просьбы — вашей

И нашей госпожи.

ЛЕОНТ: Как ты сказал?

Для удовлетворенья. Да, конечно.

Для удовлетворенья. О, Камилло!

А я-то доверял тебе всем сердцем!

Во всем просил совета, обращался

К тебе, как к исповеднику, и душу

Перед тобою очищал! И все же

В тебе мы обманулись. Ты доверья

Не оправдал.

КАМИЛЛО: Да в чем же, государь мой?

ЛЕОНТ:

Слова твои бесчестны. Или... или

Ты трус, и честь твоя на поводу

У трусости, перечить ей не смеет.

А если нет, ты должен называться

Слугою нерадивым. Или просто

Ты глуп: ты смотришь, как играют, видишь,

Что сорван куш большой, и полагаешь

Все это шуткой.

КАМИЛЛО: Добрый государь мой!

Быть может, я труслив, и глуп, и даже,

Быть может, нерадив. Никто не властен

Себя вполне очистить от любого

Из этих трех пороков, и порою

Любой из них проявится. Но если

На вашей службе был я нерадивым,

То лишь по глупости, а если глупо

Я поступал, то лишь, по нераденью,

Того не понимая; если трусил

Что-либо сделать — только от сомненья

В исходе дела, что нередко может

Заставить нас от дела отказаться.

Никто из честных не вполне свободен

От этих слабостей. Но, государь мой,

Прошу вас, объясните мне открыто,

В чем я виновен. Если же скажу вам,

Что я безвинен, верьте мне!

ЛЕОНТ: Камилло,

Ты видел ли — а ты, конечно, видел —

А если нет, то роговица глаза

Из рога у тебя — а также слышал —

Такие слухи не молчат — и думал —

О том, что знаешь, ты не мог не думать —

Что изменяет мне жена? Признайся —

А если не признаешься, ты должен

Сказать, что ты лишен и глаз, и слуха,

И мыслей — что жена моя доступней

Публичной девки и достойна славы

Дешевой шлюхи. Так признай же это.

КАМИЛЛО:

Я не хотел бы этого услышать

О нашей королеве и случайно,

Не отомстив немедля. Будь я проклят —

Еще вы никогда не говорили

Таких постыдных слов! И повторить их

Грешно, как то, о чем они.

ЛЕОНТ: Ты скажешь,

Все это ничего не значит? Все их

Шептанья? Поцелуи прямо в губы?

Смех, прерываемый внезапным вздохом? —

О, это самый верный знак бесчестья! —

А пожиманья ног? А пожеланья,

Чтоб час бежал быстрей минуты? Полдень

Сменился полночью? Чтоб все ослепли,

Лишь им двоим глазами есть друг друга?

ВсЈ ничего не значит? Если это

Не значит ничего — земля и небо,

Король богемский и моя жена —

ВсЈ ничего не значит!

КАМИЛЛО: Исцелитесь

От этого болезненного взгляда!

Скорее — он опасен!

ЛЕОНТ: Он опасен,

Но справедлив.

КАМИЛЛО: О нет!

ЛЕОНТ: О да! Ты лжешь!

Ты лжешь, ты лжешь, Камилло! Ненавижу!

Ты трус, и низкий раб, и лжец бесстыдный!

А если нет, глупец пустой и жалкий,

Добру и злу внимающий послушно,

Склоняясь к ним обоим! Если б печень

Моей жены была заражена

Как жизнь ее, она не прожила бы

И часа!

КАМИЛЛО: Кем заражена?

ЛЕОНТ: Тем самым,

На чьей она медалью виснет шее —

Богемским королем! Имей я слуг,

В глазах которых честь моя не меньше

Их личной выгоды, мне не пришлось бы

Просить их сделать то, что прекратило б

Навек его дела. И ты! Ты кравчий

Его на всех пирах. Тебя я поднял

Из грязи к чести и богатству. Если б

Ты видел мой позор, тогда ты мог бы

Дать моему врагу такую чашу,

Чтоб он заснул навеки.

КАМИЛЛО: Государь мой!

Я мог бы это сделать. Мне известно

Такое зелье — медленно, но верно

Съедающее жизнь. Но не могу я

Поверить, что она так низко пала —

Достойнейшая наша королева.

Я вас всегда любил...

ЛЕОНТ: Так будь ты проклят!

Ты думаешь, что я так глуп и грязен,

Чтоб самого себя терзать, пятная

И честь, и чистоту своей постели,

Хранить которые — покой, где пятна

Кусают, как шипы, и жгут, как жала!

Порочить кровь родного сына, принца! —

Он мой, я думаю; его люблю я

Как своего. — Все это я бы сделал

Без оснований?

КАМИЛЛО: Должен я вам верить.

Я короля богемского согласен

Немедля устранить. Но при условье,

Что вы тогда возьмете королеву

К себе как прежде — ради блага сына

И пресечения возможных слухов

У нас и у союзников.

ЛЕОНТ: Я сам уж

Решил, как ты советуешь. Я чести

Ее не запятнаю.

КАМИЛЛО: Государь мой!

Пойдите же, и внешне добродушно

Поговорите с ним и с королевой.

Доверьтесь мне. Ему служу я кравчим.

И если я подам ему безвредный

Напиток, я вам не слуга.

ЛЕОНТ: Исполнишь —

Отдам тебе полсердца. Если нет —

Полсердца выну из тебя.

КАМИЛЛО: Исполню.

ЛЕОНТ:

По твоему совету постараюсь

Казаться добродушным.

Уходит.

КАМИЛЛО: О несчастье!

Несчастнейшая женщина! А мне-то

Что делать? Отравить я должен гостя

По воле короля, что сам враждует

С самим собою и добиться хочет

От подданных того же! Сделать это,

И ждет меня награда. Если б знал я,

Как тысячи людей цареубийством

Добились процветанья — и тогда бы

Я этого не сделал. Но ни в камне,

Ни в бронзе нет тому свидетельств. Значит,

Отступит здесь само злодейство. Я же

Покинуть должен двор. Пошли мне небо

Удачи!.. Он идет сюда.

Входит Поликсен.

ПОЛИКСЕН: Как странно.

Мне кажется, что я попал в опалу.

Ни слова мне? — Ах, добрый день, Камилло.

КАМИЛЛО:

Мой государь!

ПОЛИКСЕН: Есть новости?

КАМИЛЛО: Немного.

ПОЛИКСЕН:

У короля лицо такое, будто

Он потерял провинцию, которой

Как жизнью дорожил. Я был приветлив,

Как и всегда, а он, меня увидев,

Отвел глаза и, поджимая губы,

Ушел поспешно и меня оставил

В раздумье о причинах этой странной

Внезапной перемены.

КАМИЛЛО: Я не смею

Об этом знать.

ПОЛИКСЕН: Не смеешь знать? Не знаешь?

Ты знаешь, верно, но сказать не смеешь?

Ведь про себя ты знаешь все, что знаешь,

Не скажешь, что не смеешь? Ах, Камилло!

Ты изменился, и в тебе я вижу,

Как в зеркале, что что-то изменилось

И для меня! Я с этим как-то связан,

Но я не знаю, как.

КАМИЛЛО: Мой государь.

Всему виной болезнь. Из нас иные

От ней страдают. Я ее не в праве

Назвать вам. Но она от вас исходит,

Хоть вы здоровы.

ПОЛИКСЕН: От меня? Как будто

Я василиск! От взгляда моего

Еще никто не умер. Ты, Камилло,

Как благородный дворянин, конечно,

Научен многому. Дворянство наше

По праву этим славится не меньше,

Чем именами предков. Умоляю,

Когда ты знаешь что-нибудь, о чем бы

Пристало знать и мне, не прячь же это

Под маскою невежества.

КАМИЛЛО: Нельзя мне

Ответить.

ПОЛИКСЕН: От меня болезнь исходит,

Но я здоров? Ты должен мне ответить!

Прошу тебя! — нет, заклинаю — честью

И всем, что честно в людях. Эта просьба

Из честных не последняя. Открой мне,

Какое горе, ты предполагаешь,

Мне угрожает, близко ли угроза,

Как избежать ее, как встретить, если

Несчастье неизбежно.

КАМИЛЛО: Я скажу вам.

Вы честью заклинаете, а я вас

Считаю честным. Слушайте совет мой.

Последовать ему необходимо

Немедленно — иначе нам обоим

Пиши пропало.

ПОЛИКСЕН: Продолжай, Камилло!

КАМИЛЛО:

Я вас убить назначен.

ПОЛИКСЕН: Кем, Камилло?

КАМИЛЛО:

Кем? Королем.

ПОЛИКСЕН: За что же?

КАМИЛЛО: Он считает —

Но нет, он убежден, как если б сам он

Все видел, иль способствовал тому,

Что вы его касались королевы

Запретным образом.

ПОЛИКСЕН: Будь это правдой,

Пусть обратится кровь моя в отраву,

Пусть рядом с именем того, кто предал

Из лучших лучшего, мое запомнят,

И чует всю мою дурную славу

Лишенный обонянья, пусть повсюду

Приход мой ненавидят пуще самой

Чудовищной болезни!

КАМИЛЛО: Поклянитесь

Хоть каждою звездой на вечном небе,

Влиянием их всех — а всЈ скорее

Удастся вам остановить приливы

На всех морях, чем клятвами ослабить,

Не то что истребить, его безумье.

Он твердо верит в это. Будет верить,

Пока он жив.

ПОЛИКСЕН: Скажи мне, в чем причина?

КАМИЛЛО:

Не знаю, в чем. Но будет безопасней

Последствий избежать, чем задаваться

Вопросами. И если вы готовы

В мою поверить честность, а ее вы

Во мне с собой возьмете, уезжайте

Не позже ночи. Всех, кто прибыл с вами,

Я в тайне извещу и проведу их

Из города по двое и по трое.

Мое же состояние отныне —

Служить вам. Остального я лишаюсь.

Не проверяйте слов моих. Клянусь вам

Родителей моих покойных честью,

Сказал я правду. Если захотите

Проверить — мы погибнем так же верно,

Как висельник в петле.

ПОЛИКСЕН: Тебе я верю.

Я все прочел в лице его. Дай руку.

Веди меня — и будешь неизменно

При мне. А корабли мои готовы,

И подданные ждали отправленья

Два дня тому. Им овладела ревность

О существе редчайшем. Значит, ревность

Его огромна. Он велик, а значит,

И ревность в нем сильна. Он полагает,

Что обесчещен тем, кто был, казалось,

Вернейшим другом. Значит, тем острее

В нем жажда мести. Я охвачен страхом.

Да будет мне Фортуна благосклонна,

И да спасет от бедствий королеву

Безвинную! Пойдем, Камилло! Если

Ты выведешь меня живым отсюда,

Тебя вовеки как отца родного

Я буду чтить.

КАМИЛЛО: Ворота городские

Я все имею власть открыть. Пойдемте.

Скорее, государь. Не терпит время.

Уходят.  

II.1.

Входят Гермиона, Мамиллий, дамы.

ГЕРМИОНА:

Возьмите мальчика. Я от него устала,

Нет сил.

ДАМА: Ну что, пойдемте с нами, сударь?

Вы будете играть со мной?

МАМИЛЛИЙ: Не с вами.

ДАМА:

Почему, мой милый принц?

МАМИЛЛИЙ:

Все время вы целуете меня

И говорите как с младенцем. — Вас

Люблю я больше.

ВТОРАЯ ДАМА: Почему, мой принц?

МАМИЛЛИЙ:

Не только потому, что ваши брови

Черны. Хотя и говорят, что многим

Красавицам они к лицу — не слишком

Густые, полукругом, словно месяц,

Начертаннный пером.

ВТОРАЯ ДАМА: Кто научил вас?

Откуда это?

МАМИЛЛИЙ: Я прочел все это

На лицах женщин. — Ну а ваши брови

Какого цвета?

ДАМА: Синего.

МАМИЛЛИЙ: Неправда.

Носы у женщин синие я видел,

А брови — нет.

ДАМА: Послушайте. Родится

У вашей мамы новый принц — тогда вы

И захотите поиграть, да только

Мы будем заняты.

ВТОРАЯ ДАМА: Как округлился

Ее живот! Дай небо ей здоровья.

ГЕРМИОНА:

О чем вы там судачите? — Эй, сударь!

Я снова ваша. Посидите с нами

И расскажите сказку нам.

МАМИЛЛИЙ: Какую?

Веселую?

ГЕРМИОНА: Какую захотите.

МАМИЛЛИЙ:

Зимою лучше грустная. Я знаю

Одну о домовых и духах.

ГЕРМИОНА: Ну же,

Послушаем ее. Уж постарайтесь

Получше напугать меня. Вы это

Умеете.

МАМИЛЛИЙ: Жил человек один...

ГЕРМИОНА:

Присядем. Продолжайте.

МАМИЛЛИЙ: У кладбища...

Сверчки услышат! Расскажу потише.

ГЕРМИОНА:

Рассказывай на ушко.

Входят Леонт, Антигон, вельможи.

ВЕЛЬМОЖА:

Я встретил их за рощей пиний. В жизни

Такой не видел спешки. В две минуты

Достигли кораблей они.

ЛЕОНТ: О счастье,

Что все я понял верно, справедливо!

О, если бы не знать! Какое горе

В том счастье! Так бывает, что в напитке

Лежит на дне паук, и можно выпить

Из этой чаши, но не отравиться,

Не зная об отраве. Но когда ты

Увидишь, чт  на дне, поймешь, тотчас же

И затошнит, и боль пронзит живот.

Я выпил и увидел паука.

Камилло был его помощник, сводник!

Против меня был заговор. Не зря я

Подозревал. Предатель был на службе

У моего врага, а я-то думал,

Он служит мне! Мой замысел раскрыл он,

И вот, я стал для них игрушкой, куклой

На ниточке. Но почему ворота

Открыли им?

ВЕЛЬМОЖА: По вашему приказу

Он был уполномочен открывать их,

Что делал уж не раз.

ЛЕОНТ: Я знаю, знаю! —

Отдай мне мальчика! Его, по счастью,

Ты не кормила. На меня похож он,

Но от тебя в нем много.

ГЕРМИОНА: Что за шутки?

ЛЕОНТ:

Ребенка уведите. Он не должен

С ней больше видеться. Пусть шутит шутки

С тем, что полнит ее! От Поликсена

Младенец этот.

ГЕРМИОНА: Нет, мой государь!

Я поклянусь, что нет, и буду клясться,

Что вы поверите.

ЛЕОНТ: Смотрите, господа.

Внимательно смотрите. Как не скажешь:

"Она прекрасна!" Но велит вам сердце

Тотчас добавить: "Жаль, что не честна,

Что нечестива!" Внешность похвалите —

Клянусь, она похвал высоких стоит —

И тут же с содроганием прибавьте,

Вздохнув, как клеветник... Но нет, скорее

Как милосердный: клевета бесстыдна.

Пусть этот вздох и это содроганье

Вам не дадут, сказав "она прекрасна",

Сказать "она честна". Узнайте все

Из уст того, кто больше всех страдает

От этого признания: она

Прелюбодейка!

ГЕРМИОНА: О! Сказал бы это

Последний негодяй — и вдвое худшим

Он был бы негодяем, государь.

Но вы — вы ошибаетесь.

ЛЕОНТ: Ошибся

Не я, а вы. Ошибкой за Леонта

Вы Поликсена приняли. Ах, тварь!

Тебя не назову я королевой,

Чтоб вслед за мной другие не назвали

Кого угодно титулом монаршим —

Что нищего, что принца! — Я сказал вам,

Она прелюбодейка, с кем, сказал я.

Скажу еще: она, с Камилло вместе,

Виновна в государственной измене!

Он знал о том, что ей самой постыдно

Знать о себе, знал, что она из тех,

Кого простолюдины называют

Грубейшими словами; ей известно

Об их поспешном бегстве.

ГЕРМИОНА: Видит небо,

Я ничего из этого не знаю.

О, как вы пожалеете, когда вам

Откроется вся правда, что меня вы

Вот так ославили. Ошибку эту

Непросто будет искупить!

ЛЕОНТ: Нет.

Нет, если я ошибся, обвиняя

Без основанья, твердь земли проломит

Игрушечный волчок. В тюрьму ее!

Кто будет выгораживать злодейку

Виновен тоже.

ГЕРМИОНА: Это все влиянье

Какой-то злой планеты. Мне придется

Терпеть, пока не смилуется небо.

Мой государь, я не умею плакать,

Как многие из нас, хотя, быть может,

Могла бы плачем пробудить в вас жалость.

Но горе в сердце я храню глубоко,

Его огонь сильнее слез. Прошу вас,

Вы, господа, судите обо мне

По доброте своей. И исполняйте

Веленья короля.

ЛЕОНТ: Вам что, не слышно?

ГЕРМИОНА:

Пойдет ли кто со мной? Мой государь,

Я в положении таком, что помощь

Понадобиться может. Я прошу вас,

Пусть кто-то будет там при мне. (Дамам.) Не плачьте.

Ведь не о чем! Вот если б вы узнали,

Что я тюрьмы достойна можно плакать.

Прощайте, государь. Я не желала

Увидеть вас в раскаянье, теперь же

Надеюсь, что увижу. Кто со мною?

ЛЕОНТ:

Ну, исполняйте! Прочь!

Королева, под стражей, и дамы уходят.

ВЕЛЬМОЖА:

Верните королеву, государь!

АНТИГОН:

Подумайте, что делаете вы!

По вашей воле пострадают трое:

Вы, ваша королева и ваш сын.

ВЕЛЬМОЖА:

Я, государь, готов ручаться жизнью

Нет, не готов ручаюсь, что пред небом

И вами королева невиновна

И зря обвинена.

АНТИГОН: Когда докажут

Ее вину, конюшню я устрою

В покоях у жены, ее с собою

Свяжу веревкой, и тогда лишь стану

Ей доверять! Все женщины на свете

Неверны, если ваша королева

Вам неверна.

ЛЕОНТ: Довольно, прекратите.

ВЕЛЬМОЖА:

Мой государь...

АНТИГОН: Не за себя мы просим

За вас! Злодей какой-то обманул вас.

Он будет проклят! Если б знал я, кто он,

Я проклял бы его при всех! Три дочки

Есть у меня: пять младшей, девять средней,

А старшая одиннадцати лет.

Клянусь вам честью, что когда докажут

Виновность королевы, я не дам им

Четырнадцати лет достигнуть, чтобы

Им не плодить потомков незаконных

В наследство мне.

ЛЕОНТ: ВсЈ. Замолчи. Довольно!

Чутья в тебе не больше, чем у трупа,

А я все это чувствую не хуже,

Чем ты вот это! (Ударяет его.) Вижу, понимаю,

И понимаю, как.

АНТИГОН: Будь это правдой,

Для чести нам не нужно и могилы:

Ее и нет на свете ни крупицы,

ВсЈ грязь и прах!

ЛЕОНТ: Что это? Мне не верят!

ВЕЛЬМОЖА:

Мой государь, я в этом предпочел бы

Не верить вам, чем самому себе,

И убедиться в честности ее,

Не в вашем подозрении.

ЛЕОНТ: Зачем мы

Об этом с вами спорим, тратим время,

Не продолжая дела? Мы могли бы

И без советов. Лишь по доброй воле

Мы выслушали вас. Но вы бессильны

Иль не желаете увидеть правду.

Так знайте: без советов обойдемся.

ВсЈ это дело: выгоды, издержки

И весь его порядок только наши,

По праву.

АНТИГОН: Я того вам и желаю,

Чтоб сами вы спокойно разобрались

Во всем, без лишних слов.

ЛЕОНТ: Да что ж такое?

От возраста ли ум твой притупился,

Иль ты родился дураком? Их связь,

Поспешное, с Камилло вместе, бегство

Все это налицо, и трудно вспомнить

Иной пример такой же вопиющий.

Так что здесь проверять? Как день, все ясно.

Все говорит за продолженье дела.

Но лишним не бывает подтвержденье

В делах настолько важных и серьезных

Поэтому поспешно я отправил

В храм Аполлона на священном Дельфе

Посланцев Клеомена и Диона,

Известных вам. Они совет духовный

Доставят от оракула. Что скажет,

Так я и поступлю. Я прав?

ВЕЛЬМОЖА: Вы правы,

Мой государь.

ЛЕОНТ:

Хотя мне самому вполне довольно

Того, что знаю, но оракул сможет

Утешить тех, в ком с истиной в раздоре

Не знающая ни о чем на свете

Доверчивость таких, как он. Ее же

Мы удалили от себя под стражу,

Чтоб тех двоих предательские планы

Не дать исполнить ей. Пойдемте с нами.

Мы выступим публично. Дело это

Нас всех поднимет.

АНТИГОН: Думаю, что на смех,

Когда узнают правду.

Уходят.  

II.2.

Входит Паулина и несколько человек с нею.

ПАУЛИНА:

Тюремщика, прошу вас, позовите.

Скажите ему, кто я.

Один из дворян, сопровождающих Паулину, уходит.

Королева!

В Европе нет двора, что вас достоин!

Что делать вам в тюрьме?

Входит спутник Паулины с тюремщиком.

А, сударь мой!

Вы знаете меня, не правда ль?

ТЮРЕМЩИК: Знаю.

И знаю вас, и чту.

ПАУЛИНА: Так я прошу вас,

Дозвольте мне увидеть королеву.

ТЮРЕМЩИК:

Нельзя мне это строго запретили,

Сударыня!

ПАУЛИНА: Вот так-то! И увидеть

Нельзя в застенке запертую честь!

А дам ее? Эмилию? Любую?

ТЮРЕМЩИК:

Сударыня,

Скажите вашим спутникам, пусть выйдут.

Я приведу Эмилию.

ПАУЛИНА: Прошу вас.

А вы идите!

Спутники Паулины уходят.

ТЮРЕМЩИК: И еще: я должен

Присутствовать при вашем разговоре.

ПАУЛИНА:

Пусть так. Зовите.

Тюремщик уходит.

Пятнают чистоту! И как пятнают!

Усердней всех красильщиков!

Входит тюремщик с Эмилией.

Привет вам!

Как наша королева?

ЭМИЛИЯ:

Насколько это мыслимо неплохо.

Недавно, из-за страхов и страданий,

Переносимых стойко, разрешилась

От бремени, немного прежде срока.

ПАУЛИНА:

Родился мальчик?

ЭМИЛИЯ: Девочка. Здорова

И, видно, выживет. В ней королева

Находит утешенье, повторяя:

"И ты, и я равно невинны".

ПАУЛИНА: Верно!

Король виновен, и его безумье!

Он должен знать об этом. Пусть узнает

От женщины. Я сообщу ему.

И если мягко я скажу, то пусть

Язык отсохнет мой и никогда уж

Ни мне, ни гневу моему не служит.

Эмилия, скажите королеве,

Что я прошу покорно позволенья

Малышку взять и показать отцу,

И быть при ней защитницей. Кто знает!

Быть может, и смягчится он, при виде

Невинного ребенка. Это будет

Красноречивей слов.

ЭМИЛИЯ: Вы так добры!

Так очевидны ваша честь и верность,

Что вам нельзя успеха не добиться.

С великим этим делом лучше вас

Никто не справится. Прошу, пойдите

В ту комнату и подождите там.

Я передам несчастной королеве,

Что предложили вы. Не раз сегодня

Она сама о том же говорила,

Но никого о том просить не смела,

Боясь отказа.

ПАУЛИНА: Передайте ей:

Что я могу, то сделаю. Я верю,

Возможно это.

ЭМИЛИЯ: Помоги вам небо.

Я к королеве, подождите рядом.

ТЮРЕМЩИК:

Сударыня! Ведь если королева

Решит отдать младенца вам, и я вам

Его позволю взять, то я не знаю,

Что сделают со мной.

ПАУЛИНА: Не бойтесь, сударь.

Младенец был лишь узником утробы,

А не тюрьмы. И королевский гнев

Не про него. Пусть даже королева

Виновна в преступленье он безвинен.

ТЮРЕМЩИК:

Я верю вам.

ПАУЛИНА

Я, сударь, честью вам клянусь, что встану

Меж вам и опасностью.

Уходят.  

II.3.

Входит Леонт.

ЛЕОНТ:

Ни днем, ни ночью нет покоя. Слабость

Сносить все это так. Простая слабость,

Не будь жива причина! Часть причины

Она, прелюбодейка. Не достать мне

До короля-развратника; не буду

О нем и думать. Но она, она!

Что крюк в боку моем. Не будь ее,

Сгори она в огне наполовину

Вернулся бы ко мне покой. Эй, кто там!

Входит слуга.

СЛУГА:

Мой государь?

ЛЕОНТ: Как принц?

СЛУГА:

Сегодня спал спокойно. Есть надежда

Болезнь отступит.

ЛЕОНТ: Благородный мальчик!

Бесчестье матери его терзает.

Все понял он, поник, притих, согнулся,

Все радости забыл, всем сердцем принял

Ее позор. Не ест, не пьет, не спит он,

Томится всей душой. Оставь меня.

Пойди, проведай принца.

Слуга уходит.

Нет, нет, нет!

О нем не буду думать. Мысль о мести

Опасна мне. Союзники его

Сильны, и он силен. Теперь не время,

Пускай живет, а месть моя настигнет

Ее одну. Камилло с Поликсеном

Смеются надо мною. Если б мог я

Достать до них, они бы не смеялись.

Не будет и она!

Входят Паулина с младенцем, Антигон, несколько вельмож, слуга.

ВЕЛЬМОЖА: Нельзя, постойте!

ПАУЛИНА:

Не спорьте, помогите мне, прошу вас!

Для вас страшней безумный гнев тирана,

Чем смерть ее? Невинная душа,

Чиста, как он ревнив!

АНТИГОН: Ну хватит, хватит!

СЛУГА:

Сударыня, не спал он этой ночью

И не велел пускать к нему.

ПАУЛИНА: Остыньте!

Я сон ему несу. Вы все крадетесь

Как тени вкруг него, вздыхая горько,

Заслышав всякий стон его, и этим

Бессонницу его питая. Я же

Пришла к нему с целебными словами,

Чтоб навсегда очистить от недуга

Его бессонный дух.

ЛЕОНТ: Что там за шум?

ПАУЛИНА:

Не шум, мой государь! Мы обсуждаем,

Кого бы в кумовья вам выбрать.

ЛЕОНТ: Как?..

Прочь дерзкую, немедля! Антигон!

Не допускать ее ко мне велел я!

Я знал, она придет.

АНТИГОН: Я все сказал ей

Не приходить сюда под страхом гнева,

И вашего, и моего.

ЛЕОНТ: Не властен

Над собственной женой?

ПАУЛИНА: От всех поступков

Бесчестных удержать меня он властен.

А в этом деле может лишь, как вы,

В тюрьму меня упрятав!

АНТИГОН: Если вожжи

Она натянет мне не удержать,

Бежит, не спотыкаясь!

ПАУЛИНА: Государь мой!

Прошу вас выслушать меня. Пришла я

Как подданная верная и врач ваш,

Послушный ваш советник но из тех,

Кто не боится гнев снискать упреком,

Не ищет лестью милостей. Пришла я

От вашей доброй королевы...

ЛЕОНТ: Доброй!

ПАУЛИНА:

Да, доброй! Имя доброе ее

На поединке я бы защитила,

Не будь я дамой!

ЛЕОНТ: Прочь ее немедля!

ПАУЛИНА:

Кому глаза не дороги, пусть первый

Притронется ко мне! Сама уйду я.

Но прежде дело. — Ваша королева

Вам родила ребенка, вашу дочь.

Вот он. Благословите!

Кладет ребенка перед Леонтом.

ЛЕОНТ: Убирайся!

Прочь, ведьма! Вывести ее немедля!

Бесстыднейшая сводня!

ПАУЛИНА: Вовсе нет.

Вся ваша брань не про меня. Не меньше

Честна я пред людьми, чем вы безумны

А этого достаточно, клянусь,

Чтоб честною прослыть.

ЛЕОНТ: Кругом измена!

Вы слышали меня? (Антигону.) Отдай ублюдка

Пусть заберет. Ты, старый идиот,

При курице своей слуга безвольный!

Возьми его, отдай своей карге!

ПАУЛИНА:

Пусть навсегда твои отсохнут руки,

Когда ты лишь притронешься к принцессе,

Как повелел он!

ЛЕОНТ: Он жены боится.

ПАУЛИНА:

Хотела б я, чтоб вы жены боялись

Вы признавали бы своих детей!

ЛЕОНТ:

Гнездо изменников!

АНТИГОН: Я не изменник,

Сияньем дня клянусь.

ПАУЛИНА: Один изменник

Стоит средь нас он сам. Он предал честь

Свою, и королевы, и младенца,

И сына своего на поруганье

Бесстыдной клевете. Ему пришлось бы

Держать ответ за эти обвиненья,

Не будь он сам король. Его слова

Пришлось бы взять назад!

ЛЕОНТ: Молчи, мегера!

Отколотила мужа, а теперь

И на меня бросается! Не мой

Ребенок этот. Он от Поликсена!

Возьмите прочь, и с матерью его

Огню предайте.

ПАУЛИНА: Это ваш ребенок.

Чем яблоко от яблони, не дальше

И он от вас. Смотрите, господа!

Пусть отпечаток мал, необычайно

Он схож с отцом: глаза, и нос, и губы,

И так же хмурится, и лоб такой же,

И на щеках две ямочки, и третья

На подбородке, и его улыбка!

О добрая богиня, о Природа!

Когда и души ты воспроизводишь,

Не дай ей унаследовать болезни

Ее отца, не то она сочтет

Своих детей чужими!

ЛЕОНТ: О, колдунья!

Тебя же, негодяй, повесить мало

Жене не можешь рот закрыть!

АНТИГОН: Повесьте

Хоть всех мужей, кто этого не сможет

Без подданных останетесь.

ЛЕОНТ: Еще раз

Приказываю: прочь ее!

ПАУЛИНА: Злодею

Что остается?

ЛЕОНТ: На костер отправлю!

ПАУЛИНА:

Мне все равно! Ведь еретик не тот,

Кто на костре горит, а кто сжигает.

Я вас не стану называть тираном,

А все ж вы поступили так жестоко,

Как мог бы поступить тиран. Стыдитесь!

Поступок ваш неблагороден, низок

И вас позорит!

ЛЕОНТ (Антигону): По твоей присяге

Приказываю: прочь ее! Да будь я

Тираном, разве бы она жила?

Она бы и сказать так не посмела!

ПАУЛИНА:

Толкать меня не надо. Я уйду.

Ребенка берегите. Он ведь ваш.

Храни его Юпитер! Руки прочь!

Заботы ваши о его безумье,

А не о благе. Государь, прощайте.

Прощайте все. Ушли мы.

Уходит.

ЛЕОНТ:

Ты сам подговорил жену, изменник! —

Мое дитя? Нет, прочь его! — Ты сам,

Кто так его жалеет, сей же час

Возьмешь его и отнесешь в огонь.

Ты сам, никто другой. Бери немедля.

Чтоб через час дал знать, что все исполнил.

Иначе отниму и жизнь твою,

И все, чем ты владеешь. Если скажешь,

Что этого не сделаешь, то в гневе

Я размозжу своими же руками

Ублюдку голову. В огонь его!

Жену подговорил ты!

АНТИГОН: Нет, неправда!

Здесь все по чести могут подтвердить,

Я в этом не виновен.

ВЕЛЬМОЖИ: Государь,

Он прав, она явилась своевольно.

ЛЕОНТ:

Вы лжете все!

ВЕЛЬМОЖА:

Прошу вас, государь, не возводите

Напраслины на нас. Мы вам всегда

Служили верно. (Все опускаются на колени.) На коленях просим:

За службу нашу в прошлом и отныне

Вознаградите нас, и откажитесь

От вашего намеренья. Оно

Чудовищно и кончится бедою.

ЛЕОНТ:

Я перышко для всех ветров под солнцем.

Дожить ли мне до времени, когда

Ублюдок назовет меня отцом,

Прося благословения? О нет!

Уж лучше сжечь его сейчас, чем после

Проклясть. Но так и быть, пускай живет он.

Он все равно не выживет. (Антигону.) Эй, ты!

На что готов ты, чтоб спасти от смерти

Ублюдка этого (ублюдок он,

Как эта борода седа)?

АНТИГОН: На всЈ.

Мой государь, на всЈ, что я смогу

И что позволит честь, никак не меньше.

Всю кровь, что есть еще во мне, отдам

И что возможно, сделаю.

ЛЕОНТ: Возможно,

Возможно это. На моем мече

Клянись исполнить то, что я скажу.

АНТИГОН:

Клянусь.

ЛЕОНТ: Так слушай, и исполни. Если

Не сделаешь хоть часть и сам погибнешь,

И дерзкая жена твоя. Злословье

Прощаем ей на этот раз. Тебе же

Повелеваем, по твоей присяге,

Ублюдка этого забрать с собою

И в отдаленный и безлюдный край

Вне царства нашего его доставить

И одного там бросить, без защиты,

На волю случая. Младенец этот

Чужой для нас. И ты, под страхом пыток

И смерти, отвезешь его в чужую

Страну по справедливости и там

Оставишь. Исполняй же.

АНТИГОН: Я готов.

Хоть было б милосердней сей же час

Его убить. (Берет ребенка.) Пойдем со мной, бедняжка.

Пусть коршуны и вороны послужат

Твоими няньками. Ведь так бывало.

Забыв свирепость, волки и медведи

Заботились о брошенных. Пусть боги

Потомство ваше сохранят, простив

Жестокость вашу, государь, и жизнь

Бедняжке сохранят.

Уходит.

ЛЕОНТ: Нет, я не стану

Растить дитя чужое!

Входит слуга.

СЛУГА: Государь,

Пришло известье час тому назад:

Дион и Клеомен, которых вы

К оракулу отправили, вернулись

В Сицилию и ко двору спешат.

ВЕЛЬМОЖА:

Неслыханная скорость, государь.

ЛЕОНТ:

Два дня и три недели. Это верно.

Сам Аполлон помог им, чтоб скорее

Узнали правду. Вы же приготовьтесь

Судить изменницу. Ее открыто

Мы обвинили, и устроим ей

Открытый, справедливый суд. Покуда

Жива она, в груди моей не сердце,

Но тяжкий груз. Теперь меня оставьте.

Обдумайте слова мои.

Уходят.  

III.1.

Входят Клеомен и Дион.

КЛЕОМЕН:

Чудесный климат, воздух чист и свеж,

Священный остров плодороден, храм же

Превыше всех похвал.

ДИОН: Я поражен был

Всего сильней небесным одеяньем

Я так его назвал бы и обличьем

Возвышенных жрецов, и с мой жертвой

Как принесли ее, и как торжествен

Был неземной обряд.

КЛЕОМЕН: Но из всего

Оракула горомоподобный голос!

Он так меня потряс, что ощутил я

Вполне свое ничтожество.

ДИОН: О, если

Успешным будет и для королевы

Посольство наше так же, как для нас,

Не зря мы время тратили.

КЛЕОМЕН: Надеюсь,

Все обернется к лучшему. Все дело

Недоброе и мне не по душе,

Свидетель Аполлон.

ДИОН: Его исход

Уж предрешен, и станет всем известен.

Едва прочтут божественный оракул,

Сломав печать верховного жреца

Мы всЈ узнаем. Лошади готовы.

Пусть кончится добром! Идем.

Уходят.  

III.2.

Входят Леонт, вельможи и чиновники.

ЛЕОНТ:

Мы объявляем здесь, скорбя глуб ко:

Нам не по сердцу этот суд. Сегодня

Мы судим дочь царя, супругу нашу,

Любимую сверх меры. Пусть никто

Не обвинит в тиранстве нас: мы судим

Открыто и решим в порядке должном,

Виновна ли она, иль невиновна.

Введите заключенную.

ЧИНОВНИК:

По воле государя королева

Перед судом предстанет.

Входит Гермиона под стражей, Паулина и дамы.

Тишина!

ЛЕОНТ:

Читайте обвиненье.

ЧИНОВНИК:  Гермиона,  супруга  достойного  Леонта,  короля Сицилии,  ты обвиняешься   в  государственной   измене  за  совершение   прелюбодеяния  с Поликсеном,  королем Богемии, и  участие, вместе  с Камилло,  в заговоре  на жизнь  нашего  государя,  короля  Леонта,   твоего  высокородного   супруга; впоследствии  же, когда,  волею  обстоятельств,  оный  заговор  был  отчасти раскрыт,  ты,  Гермиона,  пойдя  против  клятвы  верности королю,  советом и содействием помогла им, для  их безопасности, бежать из Сицилии под покровом ночи.

ГЕРМИОНА:

Что я могу сказать? Лишь отрицаньем

Отвергнуть обвинения. Но я

Одна свидетель мой, и мне едва ли

Свидетельство мое поможет. Если

Скажу, что невиновна я, то что же?

Мне не поверят, ведь меня считают

Обманщицей. Но если только боги

Следят за нами а они следят

То верю я: невинность пристыдит

Пустые обвиненья и заставит

Тиранство задрожать. — Вам, государь,

Известно лучше всех: вся жизнь моя

Была честна, чиста и беспорочна,

Как я теперь несчастна, то есть больше

Чем быть случалось людям, или даже

Героям пьес. — Взгляните на меня:

Ведь я делила ложе с королем,

Я дочь великого царя, мать принца,

Надежды королевства, я стою здесь

И сотрясаю воздух перед всеми,

Кто пожелал прийти, чтоб умолять вас

О жизни и о чести. Впрочем, жизнь

Мне дорога не больше, чем страданье,

Молю я лишь о чести. Государь,

Взываю к вашей совести: скажите,

Пока сюда не прибыл Поликсен,

Как чтили вы меня! И если я

С тех пор хотя на йоту преступила

Пределы чести, делом, или даже

Малейшим помышленьем, пусть сердца

Тех, кто внимает мне, окаменеют

И пусть моя ближайшая родня

Могилу проклянет мою.

ЛЕОНТ: Доселе

Еще не слышал я, чтоб нечестивец,

Дерзнув свершить проступок, не дерзал

Проступка отрицать.

ГЕРМИОНА: Известно это.

А все ж не про меня.

ЛЕОНТ: Нет, не про вас

О, не про вас одну!

ГЕРМИОНА: Признать должна я

Лишь то, что мне в вину вменяют. Верно:

Любила Поликсена я но так,

Как дозволяет честь, и как, по чести,

Он заслужил того. Такой любовью,

Какая мне по званью подобает,

И точно так, как повелели вы,

Лишь так, и только так, и не иначе.

Могла ль я вас ослушаться? Могла ли

Быть так неблагодарна, вам и другу,

Чья дружба говорила вам с тех пор,

Как говорить могла, что он ваш друг?

О заговоре я сказать могу лишь,

Что вкус его неведом мне, меня им

Напрасно кормят. Мне известно только,

Что был Камилло честным человеком,

А почему покинул он ваш двор,

Не знают сами боги.

ЛЕОНТ: ВсЈ вы знали!

И об его отъезде, и о том,

Чт  делать вслед за тем.

ГЕРМИОНА: Мой государь,

Невнятен мне язык ваш. Жизнь моя

Приснилась вам, и я должна за это

Расстаться с нею.

ЛЕОНТ: Это все приснилось!

Ублюдка вы прижили с Поликсеном,

Но это лишь приснилось мне! Вы так же

Бесстыдны, как вы лживы, отрицая

Свою вину! Как выброшено прочь

Твое отродье, так же и тебя

Настигнет правосудье! Незаконным

Оно родилось по твоей вине

Не меньше, чем по собственной. Так жди же

Не меньшего, чем смерти.

ГЕРМИОНА: Бесполезны

Угрозы ваши. Смерть моя желанна,

А не страшна мне. Для чего мне жить?

Я вижу, что своей отрады первой

Расположенья вашего лишилась,

Причины лишь не знаю. Лишена я

И радости другой ведь мой ребенок,

Мой первенец, храним как от чумы

От встреч со мной. И третье утешенье

Отняли у меня: мое дитя

Забрали от груди моей и прочь

Отправили на смерть. На всех столбах

Меня позорят. Женщине любой

Покой и сон положен после родов,

Меня ж влекут на суд, и здесь велят

Стоять пред всеми, на ветру. Скажите,

Чт , государь мой, в жизни мне осталось,

Чтоб смерти не желать? Так продолжайте.

Постойте, нет! Мне жизнь не дорога,

Ни в грош ее не ставлю, но о чести

Прошу вас. Если здесь меня осудят

По подозреньям ревности пустой,

Без доказательств, это будет строгость,

Но строгость произвола, не закона.

К оракулу взываю: пусть меня

Рассудит Аполлон.

ЛЕОНТ: Вот эта просьба

Оправдана вполне. Пусть принесут

Оракул нам, во имя Аполлона.

Несколько чиновников выходят.

ГЕРМИОНА:

Отец мой был российский император.

О, если б он был жив и мог увидеть,

Как судят дочь его, всю глубину

Несчастья моего, но не для мести

Для жалости!

Входят чиновники с Дионом и Клеоменом.

ЧИНОВНИК:

Торжественно клянитесь на мече,

Что были вы, Дион и Клеомен,

В священном Дельфе оба, и оттуда

Доставили оракул под печатью

Великого жреца, из рук его

Полученный, печати не вскрывали

И не читали тайн его.

ДИОН И КЛЕОМЕН: Клянемся.

ЛЕОНТ:

Вскрывайте и прочтите.

ЧИНОВНИК (читает): Гермиона чиста, Поликсен  безвинен,  Камилло  верный подданный, Леонт  ревнивый тиран, его  невинное дитя законно, и король будет жить без наследника, если потерянного не найдут.

ВЕЛЬМОЖИ:

О, слава Аполлону!

ГЕРМИОНА: И хвала!

ЛЕОНТ:

И это правда, то, что ты прочел?

ЧИНОВНИК:

Я все прочел, как есть.

ЛЕОНТ:

Во всем оракуле ни слова правды!

Суд продолжается. Здесь всЈ подделка!

Входит слуга.

СЛУГА:

Мой государь, король, король!

ЛЕОНТ: В чем дело?

СЛУГА:

Меня возненавидят за известье.

Наш принц, ваш сын, от страхов и волнений

За мать, ушел от нас.

ЛЕОНТ: Ушел? Как?

СЛУГА: Умер.

ЛЕОНТ:

Разгневан Аполлон, и небеса

Казнят меня за произвол.

Гермиона падает.

Что с нею?

ПАУЛИНА:

Убийственная весть для королевы

Она в руках у смерти!

ЛЕОНТ: Помогите.

Придет в себя лишилась чувств от горя.

Поверил я нелепым подозреньям!

Прошу вас, приложите все усилья,

Чтоб сохранить ей жизнь.

Паулина и дамы выходят, вынося Гермиону.

О Аполлон!

Прости меня за это святотатство!

Я с Поликсеном примирюсь, я снова

Руки у королевы попрошу,

Верну Камилло, объявлю его

Достойным, верным, добрым, милосердным!

Я, ревностью подвигнут к жажде мести,

Орудием своим избрал Камилло

И приказал ему, чтоб Поликсена

Немедля отравил он, но Камилло

Осмелился не выполнить приказа,

Хоть я и угрожал, и ободрял

Ему, его, и смертью, и наградой.

А он, по доброте своей и чести,

Во всем открылся гостю моему

И, здесь свое оставив состоянье

Немалое, пустился в путь опасный

С одним богатством честью. Как сияет

Он в чистоте своей сквозь грязь мою!

Как черен я пред ним!

Входит Паулина.

ПАУЛИНА: О горе, горе!

Разрежьте мне шнуровку, чтобы сердце

Не разорвалось с нею!

ВЕЛЬМОЖА: Что случилось?

Что с вами?

ПАУЛИНА: Что за пыткам ты, тиран,

Предашь меня теперь? Костру иль дыбе?

Зальешь уста свинцом? Какую казнь

Я заслужу за все свои проклятья

На голову твою? Твое тиранство,

Твоя пустая ревность, что ребенка

Не убедили б, не пришли б на ум

Девятилетней девочке, узнай же,

Что сделали они, и пусть твой разум

Навек угаснет! Все, что было раньше,

Лишь призраки безумья! Поликсена

Ты предал, как глупец неблагодарный,

Достойный вечной гибели, пустяк!

Ты отравить готов был честь Камилло

Цареубийством но ничтожно это

В сравнении с дальнейшим! Даже смерть

Твоей малютки-дочери, кого ты

На корм вор нам бросил, пусть над нею

Сам черт слезу бы пролил, все ничтожно!

Смерть принца, чье не выдержало сердце

Того, что понял он, как мать его

Его отец-безумец опозорил,

И в том виновен ты, не напрямую,

Но все ж виновен, но и то не много!

Но за последнее ответишь! Плачьте!

Случилось горе: наша королева,

Добрейшая из смертных, умерла

И не отомщена!

ВЕЛЬМОЖА: Спаси нас небо!

ПАУЛИНА:

Она мертва, я в этом поклянусь!

Не верите пойдите и проверьте.

И если вы сумеете вернуть

В ее уста и очи жизнь, я буду

Служить вам, как богам! Тебе ж, тиран,

Раскаиваться поздно! Слишком много

Ты совершил, чтоб искупить! Предайся

Отчаянью! Простой ты на коленях

Хоть десять тысяч лет, нагой, без пищи,

Средь голых скал, где вечная зима,

И то ты не добьешься, чтобы боги

Взглянули на тебя!

ЛЕОНТ: Ты замолчала?

О, говори еще. Я заслужил.

Пусть все меня клянут.

ВЕЛЬМОЖА: О, перестаньте.

Что б ни было, не следовало вам

Так дерзко говорить.

ПАУЛИНА: Я не права.

Я виновата, и вполне готова

Раскаяться. Я слишком проявила

Поспешность женскую, увы. Он тронут

Всем благородным сердцем. Не горюйте

О том, чего нельзя исправить! Лучше,

Прошу вас, накажите вы меня,

За то, что я вам так напоминала,

Что лучше бы забыть! Мой государь!

Мой добрый, добрый государь, простите!

Я так глупа! Я так ее любила!..

О чем я говорю! Я вам не буду

Напоминать о ней, о ваших детях

И о моем несчастном муже тоже

Пропал он... Я молчу!..

ЛЕОНТ: Но ты права.

Мне истина из уст твоих дороже,

Чем жалость. Отведи меня, прошу,

К телам жены и сына. Пусть для них

Одна могила будет, и над нею,

Нас заклеймив позором, пусть напишут

Причину смерти их. И каждый день

Я буду приходить на их могилу,

В часовню, слезы лить, и это будет

Весь мой досуг, пока достанет силы,

Клянусь при всех. Веди меня теперь

К печалям этим.

Уходят.  

III.3.

Входят Антигон, с младенцем на руках, и моряк.

АНТИГОН:

Так ты уверен, наш корабль достиг

Богемских берегов?

МОРЯК: Уверен, сударь.

Притом, боюсь, не вовремя. Темнеет,

Готовится гроза, и мне сдается,

Что наше дело не угодно небу,

И хмурится оно.

АНТИГОН:

Да будет воля неба. Возвращайся

Обратно на корабль. Не задержусь я

И скоро позову.

МОРЯК: Поторопитесь.

Не уходите далеко: похоже,

Что будет шторм. К тому же это место

Известно хищными зверями.

АНТИГОН: Ладно.

Я поспешу, иди.

МОРЯК: Я буду рад

Не принимать участья в этом деле.

Уходит.

АНТИГОН:

Пойдем, бедняжка. Я не верил раньше,

Что духи мертвых могут нам являться,

Но видел я вчера, как наяву,

Дух матери твоей. Главу склоняя

То на одно плечо, то на другое,

Она пришла ко мне, полна печали,

Невиданной досель. В одеждах белых

Приблизилась она к моей каюте

И, трижды поклонившись мне, вначале

Не молвила ни слова, лишь горели

Во тьме ее глаза. Смирив свой гнев,

Затем она сказала: "Антигон,

Судьбою ты назначен поневоле

Младенца моего в краю далеком

Покинуть одного, согласно клятве.

В Богемию доставь мое дитя

И со слезами там оставь. Она

Считается потерянной навеки

Дай имя ей: Утрата. Злое дело

Ты вынужден исполнить, и за это

Жены своей ты больше не увидишь",

Сказала так и с криком растворилась,

Исчезла в воздухе. Я был испуган

И весь дрожал, но овладел собою

И заключил, что это был не сон.

Должно быть, Гермиона умерла;

Угодно Аполлону, чтоб младенец,

От короля богемского и правда

Рожденный, был оставлен на земле

Его отца, для жизни или смерти.

Здесь положу тебя, с тобой письмо

И это здесь довольно, чтоб в достатке

Растить тебя, бедняжка.

(Кладет на землю младенца, письмо и сверток.)

Будет буря. —

За прегрешенье матери тебя

На произвол судьбы теперь бросают!

Кто знает, что она готовит. Плакать

Я не могу, но сердце плачет горько.

Жестокой клятвой связан я! Прощай.

День хмурится сильней. Он будет петь

Плохую колыбельную. Я в жизни

Не видел дня темнее. Страшный шум!

Вернусь ли на корабль? Идет охота!

Я пропал навеки!

Убегает, преследуемый медведем.

Входит старый пастух.

СТАРЫЙ ПАСТУХ: Хотел бы я, чтобы  не было вовсе никакого возраста между десятью  и двадцатью тремя годами, или чтобы весь этот промежуток можно было проспать. А то нет у них в этом возрасте другой заботы, как только брюхатить девок,  обижать старших, воровать  да драться. Вот послушайте! Разве  кто-то еще,  кроме   этих  девятнадцати-двадцатидвухлетних,  у  которых  кипяток  в головах,  стал бы  охотиться в такую погоду? Охотники эти спугнули двух моих лучших овец, и боюсь, что волк отыщет их быстрее, чем хозяин. Если я где -то и  найду  их, то, наверно, на берегу моря. Они там плющ едят. Силы небесные, пошлите нам  удачу, что это  здесь? Ребенок! Какой  хорошенький! Мальчик или девочка?  Какая  же  хорошенькая! Это, конечно,  чей-нибудь грешок. Хоть я и неграмотный, а могу прочесть,  что тут не  обошлось без придворной дамы.  Уж это  были  дела,  где-нибудь  на  лестнице  или в  укромной  комнате. Им-то, наверно, теплее было там, чем этой бедняжке здесь. Мне жаль ее, возьму ее  с собой.  Только  подожду, пока мой  сын придет. Он только что подавал  голос. Э-ге-ге-гей!

МОЛОДОЙ ПАСТУХ: Эй, эгей!

СТАРЫЙ ПАСТУХ:  Так  ты уже  здесь?  Вот  подойди-ка, хочешь ли увидеть такое, о чем будут говорит и тогда, когда ты состаришься и помрешь? Да что с тобой?

МОЛОДОЙ ПАСТУХ: Я  такое видел! Одно и другое, на море и на суше!  Хотя какое  же это  море,  оно теперь  небо!  Между  ним  и  небосводом  ножа  не просунешь.

СТАРЫЙ ПАСТУХ: И что же там такое?

МОЛОДОЙ ПАСТУХ:  Видел  бы  ты,  как  оно  бурлит,  как  беснуется, как налетает  на  берег!  Но это всЈ не то.  О, как они  жалостно  кричали,  эти гибнущие души! То их видно,  то их не видно,  то  их корабль  луну протыкает мачтой,  то  волны его глотают вместе с пеной, как пробку внутри бочонка. Но это моряки, а на суше что было! Как медведь оторвал ему руку, а он меня звал на помощь,  кричал,  что его зовут Антигон, что он дворянин, вельможа. Но уж чтобы с  кораблем покончить,  как  море  его  заглотило,  но сперва  как они ревели, эти бедные гибнущие души, а море смеялось над ними! И дворянин тоже, погибая, ревел, а медведь смеялся над ним, и оба они ревели громче, чем море и буря.

СТАРЫЙ ПАСТУХ: Помилуй небо, когда ж это было?

МОЛОДОЙ  ПАСТУХ: Да вот сейчас же, сейчас, я и моргнуть не успел  еще с тех пор, как все  это видел. И  эти люди под водой еще  теплые, да и медведь еще и наполовину не пообедал дворянином; он и сейчас на нем сидит.

СТАРЫЙ ПАСТУХ: Хотел бы я оказаться рядом: я бы помог старику.

МОЛОДОЙ ПАСТУХ:  Лучше бы ты оказался рядом с кораблем и ему помог. Это был бы поступок прямо неземной доброты.

СТАРЫЙ ПАСТУХ: Ох, тяжкие дела,  тяжкие дела! Но вот посмотри-ка  сюда, сынок.  Здесь  есть  чему   подивиться.  Ты   встречаешь   умирающих,   а  я новорожденных. Вот, посмотри-ка, видишь: покрывало для  дворянского ребенка. Посмотри же,  что  там завернуто, возьми,  разверни его. Посмотрим, что там. Мне  предсказывали,  что  однажды я  волшебно  разбогатею. Это, может  быть, лесные духи подменили ребенка. Что там внутри, сынок?

МОЛОДОЙ ПАСТУХ:  Ну и  повезло же  тебе, старик! Теперь уж, если  грехи твоей юности простятся тебе, ты будешь жить богато. Золото, всЈ золото!

СТАРЫЙ ПАСТУХ: Это волшебное золото,  сынок,  вот  увидишь. Бери его  с собой и неси осторожней.  Пойдем скорее домой, короткой дорогой. Повезло нам с  тобой, сынок, и чтобы  удача не отвернулась от нас, надо только сохранить все это в тайне. Оставим овец, пойдем домой, пойдем короткой дорогой.

МОЛОДОЙ ПАСТУХ: Знаешь, ты иди пока со своими находками домой, короткой дорогой, а  я пойду посмотрю, сидит ли  еще медведь на дворянине, и много ли он от него  отъел. Медведь, он ведь опасен  только когда  голодный. Если там что осталось, я похороню.

СТАРЫЙ  ПАСТУХ: Доброе дело,  сынок. Если  ты разберешь по тому, что от него осталось, чт  он был за человек, отведи меня к нему.

МОЛОДОЙ ПАСТУХ: Отведу, отведу! А ты мне тогда поможешь закопать  его в землю.

СТАРЫЙ ПАСТУХ: Сегодня счастливый день, сынок, и мы отметим его добрыми делами.

Уходят.  

IV.1.

Входит Время, пролог.

ВРЕМЯ:

Я свет и тьма, я радость и страданье,

Для всех — урок, для многих — испытанье.

Я — время. Стоит мне расправить крылья,

И я преодолею без усилья

Шестнадцать долгих лет. Еще на час

Хочу просить внимания у вас

И строго не судить. Владеют всеми

Законы и обычаи, но время

Сильнее их; ничуть не изменилось

С тех давних пор, когда едва родилось

Все бытие; свидетель всех начал.

Любой закон, что есть, законом стал

В моих глазах, а что явилось свету

Недавно, то при мне, как сказка эта

Окажется старо. На новый час

Переверну свои часы и вас

Охватит крепкий сон, на много лет.

Теперь проснитесь вновь. Покинув свет,

Леонт скорбит и кается. Оставим

Его в Сицилии, а сами взор направим

В Богемию, где королевский сын —

Принц Флоризель — живет, и где один

Седой пастух удочерил Утрату.

Он стал теперь степенным и богатым,

Она же подросла и расцвела

На удивленье всем. Теперь пришла

Пора о ней поведать вам полнее

И рассказать, что приключится с нею.

Надеюсь, проводили вы не раз

Еще и хуже время, чем сейчас.

А если нет — вам Время пожелало,

Чтоб хуже никогда и не бывало.

Уходит.  

IV.2.

Входят Поликсен и Камилло.

ПОЛИКСЕН: Прошу тебя, Камилло, не надо так настаивать! Когда я в чем-то тебе отказываю, я болен, но выполнить эту просьбу для меня смерти подобно.

КАМИЛЛО: Я  пятнадцать  лет  не видел  родины,  и  хотя  я  много дышал иноземным воздухом, я хочу, чтобы прах мой покоился  в  родной земле. К тому же  ее  раскаявшийся король  — мой  государь  —  посылал  за мною,  а  мое присутствие, быть  может, облегчит его  страдания.  По  крайней  мере, я так думаю, и это тоже подгоняет меня к отъезду.

ПОЛИКСЕН: Если я  тебе дорог, Камилло, не  отменяй всей  службы, что ты мне сослужил,  не покидай меня. Твои же достоинства  виной тому, что  ты мне так нужен. Мне было бы легче,  если бы тебя  никогда  не  было, чем потерять тебя  теперь.  Ты начинал  для меня  такое, что без тебя  никто не  смог  бы сделать как следует, и тебе придется или остаться, чтобы завершить  начатое, или  забрать с собой всю свою службу, за  которую,  если я еще не достаточно вознаградил тебя (а  вознаградить тебя не по заслугам я  и не смог бы), то я научусь  быть благодарнее и этим умножу  нашу дружбу. Что же до этой роковой страны, Сицилии, то я прошу тебя,  больше не говори мне о ней. Один звук  ее имени для меня наказание, потому что  напоминает о том  раскаявшемся, как ты его называешь, и ищущем примирения короле, моем брате, который лишился своей несравненной  супруги и  своих детей, чья смерть  и поныне достойна слез. Но скажи мне, когда ты видел  в последний раз принца Флоризеля, моего сына? Для короля не меньшее несчастье иметь недостойное потомство, чем лишиться детей, чьи добродетели несомненны.

КАМИЛЛО:  Государь,  я  видел его  дня  три  назад.  Не  знаю,  чем  он увлекается в последнее время,  но я не без  сожаления заметил, что  он  стал редко появляться при дворе  и,  кажется, не часто  предается тем благородным занятиям, которым предавался раньше.

ПОЛИКСЕН: Я  тоже заметил это, Камилло,  и приложил к  тому  усилия: на моей  службе  есть  соглядатаи, наблюдающие  за ним в  его  отсутствие.  Они сообщают  мне, что он  почти безотлучно  гостит у одного простого пастуха, о котором говорят, что  тот  из совершенного ничтожества поднялся,  к немалому удивлению своих соседей, до обладания баснословным состоянием.

КАМИЛЛО: Мне доводилось слышать, государь, о таком человеке, у которого есть  дочь редчайших достоинств.  Слава о  ней разносится  дальше, чем можно было бы ожидать для девушки, родившейся в пастушьей хижине.

ПОЛИКСЕН: Мне сообщали и о ней, и боюсь, что это и есть та наживка,  на которую поймался мой сын. Сопроводи  меня к  ее отцу, и мы, не открывая, кто мы, расспросим его  обо всем. Его простота, я  надеюсь, без труда выдаст нам причину,  по  которой мой  сын  зачастил в  его дом. Прошу  тебя, будь  моим сообщником в этом деле, и отложи мысли о Сицилии.

КАМИЛЛО: Я готов повиноваться вам по доброй воле.

ПОЛИКСЕН: Мой бесценный Камилло! Переоденемся, чтобы нас не узнали.

Уходят.  

IV.3.

Входит Автолик.

АВТОЛИК (поет):

Нарциссы выглянут с утра,

Эгей, проснется сердце вновь.

Придет желанная пора,

Зимой не стынет кровь.

На солнце сохнет простыня

И птичьим пеньем полон мир.

Мой вольный труд зовет меня,

Мне кружка пива — царский пир.

Несется жаворонка трель

И крики соек там и тут.

Нам сено — пышная постель,

Эгей, для нас они поют!

Я  был на службе у принца  Флоризеля, и в те времена одевался в бархат, но больше не служу.

Но стоит ли жалеть о том?

Светло мне под луной.

Окольным я иду путем,

Он шире, чем прямой.

Жестянщикам дозволено

С сумой везде бродить —

Мне ремесло мое вольно

В колодках подтвердить.

Моя  специальность  — простыни. Тряпки поменьше прячьте, когда  коршун строит гнездо. Отец назвал  меня Автоликом, в честь того, кто, как  и я, был рожден под Меркурием, и  тоже подбирал то, что плохо лежит.  Играя в кости и гуляя с  девками  нажил я этот наряд.  Мои доходы —  мелкие кражи.  Большой дороге  слишком  светят палки  и  виселица, а  я  их  смертельно боюсь.  Сон прогоняет мысли о будущем.

Входит молодой пастух.

На ловца и зверь бежит!

МОЛОДОЙ ПАСТУХ: Итак, итак. Если каждые одиннадцать овец дают  один тод шерсти, а за каждый тод можно выручить один фунт один шиллинг, тогда сколько можно выручить за шерсть, если постричь полторы тысячи овец?

АВТОЛИК (в сторону): Ну, если сеть выдержит, попалась птичка.

МОЛОДОЙ  ПАСТУХ: Нет, без  счетов мне  не справиться. Итак, что  же мне велено купить  для  праздника стрижки овец?  Три  фунта сахару, пять  фунтов смородины,  рис...  Интересно, зачем  это  сестренке рис  понадобился?  Отец назначил ее хозяйкой праздника,  вот  она и разошлась. Сделала для стригалей двадцать  четыре букета и наняла  первосортных  певцов,  чтоб  пели  на  три голоса. Правда почти все они поют  тенором  или басом. Правда есть среди них один пуританин, он и под волынку будет петь псалмы. Мне нужно купить шафрану для подкрашивания  грушевых  пирогов, корицы, фиников...  А, нет, их  в моем списке нет. Мускатных  орехов  —  семь  штук,  имбирный корень  — один или два...  Ну,  это  я  выпрошу даром, впридачу.  Слив —  два фунта, изюма  — столько же...

АВТОЛИК (корчится на земле): О, зачем я только родился на свет!

МОЛОДОЙ ПАСТУХ: Святые небеса!

АВТОЛИК:  О,  помогите мне,  помогите! Сорвите  с меня эти лохмотья,  и тогда — смерть, смерть!

МОЛОДОЙ ПАСТУХ: О  несчастный,  было  бы лучше  надеть  на тебя  больше лохмотьев, чем срывать с тебя эти.

АВТОЛИК: Сударь,  эта  отвратительная одежда унижает  меня  больше, чем нанесенные мне удары, а их было много! Может быть, миллион.

МОЛОДОЙ ПАСТУХ: Ах, бедный! Миллион ударов — это немало.

АВТОЛИК:  Меня  ограбили, сударь, и  избили,  забрали  у  меня деньги и одежду, и надели на меня эти гадкие вещи!

МОЛОДОЙ ПАСТУХ: А что это был за грабитель? Пеший или конный?

АВТОЛИК: Пеший, милый мой сударь, пеший.

МОЛОДОЙ  ПАСТУХ:  И  правда, оно и видно,  по  той одежде, что  он тебе оставил.  Если это одежда конного,  то она повидала виды. Дай руку,  я  тебе помогу. Давай же руку!

Помогает Автолику подняться.

АВТОЛИК: Полегче, сударь, прошу вас, нежнее. Ох!

МОЛОДОЙ ПАСТУХ: Ах, несчастный!

АВТОЛИК: Осторожней, сударь, не так резко, прошу вас. Боюсь, что у меня лопатка вывихнута.

МОЛОДОЙ ПАСТУХ: Ну что? Можешь ты стоять?

АВТОЛИК: Потихоньку, сударь, потихоньку, дорогой мой. (Забирает  у него кошелек.) Вы мне очень, очень помогли.

МОЛОДОЙ ПАСТУХ: Нужны ли тебе деньги? Я могу дать немного.

АВТОЛИК: Ах, нет, сударь, нет, дорогой мой,  не надо, прошу вас. У меня тут есть родственник неподалеку, всего за версту отсюда. К нему-то  я и шел. Там  мне дадут  и денег,  и  всего,  что  нужно. Не предлагайте  мне  денег, пожалуйста. У меня от этого сердце разрывается.

МОЛОДОЙ ПАСТУХ: А что он за человек, тот, что тебя ограбил?

АВТОЛИК:  О, я его знаю,  сударь, это  редкий негодяй и  развратник.  Я знаю, что он был  когда-то на службе  у принца. Не знаю уж, за  какую из его добродетелей, но его выгнали взашей с королевского двора.

МОЛОДОЙ  ПАСТУХ:  За  какой   из   его  пороков,   ты   хотел  сказать? Добродетельных с королевского  двора не гонят. При  дворе добродетель всегда награждают, чтобы она там и оставалась, и то она у них держится с трудом.

АВТОЛИК: Пороков, я хотел сказать, пороков, сударь. Я его хорошо  знаю, этого негодяя. С тех пор, как его выгнали, он ходил по ярмаркам с обезьяной, потом был судебным приставом, а  потом показывал  раек про  Блудного Сына  и женился на жестянщице, что  жила в полутора верстах от моего дома и земли, а там,  перепробовав множество  скверных  занятий,  наконец  избрал  для  себя ремесло простого вора. Его зовут Автолик.

МОЛОДОЙ  ПАСТУХ: Будь он неладен! Разбойник,  клянусь жизнью, настоящий разбойник! Он промышляет на ярмарках, праздниках и медвежьих травлях.

АВТОЛИК:  Точно так, сударь, это он, он самый. Это он тот  негодяй, что заставил меня одеться в эти лохмотья.

МОЛОДОЙ  ПАСТУХ:  Самый  трусливый негодяй  во всей Богемии! Надо  было просто встать перед  ним, да и плюнуть в него, и он убежал бы,  только его и видели.

АВТОЛИК: Должен вам  признаться, сударь, я не умею драться.  Сердце мое меня подводит, а он это знал, ручаюсь.

МОЛОДОЙ ПАСТУХ: Ну, как ты теперь?

АВТОЛИК:  Ах,  милый  мой сударь, теперь гораздо лучше. Я могу стоять и идти. Я вас покину и пойду потихоньку, пойду к своему родственнику.

МОЛОДОЙ ПАСТУХ: Отвести тебя к нему?

АВТОЛИК: Нет, милый мой сударь, нет, дорогой мой.

МОЛОДОЙ ПАСТУХ: Ну, тогда прощай. Мне пора идти, покупать  приправы для праздника стрижки овец.

Уходит.

АВТОЛИК:  До  свиданья,  милый  мой  сударь. Ты  теперь  не  приправлен деньгами,  и  тебе сложно будет купить свои приправы. Я еще  навещу  тебя на празднике, и, если из этого дела не выйдет новое,  если я  не подстригу этих стригалей, как  овец, то пусть меня вычеркнут  из списка воров и впишут  мое имя в книгу добродетели!

(поет) Вперед, испытанным путем,

Смелей, через заборы!

В веселье сердце бьет ключом,

В тоске устанет скоро.

Уходит.  

IV.4.

Входят Флоризель и Утрата.

ФЛОРИЗЕЛЬ:

Весь твой наряд так оживлен цветами,

Как будто не пастушка ты, а Флора

Перед лицом апреля. Праздник этот —

Как будто пир божеств, и ты царица

На том пиру.

УТРАТА: Простите, государь,

Что я перечу вам, но ваша прихоть

Чрезмерна! Вы, отрада всей страны,

Оделись как простой пастух, меня же,

Простую девушку, вы шутки ради

Богиней нарядили. Наш обычай —

На праздниках дурачиться, но право,

Когда б не он, смотрела б я, краснея,

На то, как вы одеты, а увидев

Себя, лишилась чувств.

ФЛОРИЗЕЛЬ: Блажен тот день,

Когда на землю твоего отца

Мой сокол залетел.

УТРАТА: Храни нас небо!

Меня страшит неравенство меж нами.

Пусть вам не ведом страх, но я дрожу

При мысли, что и ваш отец однажды

Случайно к нам заедет. Что тогда?

Что скажет он про наш союз, когда он

Увидит нас вдвоем? Наряд богини

Перед его лицом мне не поможет,

Не защитит от гнева!

ФЛОРИЗЕЛЬ: Не тревожься!

Жди радостей одних! Ведь даже боги

Нередко для любви преображались

В созданий низких. Даже сам Юпитер

Быком был — и ревел, Нептун — бараном,

И блеял, а пресветлый Аполлон

Был пастухом простым, как я сегодня.

Они преображались для красавиц,

Но не таких, как ты. Ты их прекрасней —

И чище их! И страсть моя не властна

Над честью, и во мне огонь желаний

Не жарче верности тебе.

УТРАТА: Но, сударь,

Ведь ваша воля и решенья ваши

Во власти короля, а он велит вам

Переменить намеренья свои.

Вы подчинитесь, ну а я останусь

Тем, что я есть.

ФЛОРИЗЕЛЬ: О милая Утрата!

Не омрачай жестокой этой мыслью

Наш праздник. О прекрасная моя!

Я буду лишь тебе принадлежать,

А не отцу, судьбе наперекор.

Я в этом тверд, и сам с собой скорее

Расстанусь, чем с тобой. Будь веселее,

И пусть веселье праздника прогонит

Твои сомненья. Но сюда идут.

Встречай своих гостей, и будь счастливой,

Как если б этот день был днем той свадьбы,

Что мы клялись отпраздновать!

УТРАТА: Фортуна

Да будет нам подмогой.

Входят  старый пастух и молодой пастух, с ними Мопса, Доркада  и другие гости, в том числе переодетые Поликсен и Камилло.

ФЛОРИЗЕЛЬ: Вот и гости.

Встречай их от души, и пусть весь день

Мы светимся весельем!

СТАРЫЙ ПАСТУХ:

Стыдись же, дочка! Будь жива сегодня

Моя жена, она бы для гостей

Была хозяйкой и служанкой, пела,

Плясала и готовила еду,

То во главе стола, то в середине

Гостей бы развлекала, то тому,

То этому вниманье уделяя,

Ко всем полна заботой. Ну а ты?

Ведешь себя, как подобает гостье,

А не хозяйке. Поприветствуй, дочка,

Вот этих незнакомых нам друзей —

И мы приобретем друзей знакомых

И новых. Не красней, ведь ты хозяйка

На нашем празднике. Скажи же им,

Что их ты приглашаешь к нам на пир

В день стрижки наших стад.

УТРАТА (Поликсену): Прошу вас, сударь.

Отец мой повелел мне быть хозяйкой

На этом празднике. (Камилло.) Прошу и вас. —

Дай мне цветы, Доркада. — Это вам,

Почтенные, здесь розмарин и рута.

Они не увядают и зимою.

Вам доброй памяти и благодати.

Прошу вас к нам на праздник.

ПОЛИКСЕН: Ты права,

Прекрасная пастушка! В наши годы

К лицу цветы зимы.

УТРАТА: Когда стареет

И увядает год, уже не летом,

И не зимой еще, других цветов

Красивей полосатые гвоздики.

Зовут их незаконными детьми;

Простой наш сад лишен их — я не стану

Растить таких цветов.

ПОЛИКСЕН: Но отчего же

Вы, барышня, так строги к ним?

УТРАТА: Они,

Я слышала, украшены не только

Природою, но и людьми.

ПОЛИКСЕН: Пусть так,

Но ведь сама природа нам дарует

Пути для украшенья их, и люди

Лишь так их украшают, как природой

Задумано. По замыслу ее

Побег мы сочетаем благородный

С подвоем диким, и потомство их

Выходит благородней. Мы природу

Искусно изменяем, но искусство

Само дано природой.

УТРАТА: Это правда.

ПОЛИКСЕН:

Так пусть в твоем саду растут гвоздики,

Законными считаясь.

УТРАТА: Я не стану

Растить их. Я не больше бы хотела,

Будь я накрашена, чтоб мой любимый

Хвалил меня за то, и оттого лишь

Желал бы от меня иметь детей.

Вот вам цветы: лаванда, мята, чабер,

Вот майоран, а это ноготки,

Что ночью засыпают вместе с солнцем,

А утром просыпаются в слезах.

Их дарят людям средних лет. Прошу вас.

КАМИЛЛО:

Когда б я был в твоих стадах овечкой,

Травы б не ел, всЈ на тебя глядел!

УТРАТА:

Ах, нет! Вы исхудали бы к зиме,

И зимний ветер вас унес бы. (Флоризелю.) Милый,

Будь у меня цветы весны, они бы

Вам подошли. (Паст шкам.) И вам — они к лицу

Девичьим волосам незаплетенным,

Те чистые цветы, что, Прозерпина,

Ты бросила, в испуге, улетая

На колеснице Дитовой! Нарциссы,

Что прежде ласточек весну встречают,

И в ветрах марта слышно их дыханье,

Еще фиалки, что нежней, чем веки

Юноны, слаще, чем уста Киприды,

И первоцветы, что, родившись рано,

И гибнут рано, не увидев Феба

Во всей его красе, цветы тюльпанов

И рябчиков, и ландышей, и лилий,

И ирисов. Но у меня их нет,

А я б для вас их заплела в венки,

А вас всего засыпала!

ФЛОРИЗЕЛЬ: Как труп?

УТРАТА:

Нет, как весенний берег для влюбленных,

Не труп, а тело милого, живое,

Чтоб сжать его в объятиях. Вот цветы,

Возьмите. Я сегодня разыгралась

Как на весенних танцах. Мой наряд

Преобразил меня.

ФЛОРИЗЕЛЬ: Никто не смог бы

Сказать все это так, как ты умеешь.

Когда ты говоришь, я не хочу

Чтоб умолкала ты, когда поешь,

То я хочу, чтоб пела ты все время,

За всяким делом, а когда танцуешь,

Хочу, чтоб как волна морская, ты

Всю жизнь лишь танцевала и иным

Ничем не занималась. Что ни делай,

Во всем ты несравненна и настолько

Превыше всех, что всех людей поступки

Увенчаны твоими.

УТРАТА: Мой Дорикл,

Меня ты слишком хвалишь. Будь ты старше,

И если б кровь твоя не выдавала

В тебе честнейшего из пастухов,

Мне стоило б тебе не доверять,

Боясь обмана.

ФЛОРИЗЕЛЬ: Этого бояться

Не больше ты способна, чем могу я

Тебя обманывать. Но будет танец.

Моя Утрата, дай мне руку, чтобы

Вовек не разлучаться.

УТРАТА: Вот она.

ПОЛИКСЕН:

Земля не знала девушки простой

Милей, чем эта. Все ее движенья

И облик благороднее стократ,

Чем дом ее.

КАМИЛЛО: Он что-то ей сказал —

Она краснеет. Право же, она —

Царица творога и сливок.

МОЛОДОЙ ПАСТУХ: Ну же!

ДОРКАДА:

Ты Мопсу выбрал. — Чтоб с ним целоваться,

Съешь чеснока!

МОПСА: Ах, вот ты как!

МОЛОДОЙ ПАСТУХ: Ну хватит!

Ни слова! Будем соблюдать приличья.

Играйте же!

Танец пастухов и пастушек.

ПОЛИКСЕН:

Поведай мне, старик, кто тот красавец,

Что с дочерью твоей теперь танцует?

СТАРЫЙ ПАСТУХ:

Его зовут Дориклом. Он хвалился,

Что благороден, и хотя об этом

Я знаю от него лишь одного,

Ему я верю. Также говорит он,

Что любит дочь мою. И в это верю.

Вовек луна на море не смотрела

Как смотрит он в глаза ее. И право,

Не разобрать, кто более влюблен,

Она иль он.

ПОЛИКСЕН: Она танцует славно.

СТАРЫЙ ПАСТУХ:

Она во всем такая. Мне б молчать,

Но я скажу, что в жены взяв ее,

Он, верно, будет ей вознагражден

Превыше всех мечтаний.

Входит слуга.

СЛУГА: Слышал бы ты, хозяин, того коробейника, что стоит у наших ворот! Ты  навсегда  зарекся бы плясать под  барабан и дудку, да и волынка бы  тебя больше не пронимала. Он может напеть несколько песен быстрее, чем ты успеешь деньги сосчитать!  Музыка  летит из него  так, будто он объелся балладами, а все люди приросли ушами к его напевам.

МОЛОДОЙ  ПАСТУХ:  Он пришел как нельзя  кстати, пусть войдет.  Я  люблю баллады, особенно такие, где печальная  история положена на  веселую музыку, или где что-нибудь веселое поется грустным голосом.

СЛУГА:  У  него есть  песни  и  для  мужчин, и для  женщин, притом всех размеров — ни  у одного купца  не найдешь  столько  перчаток на любые руки. Есть у него и прелестные песни для девушек, притом такие пристойные, каких в мире не  сыскать, с такими милыми припевами, ой-люли да люли-люли и  "подари ей, докажи ей",  и  где какой-нибудь невоздержанный на  язык нахал пропустил бы, как водится, какую-нибудь сальность, там у него девушка отвечает: "Уж ты не обидь меня, добрый  молодец!" Дает ему от ворот  поворот: "Уж ты не обидь меня, добрый молодец!"

ПОЛИКСЕН: Молодец коробейник!

МОЛОДОЙ ПАСТУХ:  Право,  этот коробейник,  о котором ты говоришь, очень неглуп. А есть ли у него новые вещицы на продажу?

СЛУГА: У него есть ленточки  всех  цветов радуги, столько разных нитей, что всем  законникам Богемии не увязать  их  вместе, приди  они к нему  всей толпой,  тесемки, пояски,  батистовые платочки!  И он воспевает все это так, будто это  боги или  богини.  Услышав, как  он  прославляет  ночную сорочку, подумаешь, что это ангельский наряд, т к он поет об ее манжетках и о вышивке у ней на груди!

МОЛОДОЙ ПАСТУХ: Раз так, то уж приведи его к нам, и пусть войдет сюда с песней.

УТРАТА: И предупреди его, чтобы в его напевах не было грубых слов.

Слуга уходит.

МОЛОДОЙ ПАСТУХ:  Иные из этих  коробейников не так  просты,  как  можно подумать, сестрица.

УТРАТА: Да, братец, или не так просты, как хотелось бы думать.

Входит с песней одетый коробейником Автолик.

АВТОЛИК:

Белые, как снег, платочки,

Расписные поясочки,

Туфли, что не знают сноса,

Маски для лица и носа,

Бусы, брошки и помада —

ВсЈ, что милым дамам надо.

Парни, не пройдите мимо,

ВсЈ купите для любимой,

ВсЈ, что девушки хотят,

От макушки и до пят.

Налетайте, покупайте,

Ваших дам не огорчайте,

Покупайте!

МОЛОДОЙ ПАСТУХ: Не будь я влюблен в Мопсу, я не дал бы тебе и гроша, но я связан узами любви и просто обязан купить у тебя ленточек и перчаток.

МОПСА:  Ты обещал  подарить  их  мне  к празднику, но  и  теперь еще не поздно.

ДОРКАДА: Он тебе еще и не то обещал, если люди не врут.

МОПСА: А тебе он дал все, что  обещал, а то и больше, и тебе не удастся вернуть ему избыток, не запятнав своей чести.

МОЛОДОЙ  ПАСТУХ:  Неужели  девушки в наши  дни  совсем  разучились себя вести? Готовы  махать грязным бельем,  как платочком?  Вам  что, не  хватает времени  дойки,  и  отхода  ко  сну,  и посиделок  у  печки? Нет,  вам  надо тараторить обо всем этом перед  нашими гостями! Попридержите языки, ни слова больше!

МОПСА:  А я  уже все сказала. Ну же,  ты обещал купить мне разноцветный платочек и пару перчаточек.

МОЛОДОЙ ПАСТУХ:  Я  же  тебе  говорил:  меня  обокрал  на  дороге  один мошенник, стащил у меня все деньги.

АВТОЛИК: И правда, сударь, кругом полно мошенников. В наше  время нужно быть очень осторожным.

МОЛОДОЙ ПАСТУХ: Но ты не бойся, у нас тебя никто не обворует.

АВТОЛИК:  Очень надеюсь  на  это, сударь,  ведь  у меня с собой  немало ценностей.

МОЛОДОЙ ПАСТУХ: А это что у тебя? Баллады?

МОПСА:   Купи  несколько  баллад,  пожалуйста.  Я  обожаю  напечатанные баллады, ведь  если они  напечатаны, то можно  не сомневаться, что  все  это правда.

АВТОЛИК:  У меня  тут есть  одна, на очень печальный напев, о  том, как жена ростовщика разрешилась от бремени двадцатью  кошельками, полными денег, и как ее тянуло есть гадючьи головы и жареных жаб.

МОПСА: А это правда, как по-вашему?

АВТОЛИК: Совершенная правда, и случилось всего месяц назад.

МОПСА: Не дайте мне боги выйти за ростовщика!

АВТОЛИК:  Здесь  есть  и  фамилия  повивальной  бабки,  Сказник,  и еще пяти-шести честных жен, бывших при  родах. Разве стал бы я разносить досужие выдумки?

МОПСА: Ну вот, пожалуйста, купи ее для меня.

МОЛОДОЙ  ПАСТУХ:  Что  ж,  отложи ее,  и покажи нам  другие,  мы и  еще чего-нибудь купим.

АВТОЛИК: А вот еще одна баллада, про рыбу, которая  появилась  у берега моря  в среду, осьмидесятого  апреля,  в сорока тысячах морских саженей  над водой, и  пропела  эту балладу,  предостерегающую девушек  от жестокосердия. Говорили, что  она сама  была  когда-то  девушкой, и боги  превратили  ее  в холодную рыбу за то, что  она отказала тому, кто ее любил. Эта баллада очень грустная, и столь же правдивая.

МОПСА: Так стало быть, это тоже правда?

АВТОЛИК: Она заверена пятью судьями  и таким множеством свидетелей, что их список не вошел бы в мой мешок.

МОЛОДОЙ ПАСТУХ: Отложи и ее. А еще?

АВТОЛИК: А вот веселая баллада, но очень милая.

МОПСА: Давай возьмем и веселых тоже.

АВТОЛИК:  Эта баллада веселее некуда,  и поется  на мотив "Двух девушек одного  парня".  К  западу отсюда ее поют все  девушки до единой,  и на нее, скажу я вам, большой спрос.

МОПСА: Мы вдвоем попробуем спеть ее, если ты споешь вместе с нами, ведь она на три голоса.

ДОРКАДА: Мы с той песней месяц назад познакомились.

АВТОЛИК:  Я  могу  спеть  за  парня,  ведь  это  мое  ремесло.  Давайте попробуем.

(Поет.)

Я поехал, всем привет!

А куда — большой секрет.

МОПСА: Ах, куда?

ДОРКАДА: Куда же?

МОПСА: Ты мне клялся, и не раз,

Что секретов нет у нас.

ДОРКАДА: И мне ты клялся так же!

МОПСА: Так возьми ж меня с собой!

ДОРКАДА: Нет, меня! Навек ты мой!

АВТОЛИК: Нет.

МОПСА: Ах, нет?

АВТОЛИК: Да нет же!

ДОРКАДА: Клялся мне в любви своей!

МОПСА: Клялся мне, еще сильней!

Куда же ты? Куда же?

МОЛОДОЙ ПАСТУХ:  Мы потом сами споем эту песню до конца. Мой отец и его благородные гости ведут серьезную беседу, не будем  им мешать.  Пойдем, и не забудь  свой мешок. — Девочки, я куплю подарков для вас  обеих.  — Пойдем, коробейник, дай нам первыми выбрать из твоих товаров. За мной, девушки.

Уходит с Мопсой и Доркадой.

АВТОЛИК: И вы хорошо за них заплатите.

(С песней уходит за ними.)

Продаем ремешки,

Ленты, банты, шнурки,

Здесь богатств этих полная чаша.

И шелка, и браслеты,

ВсЈ, что купят монеты,

Лучше всех, и новее, и краше.

Поскорей подходите,

Что хотите, купите,

Что вам денежки звонкие ваши?

Входит слуга.

СЛУГА:  Хозяин,  там  за воротами три извозчика и девять пастухов: трое пасут  овец, трое  коров, а  трое свиней,  и  все  с  ног до  головы покрыты шерстью. Они  говорят, что оделись сатирами и хотят сплясать для вас и ваших гостей. Девушки  говорят про их пляску, что  это прыжки и кувыркания, но это только  потому,  что  им  нельзя  принять в  ней участия,  а сами эти сатиры считают, что если их пляска не окажется слишком грубой для тех, кто признаЈт лишь игру в кегли, то всем она очень понравится.

СТАРЫЙ ПАСТУХ: Гони их прочь! Довольно с нас деревенского шутовства. — Я понимаю, как мы утомляем вас, сударь.

ПОЛИКСЕН: Вы  утомляете  не  нас, а  тех,  кто нас развлекает.  Давайте посмотрим на эти четыре троицы.

СЛУГА: Сами они  говорят, сударь,  что трое  из них плясали перед самим королем, и каждый  из  них может подпрыгнуть не  ниже,  чем на  двенадцать с половиной футов.

СТАРЫЙ  ПАСТУХ: Хватит  болтать.  Раз нашим гостям угодно,  приведи  их сюда, но уж поскорее.

СЛУГА: Хозяин, они стоят у дверей. (Впускает людей, одетых сатирами.)

Пляска двенадцати сатиров.

ПОЛИКСЕН (старому пастуху): Об этом ты, отец, узнаешь позже.

(Камилло.) Зашло далЈко. Время разлучить их.

Он прост и всЈ нам выдал. — Отчего,

Прекрасный юноша, на этот праздник

Ты вчуже смотришь? Я, когда был молод,

И был, как ты, влюблен, моей любимой

Дарил подарков горы. У торговца

Я для нее скупил бы весь мешок,

Осыпал бы ее дарами. Ты же

Пустил его уйти со всем товаром.

Что если девушка увидит в этом

Вниманья и любви нехватку? Что ты

Ответишь ей — конечно, если вовсе

Ты ею дорожишь?

ФЛОРИЗЕЛЬ: Я знаю, сударь,

Что ей не милы эти безделушки.

Ждет от меня она других подарков,

В моем сокрытых сердце, а они

Уже ее, хотя еще не с нею. —

О, выслушай меня пред этим старцем:

И он любил когда-то. Эту ручку,

Нежней голубки и белее снега,

Лежащего на северных вершинах,

При всех я назову своей.

ПОЛИКСЕН: Что дальше?

Ты обеляешь, что бело и так,

Красивыми словами. Но вернемся

К ответу твоему. Что разумел ты?

ФЛОРИЗЕЛЬ:

Узнайте — пусть вы будете свидетель.

ПОЛИКСЕН:

А мой сосед?

ФЛОРИЗЕЛЬ: Он тоже, и все люди,

И вся земля, и небо, всЈ на свете!

Клянусь, когда б я был царем царей,

Всех в мире благородней и прекрасней,

И власти больше всех имел, и знаний —

Я без ее любви ничем бы этим

Не дорожил, и всЈ бы отдал ей,

Чтоб все богатства только ей служили,

Иль вовсе сгинули.

ПОЛИКСЕН: Ответ достойный.

КАМИЛЛО:

И полный чувства.

СТАРЫЙ ПАСТУХ: Ну а ты, дочурка,

Готова так сказать?

УТРАТА: Я не умею

Так говорить, как он — и близко нет.

Но чувствую и думаю я ровно

ВсЈ то же, что и он.

СТАРЫЙ ПАСТУХ: Так по рукам!

А вы, друзья, свидетелями будьте.

Я дочку отдаю ему, и будет

За ней не меньше доля, чем за ним.

ФЛОРИЗЕЛЬ:

О, только если вместе с ней считать.

Когда один из близких мне умрет,

Ты подивишься, как богат я. — Что же,

Заверьте брак наш.

СТАРЫЙ ПАСТУХ: Ну, давай мне руку. —

И ты дай руку, дочка.

ПОЛИКСЕН: Подождите. —

Есть у тебя отец?

ФЛОРИЗЕЛЬ: Да, есть. Так что же?

ПОЛИКСЕН:

А он об этом знает?

ФЛОРИЗЕЛЬ: Нет, не знает,

И знать не будет.

ПОЛИКСЕН: Разве

Отец — не лучший гость на свадьбе сына,

За праздничным столом? Прошу, скажи мне,

Что твой отец? Наверно, очень стар

И поглупел от старости, утратив

Способность к рассуждению? Оглох?

Не может говорить? Не узнаЈт

Родных и близких? Не встает с постели,

Как малое дитя?

ФЛОРИЗЕЛЬ: Нет, сударь, нет.

Он полон силы и здоровья, редких

Для лет его.

ПОЛИКСЕН: Тогда, клянусь своею

Седою бородой, нехорошо

Ты поступаешь с ним! Сын выбирает

Себе жену, пусть так, но в этом деле

Отец, чья радость вся в его потомстве,

Дает совет, к которому по праву

Прислушиваться стоит.

ФЛОРИЗЕЛЬ: Я не спорю.

Но, сударь, по причинам, о которых

Я не могу сказать, об этом деле

Отец мой не узнает.

ПОЛИКСЕН: Пусть узнает,

Прошу тебя!

ФЛОРИЗЕЛЬ: О нет. Он знать не должен.

СТАРЫЙ ПАСТУХ:

Прошу и я. Он выбор твой одобрит!

ФЛОРИЗЕЛЬ:

Нет, знать ему нельзя, и всЈ. Заверьте

Теперь наш брак.

ПОЛИКСЕН (срывая накладную бороду): Заверьте ваш развод!

Вы, юноша, кого я звал бы сыном,

Будь вы достойны! Скипетра наследник —

Попал в силок пастуший! — Ну а ты,

Изменник старый? Жаль, что ненамного

В петле укоротится жизнь твоя! —

А ты, колдовка? Вряд ли ты не знала,

Что с принцем ты сошлась...

СТАРЫЙ ПАСТУХ: О, сердце, сердце!

ПОЛИКСЕН: Всю красоту с тебя сдерут шипами,

Безродным в назиданье! — Если ты,

Негодный мальчик, хоть вздохнешь о том,

Что больше с ней не видишься — а больше

Вам видеться нельзя — мы отлучим

Тебя от трона, крови и родства!

Запомни, что сказал я, и немедля

За нами ко двору! — На этот раз

Тебя, несчастный, гнев наш не постигнет —

Но лишь на этот раз! — Ты, чаровница,

Достойная союза с пастухом,

Таким, каков теперь он, но не с тем,

Кто он пока для нас, знай, если ты

Еще раз завлечешь его к себе

В свои объятья дерзкие, за то

Не меньше будет казнь твоя жестока,

Чем плоть твоя нежна!

Уходит.

УТРАТА: Вот, всЈ пропало.

Я не боялась, и хотела даже

Его прервать, и так ему сказать:

Одно и то же солнце освещает

Его дворец и дом наш. — Не угодно ль

Теперь уйти вам, сударь? Все случилось

Как я и говорила. Позаботьтесь

О собственной судьбе. Я позабуду

Мечтанье стать принцессою, и стану

Доить овец и плакать.

КАМИЛЛО (старому пастуху): Что с тобою?

Скажи, пока ты жив!

СТАРЫЙ ПАСТУХ: Что мне сказать?

Как знать о том, что я и знать не смею? —

Вы, сударь, погубили старика

Осьмидесяти трех годов, который

Готов был умереть на том же одре,

Что и отец его, и рядом с ним

Уснуть на кладбище! Но нет — палач

Глаза мои закроет! — Как могла ты,

Несчастная! Ты знала, что он принц!

И с ним сошлась! — Пропал! Пропал! Пропал!

Когда б я умер час назад, счастливой

Была бы жизнь моя!

Уходит.

ФЛОРИЗЕЛЬ: Да что с тобой?

Мне жаль, но мне не страшно. Наш союз

Отложен лишь. Ничто не изменилось.

Я тот же, что и был, и тем сильнее

Я рвусь, чем больше связан.

КАМИЛЛО: Государь,

Нрав вашего отца давно знаком вам.

Теперь он слушать вас не станет. Впрочем,

И вы сейчас, должно быть, не стремитесь

С ним говорить. Боюсь, он не захочет

И видеть вас. И вам его не стоит,

Пока в нем гнев не стихнет.

ФЛОРИЗЕЛЬ: Это верно.

Камилло, ты, неправда ль?

КАМИЛЛО: Да, он самый.

УТРАТА:

Я ль не твердила вам, что так и будет?

Что сгинет мне оказанная честь,

Как только все откроется?

ФЛОРИЗЕЛЬ: Так было б,

Нарушь я слово. Быть тому не прежде,

Чем небо как орех раздавит землю!

Не унывай! Не трона я наследник,

А чести и любви.

КАМИЛЛО: Не отвергайте

Совета моего.

ФЛОРИЗЕЛЬ: Моя любовь —

Вот мой советчик. Только если разум

В ладах с ней будет, я ему не враг,

А если нет, я предпочту ему

Безумие.

КАМИЛЛО: Но это безрассудно.

ФЛОРИЗЕЛЬ:

Пусть так. Но я свои исполню клятвы.

Так честь велит, Камилло. Ради трона

Богемии, всей славы и богатства,

Что в ней и вне ее, всего, что есть

Под солнцем и сокрытого в земле

И в море — слова, данного любимой,

Вовек я не нарушу. Ты, Камилло,

Отцу всегда был самым верным другом —

Скучать по мне. А я намерен больше

С ним не встречаться. Я отправлюсь в путь,

Испытывать судьбу. Скажи ему,

Что в море я пустился вместе с той,

Кого на берегу нельзя мне видеть.

Есть у меня корабль неподалеку —

Он не готов к отплытью, но недолго

Его готовить. А куда я еду,

Тебе не нужно знать, и я не стану

Об этом говорить тебе.

КАМИЛЛО: Мой принц,

Поверьте, вам не повредит узнать,

Какой я дам совет.

ФЛОРИЗЕЛЬ: Сейчас, Камилло. —

Послушай же меня, моя Утрата. (Отводит ее в сторону.)

КАМИЛЛО:

Бежать решил он твердо. Если б смог я

Направить путь его! О, я б добился

Всего, к чему стремлюсь: его бы спас,

А сам увидел вновь страну родную

И короля несчастного. Всем сердцем

Скучаю я по ним.

ФЛОРИЗЕЛЬ: Ну вот, Камилло.

Прости мою бесцеремонность. Что ты

Хотел сказать?

КАМИЛЛО: Вы слышали, должно быть

О службе той, что сослужил я прежде

Для вашего отца?

ФЛОРИЗЕЛЬ: Твоя заслуга

Пред ним столь велика, что похвалы ей —

Что песни для него, а награжденье —

Первейшая забота.

КАМИЛЛО: Принц, поверьте,

Мне очень дорог ваш отец, а значит

И тот мне дорог, кто ему всех ближе,

А это вы. Послушайте ж меня.

Когда б могли вы замыслы свои

Отчасти изменить, клянусь вам честью,

Я вам назвал бы место, где вас примут

С почетом подобающим, и где,

С возлюбленной своей соединившись, —

А разлучит вас, видно, только смерть

(Храни вас небо) — ждали б вы, пока

Не убедил я вашего отца

Сменить свой гнев на милость.

ФЛОРИЗЕЛЬ: Ах, Камилло,

Возможно ли такое чудо? Если

Ты сможешь это сделать, я скажу,

Что ты не человек, а полубог,

И никогда в тебе не разуверюсь.

КАМИЛЛО:

Вы думали, куда поехать?

ФЛОРИЗЕЛЬ: Нет,

Еще не думал. Случай повернул

Мою судьбу, и мы себя признаем

Его рабами и, как мухи ветру,

Доверимся ему.

КАМИЛЛО: Так вот совет мой:

Когда и вправду вы бежать решили,

Отправьтесь на Сицилию, и там

Предстаньте перед королем Леонтом

С принцессой вашей (ибо быть принцессой

Ей суждено, я вижу), нарядившись,

Как подобает. Живо представляю,

Как раскрывает вам Леонт объятья,

В слезах раскаянья прощенья просит

За вашего отца, целует руки

Принцессе вашей, словно разрываясь

Промеж неблагодарностью былой

И новой благодарностью, былое

Навеки изгоняя в ад.

ФЛОРИЗЕЛЬ: Камилло,

Но что мне объявить ему о цели

Визита моего?

КАМИЛЛО: Скажите так:

Отец послал вас, чтоб его утешить

И передать привет. Я запишу вам,

Что следует сказать, и как явиться

Пред королем Сицилии, чтоб он

Не сомневался в том, что вы посланник

От вашего отца, и сообщу вам

Такое, что лишь нам троим известно,

И он поверит вам.

ФЛОРИЗЕЛЬ: Я твой должник!

В затее этой есть надежда.

КАМИЛЛО: Больше,

Чем в том, чтоб вам довериться бездумно

Волнам неведомым, брегам безвестным,

И множеству невзгод, не уповая

На помощь, от несчастья плыть к несчастью,

Где не обманут только якоря,

И те лишь тем помогут, что удержат

В краю недружелюбном. Верьте мне:

Благополучие — любви опора,

А бедствия вредят любовным узам,

Подтачивая их.

УТРАТА: Поспорю с вами:

По-моему, они вредят лишь телу,

А над душой бессильны.

КАМИЛЛО: В самом деле?

О, в доме вашего отца не скоро

Родится вам подобная!

ФЛОРИЗЕЛЬ: Камилло,

Она не меньше род свой превосходит,

Чем мой славней ее.

КАМИЛЛО: И не скажу я,

Что ей недостает лишь обученья —

Ей впору нас учить!

УТРАТА: Простите, сударь.

Благодарю, краснея.

ФЛОРИЗЕЛЬ: Ты прелестна!

Но как тернист наш путь! — Камилло, ты,

Отца спаситель, а теперь и мой,

Хранитель дома нашего, скажи мне

Что делать? Мой наряд не подобает

Подобному визиту.

КАМИЛЛО: Вы об этом,

Мой принц, не беспокойтесь. Вам известно,

Что все мои богатства — в той стране.

Вас нарядят по-королевски, чтобы

По-королевски вы сыграли роль.

Прошу вас, на два слова. (Отходят в сторону.)

Входит Автолик.

АВТОЛИК:  Ха,  что  за  глупая  дама  Честность! А ее  названная сестра Доверчивость —  что за высокородная простушка! Я распродал всю свою мишуру. В моем мешке не осталось ни единой ленточки, ни одного поддельного камня, ни стеклышка, ни застежки, ни брошки, ни  записной книжки, ни одной баллады, ни ножика, ни  ленточки,  ни  перчатки, ни  шнурка, ни  браслета,  ни  рогового кольца,  ничего! Он пуст,  как голодное  брюхо.  Они покупали наперебой, как будто  все  мои  безделушки  были  святыми  мощами,  приносящими  покупателю небесное благословение. Благодаря этому я разглядел, чьи кошельки смотрелись лучше прочих, и  что разглядел,  то с  пользой  для себя припомнил.  Молодой пастух, который  был бы  разумным человеком, если бы боги не забыли дать ему разум, так влюбился в песню девушек, что положил с места не сдвинуться, пока не приобретет и слова, и музыку, и этим  привлек ко мне всЈ остальное стадо, в  котором  все  как один обратились  в слух. Можно было бы и под любую юбку залезть, и то бы никто не заметил. Тут уж  мне ничего  не  стоило насобирать кошельков у них из карманов. Можно стащить  даже ключи на цепочке, перепилив ее напильником. Они ничего не слышали, ничего  не видели, ничего  не желали, кроме этой пустой песенки, приглянувшейся моему благодетелю. И пока они были зачарованы песенкой, я срезал и вынул из карманов  б льшую часть принесенных на праздник кошельков,  а если бы старый пастух не вошел туда, сетуя на свою дочь и королевского сына  и  не спугнул бы  моих голубей, я не оставил бы ни одного кошелька во всей их стае.

Камилло, Флоризель и Утрата выходят вперед.

КАМИЛЛО:

Но письма от меня придут не позже,

Чем вместе с вами — и прощай сомненья!

ФЛОРИЗЕЛЬ:

А те, что мы получим от Леонта...

КАМИЛЛО:

Должны утешить вашего отца.

УТРАТА:

Храни вас небо, сударь.

КАМИЛЛО: Что вы! — Кто здесь?

Воспользуемся этим, раз подмоги

Нам неоткуда ждать.

АВТОЛИК (в сторону): Меня повесят!

Повесят, если слышали они.

КАМИЛЛО:  Что ты,  приятель?  Что ты так дрожишь? Не  бойся, мы тебя не обидим.

АВТОЛИК: Я, сударь, человек простой и бедный.

КАМИЛЛО: Таким и оставайся  — этого у  тебя никто не  отнимет. Но  нам нужно выменять у тебя наряд твоей бедности. Поэтому немедленно раздевайся — поверь,  в  этом есть  большая  нужда  —  и поменяйся одеждой  с  этим юным господином. Хотя обмен  будет и не в его пользу,  но вот, держи, тебе за это еще и приплатят.

АВТОЛИК:  Я человек простой и бедный,  сударь. (В сторону.) Уж я-то вас знаю!

КАМИЛЛО: Поторопись, пожалуйста. Видишь,  он уже снял с  себя  половину одежды.

АВТОЛИК: Так вы это серьезно, сударь? (В сторону.) Я-то понимаю, что вы задумали.

ФЛОРИЗЕЛЬ: Пожалуйста, поторопись.

АВТОЛИК: Хоть я  и получил  от вас задаток, но  по  совести не могу его принять.

КАМИЛЛО: Раздевайся, раздевайся!

Флоризель и Автолик меняются одеждой.

Сударыня — да сбудется для вас

Мое пророчество — прошу вас, удалитесь

Куда-нибудь отсюда ненадолго,

Надвиньте шляпу милого на брови,

Лицо шарфом прикройте и наряд

Насколько можно можно измените, чтобы

Неузнанной пробраться на корабль

И незамеченной.

УТРАТА: Я убеждаюсь —

Не избежать мне роли в этой пьесе.

КАМИЛЛО:

Никак! — А вы готовы?

ФЛОРИЗЕЛЬ: Мой отец —

И тот бы не узнал меня.

КАМИЛЛО: Нет, шляпы

Не нужно вам. (Отдает Утрате шляпу Флоризеля.) Прощай, приятель.

АВТОЛИК (кланяется): Сударь...

ФЛОРИЗЕЛЬ:

Утрата, милая, забыли мы с тобой...

Прошу тебя, два слова. (Отходят в сторону.)

КАМИЛЛО (в сторону):

Теперь же сообщу я королю

О бегстве их и месте назначенья.

И я надеюсь убедить его

Отправиться за ними — и тогда

Увижу вновь Сицилию родную,

Куда меня влечет — нет сил.

ФЛОРИЗЕЛЬ: Пойдемте.

Дай небо нам удачи! В путь, на берег.

КАМИЛЛО:

И чем скорей, тем лучше.

Флоризель, Утрата и Камилло уходят.

АВТОЛИК:  О,  я-то всЈ понял,  что они задумали.  Вору не обойтись  без чутких ушей, зорких глаз и ловких рук. Еще для вора  незаменим  хороший нюх, чтобы вынюхивать работу для остальных чувств.  И по всему видно, что настало время неправедному человеку преуспеть. Что  был бы этот обмен без наживы?  И что за наживу этот обмен сулит? Похоже, что боги в этом году благосклонны  к нам, а  значит  грех  не  провернуть что-нибудь на удачу. Сам принц пошел по пути беззакония, сбегает тайком от  своего отца,  связанный любовными узами. Если бы я считал, что долг чести велит сообщить об этом королю, я и тогда не стал бы это делать, и тем более не стану доносить ему потому, что скрыть это будет б льшим нечестием, а я храню верность своему ремеслу.

Входят старый пастух и молодой пастух.

Спрячусь-ка я поскорее. Новая работа для острого ума.  В  любом уголке, лавке, церкви,  на любом суде  или  казни — наблюдательному человеку всегда найдется, чем заняться.

МОЛОДОЙ  ПАСТУХ: Вот видишь, до чего ты дошел! Тебе ничего не остается, как только сказать королю, что она подкидыш, а не твоя плоть и кровь.

СТАРЫЙ ПАСТУХ: Но послушай!

МОЛОДОЙ ПАСТУХ: Нет, это ты послушай!

СТАРЫЙ ПАСТУХ: Ну, говори же.

МОЛОДОЙ  ПАСТУХ:  Раз она не твоя  плоть  и  кровь, значит твоя плоть и кровь невинна  перед королем,  а  значит  он не  должен  твою плоть  и кровь наказывать. Покажи ему все, что ты нашел при ней, все эти тайные вещи,  все, кроме тех,  что  у нее с собой.  Сделай  это, и  закон перед тобой бессилен, точно тебе говорю.

СТАРЫЙ ПАСТУХ: Я все расскажу королю,  слово в слово. Да, и о проделках его сына тоже! А он, должен я сказать, поступил не как честный человек, и со своим отцом, и со мной, когда пытался сделать меня королевским сватом.

МОЛОДОЙ ПАСТУХ: Да уж, куда тебе до такого  звания! Будь ты королевским сватом, твоя кровь была бы дороже, чем есть, уж не знаю насколько  за каждую унцию.

АВТОЛИК (в сторону): Разумно рассуждаете, щенки!

СТАРЫЙ  ПАСТУХ:  Ну  так отправимся же  к королю. В этом  свертке  есть кое-что, что заставит его почесать бороду.

АВТОЛИК (в сторону): Знать бы, не  может ли эта жалоба помешать бегству господина моего принца.

МОЛОДОЙ ПАСТУХ: Молись теперь, чтобы он оказался у себя во дворце.

АВТОЛИК: Хоть я  и не  честен  от  природы, мне  иногда случается  быть честным по обстоятельствам. Спрячу-ка я в карман  свою коробейничью  бороду. — Эй, деревенщина, куда направляетесь?

СТАРЫЙ ПАСТУХ: Во дворец, если угодно вашей милости.

АВТОЛИК: Что у вас там за дело, о чем, с кем, содержимое этого свертка, место вашего проживания, ваши имена, возраст, достаток, происхождение и всЈ, что подобает сообщить, выкладывайте!

МОЛОДОЙ ПАСТУХ: Мы люди простые, сударь.

АВТОЛИК:  Ложь!  Вы  люди сложные и трудные. Не  надо  мне  лгать. Ложь подобает разве  иным торговцам,  которые нередко  лгут  нам, солдатам, но мы платим им за это звонкой монетой,  а не острой  сталью, потому  что они сами приходят к нам с ложью, а нас не смеют обвинить во лжи.

МОЛОДОЙ ПАСТУХ: Это вы, ваша милость, сложно сказали, а мы ведь идем не с ложью.

СТАРЫЙ ПАСТУХ: А вы, сударь, если вам угодно, придворный?

АВТОЛИК: Угодно  мне  это  или  нет, я  придворный. Разве ты  не видишь придворного  покроя  этих  одеяний?  Разве  моя  походка  не  выдает  во мне придворных манер? Разве мое обоняние не слышит  исходящий от меня придворный аромат?  Разве  мне  не видна низость  вашего  происхождения  с  высоты моей придворности?  И не думаешь ли ты, будто мой благосклонный интерес к  вашему делу указывает на то, что я не  придворный? Я придворный  с головы  до  ног, придворный, от которого зависит  успех или неуспех твоего дела при дворе, на чем я повелеваю тебе выложить его предо мной, как оно есть.

СТАРЫЙ ПАСТУХ: Мое дело, сударь, оно к королю.

АВТОЛИК: А есть ли у тебя адвокат, чтобы представить его королю?

СТАРЫЙ ПАСТУХ: Не знаю, сударь, если вам угодно.

МОЛОДОЙ ПАСТУХ: Адвокатами  при  дворе называют фазанов.  Скажи, что  у тебя их нет.

СТАРЫЙ ПАСТУХ: Нет, сударь. У меня фазанов нет.

АВТОЛИК:

О счастье, что не простаком на свет

По милости природы я явился!

Отбросим же гордыни след!

МОЛОДОЙ ПАСТУХ: Не иначе как это очень большой придворный.

СТАРЫЙ ПАСТУХ: Одежда его богата, но сидит на нем как-то неладно.

МОЛОДОЙ ПАСТУХ:  Тем он благороднее,  что может  позволить себе быть не таким, как все. Большой человек, говорю тебе. Это  видно по тому,  как  он в зубах ковыряет.

АВТОЛИК:  Ваш  сверток —  что  в этом свертке? С какой целью у вас эта шкатулка?

СТАРЫЙ ПАСТУХ: Сударь, в  этом свертке и в этой шкатулке  такие  тайны, какие нельзя открыть никому, кроме короля, и которые он узнает не позже, чем через час, если меня допустят поговорить с ним.

АВТОЛИК: Старик, твой труд напрасен.

СТАРЫЙ ПАСТУХ: Почему, сударь?

АВТОЛИК: Король теперь не во дворце. Он взошел на борт нового  корабля, чтобы  проветриться и прогнать  меланхолию,  ибо, если ты  способен вместить мысли серьезные, ты должен знать, что король наш исполнен печали.

СТАРЫЙ ПАСТУХ: Да,  сударь,  так говорят: печали о своем сыне,  который чуть было не женился на дочери пастуха.

АВТОЛИК: О,  если этот пастух еще не под стражей, пусть  он бежит, куда глаза глядят!  Проклятья,  которые  он  услышит,  и  пытки, которые  вкусит, способны не только сломать спину человека, но и разбить сердце чудовища.

МОЛОДОЙ ПАСТУХ: Вы так полагаете, сударь?

АВТОЛИК: И не  он один испытает  подобные муки, такие тяжкие и горькие, какие только способны  измыслить ум  и жажда мести, но и  те, что родственны ему, даже  до пятидесятого колена, все будут преданы в руки палача, что, как бы  ни  было прискорбно, все  же необходимо. Негодный  старый овчар,  пасший баранов, хотел для своей дочери  такой чести! Иные  говорят,  что его побьют камнями, но по мне это была бы для него слишком легкая смерть. Перенести наш престол в овчарню! За такое  всех  смертей  мало, и тягчайшие из них слишком человечны.

МОЛОДОЙ  ПАСТУХ:  А нет ли, сударь, послушайте,  нет ли у этого старика сына, если вам угодно, сударь?

АВТОЛИК: У него есть сын, с которого заживо сдерут шкуру, затем обмажут его медом, посадят на осиное гнездо и оставят так, пока он не будет мертв на три  четверти и одну каплю, в затем оживят вновь с помощью крепкого  напитка или иного сильного средства, затем же его, голого, в самый жаркий день года, предсказанный  календарем, растянут на кирпичной стене против южного солнца, и там  ему предстоит  увидеть,  как  мухи  закусают его  до  смерти. Но  что говорить   об   этих   злодейских   изменниках,   чьи   преступления   столь непростительны, что их страдания  заслуживают лишь  улыбки? Вы  кажетесь мне простыми честными малыми, так поведайте же,  какое дело у вас  к королю?  И, если будет на то мое расположение, я доставлю вас на тот корабль, где сейчас король, приведу вас пред его светлые очи, по секрету выговорю вас перед ним, и  если кто-либо, кроме короля, может помочь  вашему делу, то  вот он, перед вами.

МОЛОДОЙ  ПАСТУХ:  Похоже,  это  человек,  наделенный  большой  властью. Договорись  с  ним, дай ему золота,  ведь  хотя власть  — медведь  упрямый, золото нередко водит его за нос. Умасли его руку содержимым твоего кошелька, и не спорь с ним больше. Помни про "побьют камнями" и "заживо сдерут шкуру"!

СТАРЫЙ ПАСТУХ: Если вам угодно, сударь,  помочь нам в этом деле, то вот вам все золото, что есть у  меня  с  собой. Я принесу  вам  еще столько же и оставлю этого парня вашим заложником, пока не расплачусь с вами.

АВТОЛИК: После того, как я сделаю то, что обещал?

СТАРЫЙ ПАСТУХ: Да, сударь.

АВТОЛИК: Что ж, давай сюда свою половину. — А ты, ты тоже участвуешь в этом деле?

МОЛОДОЙ ПАСТУХ: В некотором роде, сударь. И, хотя дела мои плохи, я еще надеюсь спасти свою шкуру.

АВТОЛИК: Свою  шкуру не спасет  только сын того  пастуха,  и  пусть его смерть послужит для всех уроком!

МОЛОДОЙ ПАСТУХ: Да поможет нам небо! —  Мы должны показать королю  эти удивительные вещи. Он должен знать, что  она тебе не дочь и мне не сестра, а не то  мы  пропали. —  Сударь, я дам вам столько  же, сколько  этот старик, когда  дело будет сделано,  и останусь, как он говорит, вашим  заложником до тех пор, пока вы не получите эту плату.

АВТОЛИК: Я поверю вам.  Ступайте вперед к берегу моря. Идите направо, а я только отойду в кусты и последую за вами.

СТАРЫЙ ПАСТУХ: Этот человек нам послан небом, это точно, самим небом!

МОЛОДОЙ ПАСТУХ: Пойдем  вперед,  как он велел  нам.  Он  послан,  чтобы помочь нам в нашей беде.

Старый пастух и молодой пастух уходят.

АВТОЛИК:  Если бы я и решил стать честным человеком, похоже, Фортуна не допустила бы этого. Она прямо в рот кладет мне поживу. Теперь меня подгоняют сразу две  вещи  —  золото  и  возможность оказать услугу  моему господину, принцу, ведь кто знает, как эта  услуга  может еще пригодиться мне самому? Я доставлю  этих двух слепых кротов  на  корабль  принца. Если же он  пожелает вновь ссадить  их на берег, и если их жалоба  к королю  его не  касается, то пусть  назовет меня  негодяем  за эту службу — меня  давно не  стыдит  этот титул.  Пусть они предстанут  перед принцем  —  может,  из  этого и  выйдет что-нибудь.

Уходит.  V.1.

Входят Леонт, Клеомен, Дион и Паулина.

КЛЕОМЕН:

Вы сделали довольно, государь.

Вы как святой скорбели. Покаяньем

Вы искупили все, в чем вы повинны,

И искупили вдвое. Небеса

Не помнят зла, простили вас. Вы тоже

Должны себя простить.

ЛЕОНТ: Пока я помню

Ее и добродетели ее,

Свои я не забуду злодеянья,

Свою вину перед самим собой:

Наследника лишил я свой престол,

А сам утратил лучшую из жен,

Какую видел свет.

ПАУЛИНА: О, как вы правы!

Переженитесь с целым светом, или

Достоинства всех женщин соберите

В одну — ей не сравниться в совершенстве

С той, что убили вы.

ЛЕОНТ: Должно быть, так.

С той, что убил я? Я ее убил,

Но как мне больно вновь об этом слышать!

Прошу тебя, не надо слишком часто

Мне это повторять.

КЛЕОМЕН: Не надо вовсе!

Вы тысячи сказать могли бы

Полезнее для всех и к большей славе

Для вашей доброты.

ПАУЛИНА: А вы из тех,

Кто хочет вновь женить его.

ДИОН: А вы?

Когда вы не из тех, то вам не жаль

Ни имени его, ни государства,

Вам дела нет до бед, что нас постигнут,

Когда король потомства не оставит.

Наш долг священный — не печаль, а радость

О том, что королева в лучшем мире.

И что для нас, оставшихся, важнее,

Чем ради исцеленья королевства

Благословить союз монарха с новой

Прекрасной спутницей?

ПАУЛИНА: Достойных нет

В сравнении с покойной. И к тому же

Свой тайный замысел исполнят боги:

Не сам ли Аполлон нам предсказал,

Не это ли гласит его оракул,

Что будет без наследника король,

Покуда не найдут его дитя —

Что было б так же дико ожидать,

Как чтоб мой муж явился из могилы,

Который тоже, без сомненья, сгинул

С младенцем вместе? Вот каков совет ваш —

Чтоб государь ослушался небес,

Пошел против их воли! (Леонту.) Государь,

Забудьте о наследнике! Найдется,

Кому принять корону. Александр

Отдал свою достойнейшему.

ЛЕОНТ: Верно.

Ты помнишь Гермиону, Паулина,

Я это знаю. О, всегда бы я

Твоих советов слушался! Тогда бы

Я мог сейчас в глаза ее взглянуть,

Из уст ее черпал свои богатства...

ПАУЛИНА:

И тем еще их умножал.

ЛЕОНТ: ВсЈ так.

Нет больше жен таких! Я не женюсь.

С другой женой я обходился б лучше,

Заставив дух покойницы вселиться

В ее остывший труп, прийти ко мне

И вопрошать: "За что?"

ПАУЛИНА: Он был бы прав,

Будь это в его власти.

ЛЕОНТ: И жену бы

Тогда я вновь убил.

ПАУЛИНА: Когда бы я

Была тем привидением, я вам

Велела б посмотреть жене в глаза

И мне ответить, чт  вы в них нашли,

И жуткий крик издав, произнесла бы:

"Ты помнишь ли мои?"

ЛЕОНТ: Они как звезды,

А все другие — угли. — Паулина,

Я не женюсь, не бойся.

ПАУЛИНА: Поклянитесь

Без моего согласья не жениться.

ЛЕОНТ:

Я не женюсь, клянусь своей душой.

ПАУЛИНА:

Вы, господа, свидетели тому.

КЛЕОМЕН:

Вы просите его о слишком многом!

ПАУЛИНА:

Пусть женится он лишь на той, что будет

Во всем как Гермиона!

КЛЕОМЕН: Но...

ПАУЛИНА: Довольно.

А если вы решите, государь,

Жениться непременно, мне доверьте

Жену для вас избрать, хотя и старше,

Чем прошлая, но в остальном такую,

Чтоб даже дух покойной королевы

Явившись, рад был видеть вас вдвоем.

ЛЕОНТ:

Я не женюсь, пока ты не прикажешь.

ПАУЛИНА:

Покуда не воскреснет королева,

Не будет этого.

Входит слуга.

СЛУГА:

Представившийся принцем Флоризелем,

Наследником Богемии, с принцессой,

Прекраснейшей из смертных, просит вас

Его принять.

ЛЕОНТ: Кто вместе с ним? Не так бы

Являться должен сын его отца.

Визит его внезапный говорит,

Что прибыл он по воле не своей,

А случая или нужды. Кто в свите?

СЛУГА:

Немногие.

ЛЕОНТ: И с ним его принцесса?

СЛУГА:

Да, и по-моему, она прекрасней

Всех живших на земле.

ПАУЛИНА: О Гермиона!

Все времена себя возносят выше

Прошедших лучших — и тебя, в могиле,

Не ценят по заслугам. (Слуге.) Вы же сами

И говорили, и в стихах писали —

Теперь, как труп, остывших — что она

Не знала равных и не будет знать!

Так воспевали вы ее красу,

И вот, явилась лучшая?

СЛУГА: Простите,

Сударыня, что я почти забыл

О той, другой. Но если сами вы

Увидите, вы тоже согласитесь.

Начни она одна иную веру,

За ней бы все пошли, как за пророком,

По первому же слову.

ПАУЛИНА: Даже дамы?

СЛУГА:

Они ее полюбят уж за то,

Что лучше всех мужчин она, мужчины —

Что лучшая из женщин!

ЛЕОНТ: Клеомен,

Пойди, с другими вместе, приведи их

В объятья наши.

Клеомен, Дион и слуга уходят.

Все же это странно.

Он прибыл так нежданно.

ПАУЛИНА: Будь наш принц,

Звезда среди детей, сегодня жив,

Он был ему подстать. Всего лишь месяц

Их дни рожденья разделял.

ЛЕОНТ: Ну хватит.

Едва напомнят, вновь во мне он гибнет.

Когда я принца этого увижу,

От этих слов могу я столько вспомнить,

Что разума лишусь. — Они пришли.

Входят Флоризель и Утрата с небольшой свитой, Клеомен, Дион и слуги.

Принц, без сомненья, ваша мать была

Верна отцу. Вы копия его,

Один в один. И будь мне двадцать два,

Увидев вас, я вас назвал бы братом,

Так в вас его обличье отразилось,

И стал бы с вами говорить о нас

И о проделках прошлых лет. Прошу вас,

С принцессой вашей. Дивной созданье!

Я потерял таких же двух, как вы.

Они могли стоять сейчас пред нами,

Как вы, восторг внушая. Потерял,

И по своей вине, еще и дружбу

Достойнейшего вашего отца,

Кого, несчастный, я еще надеюсь

Увидеть хоть однажды.

ФЛОРИЗЕЛЬ: Я к вам прибыл

По повелению его. Он шлет вам

Со мною все приветствия, какие

Шлют братьям братья. Он уже немолод

И нездоров, и только оттого

Не смог приехать к вам, преодолев

Пространство, разделяющее троны

Его и ваш, увидеть вас, кого

Он любит больше, он просил сказать,

Чем всех царей и царства.

ЛЕОНТ: О мой брат!

Моя неправота перед тобою

Жжет с новой силой. Доброта твоя

Мне ясно говорит о том, как сам я

Недобро поступил. — Принц, ваш приезд

Желанней, чем приход весны. Но как же

Послал он с вами это совершенство —

На волю Нептуна, что так суров

И часто страшен, — чтобы посетить

Того, кто недостоин?

ФЛОРИЗЕЛЬ: Государь,

Она из Ливии.

ЛЕОНТ: Где грозный Смал

Любовь и страх внушает всем?

ФЛОРИЗЕЛЬ: Оттуда,

Мой государь, и с горькими слезами

Он дочь свою со мною отпустил,

И мы сюда с попутным южным ветром

Направились, чтоб моего отца

Исполнить волю. Я покинул здесь,

У ваших берегов, почти всю свиту,

Отправив их в Богемию с известьем

О том, что я с победой возвратился

Из Ливии и что с женою прибыл

К вам, государь.

ЛЕОНТ: О, пусть очистят боги

От всех болезней воздух в эти дни,

Что вы у нас гостите! Ваш отец —

Святой, что так прощает человека,

Столь грешного пред ним. За этот грех

Лишили небеса меня потомства,

А вашего отца благословили

Таким, как вы, наследником — по праву

И по его заслугам. Если б мог я

Увидеть сына своего и дочь,

Подобных вам, как вижу вас!

Входит вельможа.

ВЕЛЬМОЖА: Владыка,

В мое известье тяжело поверить,

Но подтвержденье близко. Государь!

Вам шлет со мной привет король богемский

И просит взять под стражу его сына,

Который, позабыв и честь, и долг,

Бежал, отца оставив и наследство,

С пастушьей дочерью.

ЛЕОНТ: Но где он сам?

ВЕЛЬМОЖА:

Здесь, в вашем городе. Сию минуту

Его покинул я. Своим известьем

И сам я изумлен. Он мчался к вам

В погоне за прекрасной этой парой,

Но на пути своем, похоже, встретил

Отца и брата этой благородной,

Как нам казалось, дамы, вместе принцем

Оставивших Богемию.

ФЛОРИЗЕЛЬ: Я предан!

И кем? Камилло, чья доселе честь

Была как скалы!

ВЕЛЬМОЖА: Пусть он вам ответит:

Он тоже здесь.

ЛЕОНТ: Кто тоже здесь? Камилло?

ВЕЛЬМОЖА:

Камилло, государь. Я говорил с ним.

Сейчас он с королем ведет допрос

Несчастных пастухов. Они рыдают,

Целуют землю, всем, что есть, клянутся —

Король не слушает и им сулит

Все казни мира.

УТРАТА: Бедный мой отец! —

Знать, не угодно небесам, чтоб вы

Со мной соединились.

ЛЕОНТ: Вы женаты?

ФЛОРИЗЕЛЬ:

Нет, государь, и видимо не будем,

Иль прежде звезды упадут на землю.

Сама судьба нам враг.

ЛЕОНТ: Скажите, принц,

Дочь короля она?

ФЛОРИЗЕЛЬ: Она ей будет,

Лишь став моей женой.

ЛЕОНТ:

Насколько я могу сейчас судить,

Нескоро это будет. Очень жаль.

Мне жаль, что вы снискали гнев отца,

Нарушив долг сыновний, и мне жаль,

Что избранная вами так прекрасна,

Но вашей быть не может.

ФЛОРИЗЕЛЬ (Утрате): Не печалься.

Пусть нас с тобой преследует судьба

И мой отец, они ничуть не властны

Над нашею любовью. (Леонту.) Государь!

Когда-то был не больше моего

Ваш долг пред временем. Те чувства вспомнив,

Вступитесь за меня. Любую ценность

Отец отдаст вам даром.

ЛЕОНТ: Если так,

О вашей спутнице я попросил бы,

Что для него не ценность.

ПАУЛИНА: Государь!

Как взгляд у вас помолодел! Не больше ль

Была когда-то ваша королева

Таких достойна взоров?

ЛЕОНТ: Я о ней же

И вспоминал сейчас. — Но ваша просьба

Осталась без ответа. Я согласен.

Когда в вас честь сильнее вашей страсти,

Я друг и вам, и ей. Так поспешим же

Навстречу вашему отцу. Посмотрим,

Что сделать я смогу. Пойдемте, принц.

Уходят.  V.2.

Входят Автолик и некий дворянин.

АВТОЛИК: Прошу вас, скажите, были ли вы там, когда это произошло?

ДВОРЯНИН: Я  был  там, когда открыли  сверток, и слышал рассказ старого пастуха о том, как он нашел его, после чего было общее изумление, и нам всем велели выйти. Я могу  сказать только, что, мне кажется, я слышал, как пастух сказал, что он нашел младенца.

АВТОЛИК: Я был бы рад узнать, что из этого вышло.

ДВОРЯНИН: Мой  рассказ  об этом  —  одни  обрывки,  но  я  видел,  как изменились в лице король и Камилло, и было  ясно,  что они безумно удивлены. Они смотрели друг  на друга так, что глаза их, казалось, вот-вот выскочат из орбит. Их немота была красноречива, и их лица говорили  о многом. По виду их казалось, что они только что узнали о спасении или гибели целого света. Ясно было, что они удивлены чрезвычайно, но даже проницательнейший наблюдатель не смог бы сказать по одному их виду,  в чем было дело, в нежданной радости или великом  горе, но видно  было, что, радость  это  или  горе, это было что-то почти немыслимое.

Входит другой дворянин.

Вот  идет  человек,  который,  надеюсь,  знает  больше.  Какие новости, Роджеро?

2-Й ДВОРЯНИН: Не новости, а праздник! Предсказание оракула исполнилось: дочь  короля  нашлась.  За  этот час  открылось столько удивительного, что и сочинителям баллад не выразить.

Входит еще один дворянин.

Вот идет управляющий госпожи Паулины, он расскажет вам больше. — Какие еще  новости,  сударь? Говорят, это правда, но так похоже на сказку,  что  в возможность  этого  просто  не верится.  Правда  ли, что  нашелся  наследник королевского престола?

3-Й  ДВОРЯНИН: Чистая правда. Если что-то вообще можно  подтвердить, то это подтверждено вполне. Можно поклясться, что вы сами  убедитесь в том, что услышите, так согласованы все свидетельства.  Мантия королевы Гермионы, с ее бриллиантом  на  шее, письма  Антигона,  найденные  вместе  с  ней,  и  это, несомненно,  его почерк,  красота  и благородство ее  облика  и  сходство  с матерью, ее натура, стоящая много выше тех, кто ее вырастил, и многие другие свидетельства говорят со всей определенностью, что это дочь короля Леонта. А видели ли вы встречу двух королей?

2-Й ДВОРЯНИН: Нет.

3-Й ДВОРЯНИН: Тогда вы пропустили  такое, что нужно  было видеть  и что нельзя рассказать словами. Вы бы увидели, как одна радость венчала другую, и казалось, что само горе плакало горькими слезами, вынужденное уходить прочь, пока радость брела по  колено  в  слезах.  Оба короля так возводили  к  небу глаза, так держались за руки, и облик их  так изменился, что узнать их можно было лишь по одеждам,  но не по лицам. Наш  король, вне себя от радости, что нашлась  его  дочь,  как будто  эта  радость вдруг вся превратилась  в  боль утраты, восклицает:  "О, твоя  мать,  твоя мать!"  —  затем  умоляет короля Богемии  простить его,  затем  обнимает  своего  зятя; то  вновь бросается к дочери и прижимает ее к груди, то благодарит старого  пастуха, который стоит рядом, как древний фонтан, переживший многих королей. Я  никогда не слыхал о подобной  встрече, рассказ о ней меркнет в сравнении с ней самой, описать ее никто не в силах.

2-Й  ДВОРЯНИН:  Скажите,  а что  случилось  с Антигоном,  который  увез младенца?

3-Й  ДВОРЯНИН:  Тоже  как   в   старой   сказке,   сюжет  которой   все пересказывают,  хотя вера  в него спит,  и слух ей не внемлет. Его растерзал медведь.  Сын  пастуха  видел  это, и  не  только простота  его, которой он, похоже, насквозь пропитан, подтверждает его слова, но также платок и кольца, знакомые Паулине.

1-Й ДВОРЯНИН: А что случилось с кораблем и со спутниками Антигона?

3-Й  ДВОРЯНИН:  Корабль  погиб  в  одно  время с Антиогоном, разбился о скалы, и  пастух тоже это видел. Так все  орудия, с помощью  которых ребенок был  брошен на произвол судьбы, пропали в то самое время, когда он  нашелся. Но как боролись  в Паулине радость и  горе! Один глаз ее  плакал  о погибшем муже,  другой ликовал об исполнении оракула. Она подняла принцессу с земли и так  сильно сжала  в объятиях, что, казалось, хотела приколоть ее навсегда к своему сердцу, чтобы она никогда больше не могла потеряться.

1-Й  ДВОРЯНИН:   Поистине,  это   было   действо,  достойное   зрителей королевской крови, ведь таковы и были актеры, его исполнявшие.

3-Й ДВОРЯНИН: Один из  самых  трогательных моментов, который вытянул из моих  глаз, как  удочкой, не рыбу, а влагу, был, когда при рассказе о смерти королевы,  в  причинах  которой  король  мужественно  признался  со  слезами раскаяния,  как задел  этот рассказ его  дочь,  и  как,  переходя  от одного признака  скорби  к другому,  она наконец  воскликнула "Увы!"  и,  иначе  не скажешь,  истекла слезами, потому что  мое сердце в этот  момент  несомненно плакало кровью. Тут и мраморные лица поменяли бы цвет. Иные лишились чувств, все скорбели, и если бы это видел весь мир, то настало бы вселенское горе.

1-Й ДВОРЯНИН: Возвратились ли они ко двору?

3-Й ДВОРЯНИН: Нет: принцесса узнала,  что у Паулины  хранится статуя ее матери, над  которой  многие годы работал  и  которую недавно завершил  этот замечательный итальянский  мастер, Джулио  Романо, кто, будь он сам вечен  и способен вдыхать жизнь в свои творения, отнял бы эту привилегию у природы, в таком  совершенстве он научился ей подражать. Говорят, он изобразил Гермиону столь  похожей, что увидевшие готовы ее приветствовать  и ждать ответа. Туда они все  и  направились,  чтобы утолить жажду  чувств, и  там они собираются отужинать.

2-Й ДВОРЯНИН: Я так и  думал,  что у Паулины в этом удаленном доме было какое-то  важное  дело,  потому что она  дважды или  трижды  в  день  тайком посещала его.  Не направиться ли туда и нам, чтобы принять  участие в  общем ликовании?

1-Й ДВОРЯНИН: Кто отказался бы туда  пойти, имея право быть допущенным? Радости сыплются  на нас с  небес  так, что не успеешь моргнуть глазом,  как падает новая, а наше отсутствие может помешать нам узнать об этом. Пойдемте!

Дворяне уходят.

АВТОЛИК: Если бы на мне не лежала печать  моей прошлой жизни, мне бы не избежать теперь  придворной должности. Я доставил  старика  и  его  сына  на корабль принца,  сказал ему, что  слышал,  как  они говорили  о свертке  и о чем-то  еще  непонятном,  но он в  то  время не  мог ни  о чем думать, кроме пастушьей дочери (то  есть  той,  кого  он тогда считал  пастушьей дочерью), потому что ее мучила морская болезнь, да и сам он чувствовал себя не намного лучше,  а море продолжало бушевать, и эта тайна осталась нераскрытой. Но мне все равно:  если бы даже я первым всЈ это выяснил, едва ли эта заслуга нашла бы достойное вознаграждение в свете прошлых моих заслуг.

Входят старый пастух и молодой пастух.

А вот идут те, кого я нечаянно облагодетельствовал, уже в полном блеске своей новой славы.

СТАРЫЙ  ПАСТУХ: Ну,  сынок, у  меня-то детей уже больше не будет, а вот твои сыновья и дочери все будут прирожденные дворяне.

МОЛОДОЙ ПАСТУХ: Какая встреча, сударь. Вы на днях отказались драться со мной на том основании, что  я не прирожденный дворянин.  Видите эту  одежду? Скажите, что  не  видите,  и скажите,  что  я  по-прежнему  не  прирожденный дворянин!  Вы  бы лучше сказали,  что  эта одежда не прирожденно дворянская. Попробуйте, уличите меня во лжи, и вы проверите, прирожденный ли я дворянин.

АВТОЛИК: Я вижу, сударь, что теперь вы прирожденный дворянин.

МОЛОДОЙ ПАСТУХ: О да, и уже несколько часов.

СТАРЫЙ ПАСТУХ: И я тоже, сынок.

МОЛОДОЙ ПАСТУХ:  И ты  тоже.  Но  я стал прирожденным дворянином прежде своего отца, потому что сперва королевский сын  взял  меня за  руку и назвал братом, а потом уже два короля назвали моего отца братом, и уже потом принц, мой  брат,  и  принцесса, моя  сестра, назвали  моего отца  отцом, и все  мы заплакали, и это  были первые дворянские слезы, что нам довелось  пролить за свою жизнь.

СТАРЫЙ ПАСТУХ: Будем живы, сынок, сможем пролить еще  немало дворянских слез.

МОЛОДОЙ ПАСТУХ:  О да,  а если  нет,  это  значило бы,  что  нам сильно по-дворянски не повезло.

АВТОЛИК:  Я   покорнейше  прошу  вас,  сударь,  простить  мне  все  мои прегрешения перед вашей милостью и пожаловать меня вашей похвалой перед моим господином принцем.

СТАРЫЙ ПАСТУХ: Сделай, как он  просит, сынок, ведь  мы должны поступать благородно теперь, когда мы стали благородные дворяне.

МОЛОДОЙ ПАСТУХ: А ты исправишься?

АВТОЛИК: Да, если это угодно вашей милости.

МОЛОДОЙ ПАСТУХ: Давай  руку. Я поклянусь  перед  принцем, что ты  самый правдивый и честный человек во всей Богемии.

СТАРЫЙ ПАСТУХ: Ты можешь просто сказать это, сынок, зачем клясться?

МОЛОДОЙ  ПАСТУХ:  Теперь,  когда  я дворянин? Пусть  крестьяне  и купцы просто говорят, а я поклянусь в этом!

СТАРЫЙ ПАСТУХ: А что если это неправда, сынок?

МОЛОДОЙ ПАСТУХ: Будь это сто раз неправда,  благородный дворянин  может поклясться в  этом  ради  своего друга. Я поклянусь  перед  принцем, что  ты бравый парень,  и не  будешь  пьянствовать. Хотя я и знаю,  что ты не бравый парень, и что ты  будешь пьянствовать, но я поклянусь в этом,  и хотел бы я, чтобы ты оказался бравым парнем.

АВТОЛИК: Я постараюсь, сударь, в меру своих сил.

МОЛОДОЙ  ПАСТУХ:  Да  уж,  ты  непременно  постарайся оказаться  бравым парнем.  И  если  я не  удивлюсь, когда ты посмеешь напиться, не став бравым парнем,  то не верь  мне  ни  в  чем.  Послушайте,  короли  и  принцы,  наши родственники, пошли смотреть портрет  королевы. Пойдем  вместе с нами.  Мы о тебе позаботимся.

Уходят.  V.3.

Входят Леонт, Поликсен, Флоризель, Утрата, Камилло, Паулина,  вельможи, слуги.

ЛЕОНТ:

О Паулина, если бы не ты,

Где был бы я теперь!

ПАУЛИНА: Мой государь,

Я, как могла, служила вам, и вы

Меня вознаграждаете сегодня

Превыше всех заслуг, в мой бедный дом

Придя и с государем вашим братом,

И с вашими наследниками. Буду

Всю жизнь у вас в долгу.

ЛЕОНТ: Ах, Паулина,

За что? За беспокойство? Но пришли мы

Смотреть на изваянье королевы.

Мы галерею всю прошли насквозь

И оценили многое, но все же

Не встретили того, что дочь моя

Увидеть жаждет.

ПАУЛИНА: В жизни королева

Не знала равных. В мертвом изваянье

Она ничуть не меньше превосходит

Все прочие творенья. Я храню

Ее в особой нише. Вот она.

Готовьтесь! Жизнь отражена в ней больше,

Чем смерть во сне глубоком.

Паулина отдергивает занавеску.

Что ж, похожа?

Мне по душе молчанье это. Видно,

Что вы поражены. Что ж, государь,

Похожа ли она?

ЛЕОНТ: Лицо, осанка —

В ней всЈ от Гермионы. — Милый камень,

О, упрекни меня, и я поверю,

Что ты она. Но нет, ей были чужды

Упреки, как тебе. — Но, Паулина,

У Гермионы не было морщин!

Она здесь старше, чем была.

ПОЛИКСЕН: Пожалуй,

Но ненамного.

ПАУЛИНА: Тем наш скульптор выше:

Он так изобразил ее, как если б

Она теперь была жива.

ЛЕОНТ: О, если б!

Тогда бы я утешен был не меньше,

Чем я теперь страдаю. Точно так

Она стояла в жизни — только теплой,

А не холодной, как сейчас — когда я

Просил ее руки. Мне стыдно. Б льшим

Я камнем был, чем этот камень. — О

Волшебный образ, из небытия

Моих вернувший память злодеяний!

Ты дочь свою околдовал: она

Как ты окаменела.

УТРАТА: Разрешите,

Я попрошу у ней благословенья

И на колени встану. — Королева,

Чья жизнь угасла на заре моей,

Я поцелую руку вам.

ПАУЛИНА: Постойте!

Ведь изваянье новое, и краски

Еще не высохли.

КАМИЛЛО:

Мой государь, вы слишком много горя

Взвалили на себя. Шестнадцать лет —

Немалый срок. Едва ли чья-то радость

Держалась столько — никакое горе

Так долго не жило!

ПОЛИКСЕН: Мой милый брат,

Позвольте мне, кто был всему виною,

Взять на себя ту часть страданий ваших,

Что я смогу снести.

ПАУЛИНА: Мой государь,

Когда б я знала, что моя скульптура

Подействует на вас так сильно, я бы

Ее не показала вам.

ЛЕОНТ: Не надо.

Не закрывай ее.

ПАУЛИНА: Еще немного —

Вы скажете, что видите движенье.

ЛЕОНТ:

Оставь, оставь. Уже и так я вижу.

Кто этот скульптор? — Посмотрите, брат мой,

Она как будто дышит, а по жилам

Струится кровь?

ПОЛИКСЕН: Чудесная работа!

И губы — будто теплые, живые.

ЛЕОНТ:

И взор живой, хотя и неподвижен.

Вот власть искусства!

ПАУЛИНА: Я ее закрою.

Уж вы вот-вот уверите себя,

Что статуя жива.

ЛЕОНТ: О Паулина!

Да пусть я в это верю двадцать лет!

Чт  разум может дать, что бы сравнилось

С таким безумием? Не закрывай.

ПАУЛИНА:

Простите мне, что я вас так смутила...

Но я могу смутить еще сильней.

ЛЕОНТ:

О да, прошу тебя! Мое смущенье

Милей всех утешений. Но послушай,

Она ведь дышит! Разве мог резец

Изобразить дыхание? Я должен

Поцеловать ее.

ПАУЛИНА: Мой государь!

Постойте: краска на губах свежа

И вы ее испортите, а сами

Лицо испачкаете. Я закрою?

ЛЕОНТ:

Не в эти двадцать лет.

УТРАТА: И я могла бы

Не меньше на нее смотреть.

ПАУЛИНА: Тогда

Святилище покиньте, или к новым

Готовьтесь чудесам. Оставшись здесь,

Увидите, как статуя, спустившись,

Возьмет вас за руки... Но вы, быть может,

Подумаете, будто злые силы

Мне помогают.

ЛЕОНТ: Сможешь сделать так,

Чтоб двигалась она — смотреть я буду,

Чтоб говорила — слушать, — ведь не проще

Движенье дать, чем речь.

ПАУЛИНА: Теперь всецело

Доверьтесь небесам, и стойте тихо.

А кто считает, что моя затея

Недобрая, пускай уйдут.

ЛЕОНТ: Мы с места

Не сдвинемся.

ПАУЛИНА: От музыки — проснись!

Музыка.

Пора, спустись к нам, перестань быть камнем!

Пусть поразятся все, кто это видит!

Я воскрешу тебя! Сойди сюда,

Оставь бездвижность и безмолвье смерти:

Жизнь за тобой пришла! (Леонту.) Смотрите, вот

Она зашевелилась. Но не бойтесь.

Невинны заклинания мои,

А отстранившись от нее, вы снова

Убить ее могли бы. Дайте руку.

Вы в юности руки ее просили —

Ужели ей просить у вас?

ЛЕОНТ: Тепла

Ее рука! Пусть будут эти чары

Законней жизни!

ПОЛИКСЕН: Обняла его.

КАМИЛЛО:

Повисла у него на шее.

Живая ли она? Пусть скажет слово!

ПОЛИКСЕН:

И пусть расскажет, где она жила,

Из мертвых как восстала!

ПАУЛИНА: Если б вам

Сказали, что живая, вы б не больше

Поверили, чем старой сказке. ВсЈ же

Она жива, хотя пока молчит. —

Принцесса, преклонитесь перед нею,

Прося благословенья. — Королева,

Нашлась Утрата наша!

ГЕРМИОНА: Боги, боги!

Взгляните вниз, излейте благодать

На дочь мою! — Поведай мне, родная,

Как ты спаслась, и где жила, и как ты

Нашла отцовский двор? Оракул дал мне

Надежду, что жива ты — Паулина

Сказала мне. Я сберегла себя,

Чтоб этот день увидеть.

ПАУЛИНА: Мы успеем

О многом рассказать друг другу. После!

Не прерывайте радости! Пойдемте!

Вы в выигрыше все, и ваш восторг

Пусть передастся всем. А я тогда,

Как старая голубка, спутник чей

Пропал и не найдется, одинокой

О нем останусь плакать.

ЛЕОНТ: Паулина,

Ведь мы клялись, что ты возьмешь в мужья

Кого я выберу, как я взял в жены

Кого велишь ты. Ты жену нашла мне —

Еще спрошу я, как, ведь я ее

Казалось, видел мертвой и напрасно

Оплакивал. Искать недалеко.

Его же чувства я отчасти знаю.

Вот муж, тебя достойный. — Вот, Камилло,

Ее рука. А честь твоя и доблесть

Превыше всех похвал: тому порукой

Мы, двое королей. — Пойдемте все. —

О, посмотри на брата моего! —

Простите мне, что в ваших чистых взорах

Недоброе увидел! — Этот принц,

Сын короля богемского, помолвлен

С принцессой нашей. — А теперь пойдемте. —

Веди нас, Паулина. Не спеша

Расспросим мы друг друга, кто из нас

Что делал с давних тех времен, когда

Мы разлучились. — Поскорей, пойдемте!

Уходят.

Перевод П. Н. Петров (2010)

КОММЕНТАРИИ

Действующие лица

Список  действующих  лиц содержится в Первом Фолио (1623), единственном источнике текста  "Зимней сказки". Он озаглавлен  "The Names of the  Actors" ("Имена  актеров")  и  приведен  в  конце  пьесы.  В  этом списке  пропущены некоторые второстепенные персонажи (Моряк, Тюремщик, Мопса, Доркада, Время).

ЛЕОНТ (LEONTES)  —  его  прототип  —  Пандосто (Pandosto)  из  романа Роберта  Грина "Пандосто,  или  Торжество  времени"  ("Pandosto. Triumph  of Time") — напротив, король Богемии. Имя образовано от греческого      (лев).

МАМИЛЛИЙ  (MAMILLIUS)  —  его  прототип  в  романе Грина  —  Гаринтер (Garinter).  Имя Мамиллий, по-видимому, придумано Шекспиром и образовано  от латинского "mamilla" (вариант  слова "mammilla",  сосок), уменьшительного от "mamma" (женская грудь).

КАМИЛЛО (CAMILLO) — его прототип  в романе Грина — Франион (Franion). Имя  Камилло  представляет  собой  итальянскую  форму  древнеримского  имени Camillus, этимология которого достоверно неизвестна.

АНТИГОН    (ANTIGONUS),    КЛЕОМЕН    (CLEOMENES),   ДИОН   (DION)   — соответствующие им богемские  вельможи у Грина безымянны, а их  характеры  и число  не уточняются. Антигон (         )  — имя одного из военачальников в армии Александра Македонского и  двух потомков  этого  военачальника,  царей Македонии. Клеомен  (         ) — имя  нескольких  спартанских царей VI-III веков до н.э.  и  правителя Египта в  империи  Александра Македонского. Дион (    ) —  имя тирана Сиракуз, ученика  Платона; другой Дион (Дион Златоуст) — греческий оратор, писатель и историк II-I веков до н.э.

ГЕРМИОНА  (HERMIONE)   —  ее  прототип  в  романе  Грина  —  Беллария (Bellaria).  В  греческой  мифологии Гермиона (`       ) — дочь  Менелая  и Елены. Другая Гермиона  (иначе называемая Гармония) — богиня гармонии, дочь Афродиты, жена Кадма, царя Фив.

УТРАТА (PERDITA) — ее прототип в  романе Грина — Фония  (Fawnia),  от англ.  "fawn" (олененок).  Шекспировское  имя  Perdita  обычно переводят  на русский  как Утрата — и потому, что имя Пердита  по-русски неблагозвучно, и потому, что исходное имя имеет этимологию,  в той или иной  степени понятную любому, кто знает английский,  в отличие от всех  остальных имен действующих лиц. Стивен Оргел (Stephen Orgel), редактор  оксфордского издания 1996 года, переводит  "Perdita"  как  "lost"  (потерянная).   Это  имя  образовано   от латинского глагола "perdere" (утрачивать, лишаться, гибнуть, а также лишать, губить). От этого же глагола происходит английское слово "perdition" (вечная гибель и ад).

ПАУЛИНА (PAULINA) — не имеет прототипа у Грина.

ЭМИЛИЯ  (EMILIA) — не  имеет  прототипа  у Грина. У  Шекспира  так  же называется служанка Дездемоны, жена Яго.

ПОЛИКСЕН (POLIXENES) — его прототип — Эгист (Egistus) из романа Грина —  напротив, король  Сицилии. В греческой мифологии  Поликсен (по-английски Polyxenus) — жрец Деметры. Имя образовано от греческого "         " (весьма гостеприимный).

ФЛОРИЗЕЛЬ  (FLORIZEL)  —  его  прототип   в  романе  Грина  —  Дораст (Dorastus). Имя образовано от латинского "floris" (цветок).

СТАРЫЙ ПАСТУХ  (OLD SHEPHERD) —  его прототип в романе Грина  —  Порр (Porrus).

МОЛОДОЙ  ПАСТУХ (CLOWN)  —  не  имеет  прототипа  у Грина.  В  русских переводах обычно Молодой пастух, у Шекспира — Clown, т.е. комический актер. Так  же  называется  в  оригинале  могильщик из "Гамлета" и некоторые другие шекспировские   персонажи.  Clown  в  данном  случае  —  не  имя  персонажа (безымянного), а обозначение амплуа актера, который его играет.

АВТОЛИК  (AUTOLYCUS)  —  не  имеет прототипа у  Грина.  Мифический вор Автолик (         ,  что означает "одинокий волк"), в  честь которого назван шекспировский персонаж (по его собственным словам),  был сыном царевны Хионы от бога Гермеса. Дочь Автолика — Антиклея — была матерью Одиссея.

АРХИДАМ (ARCHIDAMUS) — не имеет прототипа у Грина.

МОПСА (MOPSA) — не имеет прототипа в романе Грина, где имя Мопса носит жена  старого  пастуха. Впервые  это имя встречается в  романе  Филипа Сидни "Аркадия"   (опубликован  в  1590),  где,  как  и  в  "Зимней  сказке",  оно принадлежит глупой молодой пастушке.

ДОРКАДА (DORCAS) — не  имеет прототипа у Грина. Доркада  —  греческое имя святой, по-арамейски называемой  Тавифа (то и  другое означает "серна"), воскрешенной св. Петром (Деяния 9:36-42).

ВРЕМЯ  (TIME) — играет роль хора (в  английском театре времен Шекспира хор — один актер, по ходу спектакля комментировавший действие для публики). Роман Грина имеет подзаголовок "Торжество времени" и эпиграф "Temporis filia veritas"    ("Истина    —   дочь   времени").    В   английской    культуре персонифицированное  время  — Отец Время (Father Time), старик  с крыльями, иногда на костылях, нередко с косой или песочными часами в руках.

I.1.

В английском театре времен Шекспира не было занавеса, спектакли шли без перерывов, поэтому  деление шекспировских пьес  на  акты и  сцены условно и, по-видимому, не принадлежит автору. Декорации были просты и немногочисленны; указания места действия каждой сцены в некоторых изданиях  Шекспира не имеют никакого  отношения  к  сценографии  шекспировского  театра   и  принадлежат позднейшим  редакторам. В  Первом  Фолио (1623),  где  далеко не  все  пьесы разделены на акты или акты и сцены, "Зимняя  сказка" разделена и  на акты, и на сцены.  Вероятно, это  деление принадлежит переписчику.  По-видимому, это был  Ральф  Крейн  (Ralph Crane, ок. 1560  - 1632), который  подготовил  для Первого Фолио текст нескольких шекспировских пьес.

I.2.

Входят Леонт, Гермиона,  Мамиллий, Поликсен, затем  Камилло — в Первом Фолио Камилло не упомянут, но из  последующего диалога между  ним и  Леонтом ясно, что он присутствовал, по крайней мере, какое-то время при начинающемся здесь разговоре.  Вероятно, на сцене присутствует и  еще кто-то из подданных Леонта и Поликсена.

Не  меньшим шалуном, чем вы? Здесь впервые  не соблюдается  пятистопный ямб. Неполные  строки  у  Шекспира  (в этой и в других  пьесах)  встречаются нередко,  и  обычно  указывают  на  паузы, длительность которых определяется числом  пропущенных  стоп.  В настоящем  переводе  такие  паузы  в  основном сохранены, хотя число пропущенных стоп не всегда соответствует оригиналу.

Боже правый! у Шекспира  "Grace  to boot!" (т.е., дословно, "На помощь, благодать!").  "Боже  правый!"  анахронизм  (предполагается,  что   действие происходит  в языческие времена), но в оригинале есть ряд других аналогичных анахронизмов  (см.  ниже), поэтому  такой перевод не далек  от духа  и буквы оригинала.

С  кровосмешеньем  согласно  Аристотелю,  кровь  основная  составляющая семени,  поэтому  при совокуплении кровь мужчины  попадает внутрь  женщины и происходит   смешение  крови.  В   русском  языке   "кровосмешенье"   обычно предполагает  инцест,  в  то  время  как  английское  "mingling  bloods"  не предполагает, но Леонт  вполне  может называть воображаемую связь Гермионы и Поликсена кровосмесительной, потому что относится к Поликсену как к брату и, возможно, состоит  с  ним в близком  родстве, а связь с женой  брата нередко считалась   кровосмесительной   (поэтому    и    Гамлет   называет    короля кровосмесителем — "incestuous").

Животные  с рогами у Шекспира речь идет  о животных,  которых  называют "neat"  (дословно "чистыми") это крупный рогатый скот. В переводе возник еще один  анахронизм:  язычникам не должны  быть  знакомы библейские  понятия  о чистых  и нечистых  животных  (к  первым относится  рогатый скот, ко  вторым свиньи и верблюды, хотя библейский критерий для их различия  не  наличие или отсутствие рогов, а раздвоенность копыт и жевание жвачки: Левит, 11: 3).

В крапленых картах  еще один анахронизм настоящего перевода; у Шекспира речь идет  об игральных костях.  Игральные  карты были известны в Англии  во времена Шекспира, но в античном  мире  их еще  не  изобрели. Впрочем,  время действия "Зимней сказки" относится к античности лишь условно.

Что? Милый брат  мой, как вы там? в Первом Фолио  "What cheer? how is't with you, best brother?" По мнению некоторых редакторов, эти слова приписаны Леонту по ошибке (автора,  переписчика или  наборщика) и говорить их  должен Поликсен. Вместе с  тем, из дальнейших слов  Леонта видно,  что  он пытается скрыть свое беспокойство.  Это строка вполне  может быть первой, беспокойной попыткой сделать это.

Немедля устранить здесь и далее Камилло говорит Леонту двусмысленности, как будто соглашаясь выполнить его поручение, но  для  себя вкладывая в свои слова другой смысл.

Мне кажется, что я  попал в опалу  по-видимому,  Леонту, разум которого окончательно помутился, на этот раз не удалось "казаться добродушным".

Я  не василиск василиск  легендарное  змееподобное  чудовище, убивающее взглядом.

Рядом с именем  того, кто предал из лучших  лучшего  анахронизм, потому что подразумеваются, очевидно, Иуда Искариот и  Иисус  Христос.  Ни  тот, ни другой у Шекспира  не названы, вероятно,  сознательно,  чтобы анахронизм  не бросался в глаза.

II.1.

Так бывает, что в  напитке лежит  на дне паук (и далее)  за исключением этих слов, в литературе не известно ни одного утверждения, что яд утонувшего в  напитке паука подействует  на выпившего напиток только в том случае, если он этого паука увидит.  Это удивляет  комментаторов. Но вполне возможно, что Леонт  не  сообщает никаких специальных сведений, а яд  здесь  не более  чем метафора,  и  предполагается, что увиденный  в напитке паук вызывает тошноту так же, как увиденный в супе таракан.

Ударяет его в Первом  Фолио сценическая ремарка  отсутствует. Редакторы по-разному проявляют  фантазию,  предполагая, что делает Леонт:  ударяет  (и куда ударяет) или щипает Антигона, или бьет себя в грудь и т.д.

В  храм  Аполлона на  священном Дельфе как ни странно,  речь идет не  о городе Дельфы  (Delphi,        ), где находился  общеизвестный  оракул, а об острове Делос  (Delos,       ), где  родился  Аполлон, в  эпоху  Возрождения нередко называемом  Дельф (Delphos) вероятно,  по  аналогии с  Дельфами; при этом  авторы эпохи  Возрождения Дельф и Дельфы не путали. В античные времена Делосский оракул был тоже знаменит, хотя и меньше Дельфийского.

II.2.

Паулина   из   следующей  сцены  ясно,   что  Паулина  жена   Антигона. Комментаторы иногда заключают, что она мать его троих дочерей, но она вполне может быть их мачехой.

II.3.

Кого  бы в  кумовья вам  выбрать  анахронизм (кумовья крестные родители сына или дочери, а действие происходит в дохристианские времена).

По твоей присяге (on thy allegiance) неподчинение королевскому приказу, отданному в такой форме приравнивалось к государственной измене.

Как  эта борода седа  Леонту здесь около  тридцати лет (из его  слов во второй сцене следует, что  он на двадцать три года старше Мамиллия), поэтому речь идет о бороде Антигона. С этими  словами Леонт либо указывает на бороду Антигона, либо хватает его за бороду.

О нем не буду думать о Поликсене.

III.2.

Российский император русского царя  во времена Шекспира еще не называли по-русски  российским императором (так  впервые  назвал себя Петр I),  но  в Англии  русских  царей  нередко  так называли  (Russian Emperor, Emperor  of Russia),  что  этимологически  правильно,  потому что  русское  слово "царь" происходит  от  титула римских  императоров  ("цезарь").  Во  время создания "Зимней сказки" (около 1611  года)  на Руси было Смутное Время.  Разумеется, если считать, что  действие происходит в дохристианские времена, "российский император" все же анахронизм.

Ты  отравить готов был  честь  Камилло комментаторы отмечают, что Леонт признаЈтся  в  своем  замысле  отравить  Поликсена  руками  Камилло  лишь  в отсутствие Паулины. Вместе с тем, Паулина могла слышать издалека из-за сцены его слова (произнесенные во всеуслышанье), а могла  и знать о приказе Леонта отравить Поликсена от самого Камилло (лично, до его отъезда, или из письма).

III.3.

Богемских берегов в действительности у Богемии (Чехии) нет и никогда не было выхода к морю. В романе Грина (где прототип Поликсена король Сицилии, а прототип  Леонта  король  Богемии)  речь  идет  о  берегах  Сицилии.  Вполне вероятно, что  Шекспир намеренно  включил в "Зимнюю  сказку"  морской  берег Богемии, чтобы подчеркнуть сказочность сюжета.

Страшный  шум! неясно, слышит ли  здесь Антигон  рев медведя, или звуки охоты (трубят охотники, лают собаки), или только шум бури. Может быть, здесь слышно все это вместе.

Идет охота  (this is the chase) возможно, что Антигон  не слышит (и  не видит)  охотников, и это  слова о медведе,  который охотится на него самого. Впрочем,  судя по  тому,  что  говорит вскоре  вслед за  тем  старый пастух, охотники все же должны быть где-то рядом.

Они там  плющ  едят у  Шекспира  плющ  (ivy),  в  то время как  у Грина "морской плющ" (sea ivy), неизвестное растение. Не исключено, что  Грин имел в  виду  морские  водоросли  или  какое-то  прибрежное  растение,  например, приморский  синеголовник   (sea  holly,  т.е.   "морской   падуб",  Eryngium maritimum).

IV.1.

В рифмованном прологе, произносимом Временем, окончания многих строк не соответствуют окончаниям фраз и смысловым паузам (что сохранено  в настоящем переводе).  Из-за  этого  монолог  звучит  неровно.  Возможно,  что  Шекспир намеренно использовал этот  прием, чтобы подчеркнуть, что это  речь дряхлого старца.

IV.2.

Я  пятнадцать  лет  не видел  родины  —  возможно,  ошибка  (Шекспира, переписчика или наборщика): в  прологе Время говорит о шестнадцати годах. Но Камилло, быть может, и не стремится назвать срок своего пребывания в Богемии с точностью до года, или сам допускает ошибку.

IV.3.

Жестянщикам дозволено с сумой везде бродить — мне ремесло мое вольно в колодках подтвердить  —  возможно,  Автолик  имеет  в виду, что  его  могут наказать  колодками за  бродяжничество,  но он  оправдается,  выдав  себя за жестянщика  (жестянщики  имели  право  скитаться,  выполняя  свою работу,  а наказанию подлежали лишь праздные бродяги).

Тод — мера веса шерсти, равная 28 фунтам (около 13 кг).

IV. 4.

Розмарин и  рута  <...>  доброй  памяти  и благодати  — розмарин символизирует добрую память,  а рута  —  благодать (так же в  "Гамлете",  в сцене, где Офелия раздает цветы).

Зовут их незаконными детьми — полосатые гвоздики — гибридный сорт, то есть "незаконное" потомство двух разных сортов.

Прозерпина <...> на колеснице Дитовой — Прозерпина  (в греческой мифологии  Персефона) была  похищена Плутоном  (Дит —  одно  из его имен; в греческой мифологии Аид), когда собирала на лугу цветы.

Об  этом  ты, отец, узнаешь позже — очевидно, во  время пляски сатиров разговор между Поликсеном и старым пастухом продолжался (эти слова Поликсена — ответ на какой-то вопрос пастуха).

Я дочку  отдаю ему —  предполагается, что обменяться клятвами, держась за руки при свидетелях, достаточно, чтобы считать  законный брак заключенным — как это  в порядке  вещей бывало и  в христианской Европе  (за этим, хотя часто и не сразу, следовало венчание в церкви).

Рогового  кольца  —  кольца  из   рогов  некоторых  животных   служили недорогими талисманами.

V.1.

Отдал свою достойнейшему  —  согласно  легенде,  Александр Македонский завещал свой престол  "сильнейшему" ("достойнейшему" —  вариант  перевода); после его смерти созданная им империя распалась.

Смал  (Smalus)  —  персонаж,  не  имеющий прототипа  (ни  у Грина,  ни исторического); его имя тоже, по-видимому, вымышлено Шекспиром.

V.2.

Джулио   Романо  (Giulio  Romano,   ок.  1499  -  1546)  —  выдающийся итальянский художник  и  архитектор,  ученик  Рафаэля.  Как скульптор  он не прославился (и,  возможно,  скульптором  не  был), но  его работы хвалили за удивительное сходство с реальностью. Его упоминание в "Зимней сказке" — еще один анахронизм, очевидно намеренный.

П.П.

2007-2010