О книге Виталия Диксона «Ковчег обречённых:
Роман-пасьянс в четырёх мастях», Иркутск, 1999.
Валерий ХОМЕНКО, кинорежиссёр (Подписано: Орест КОЛГУЕВ).
СИБИРЬ: Журнал писателей России (Иркутск). – 2000. - №283(4). – СС. 175-178. – (Рубрика: Полемика).
… Тоскуя об империи, нынешние «патриоты» твердят об исконном «русском пути». Это что? Византийские лабиринты? Ханское иго? Онемеченные плац-парады? Кровавые дороги Маркса-Энгельса-Ленина-Сталина? Это – русское?..
… Некоторое царство, некоторое государство, тридевятое, тридесятое, ничьё, нечто бесполое. Это – Россия. Ни святостью, ни божьей благодатью, ни бесовскими рожками, ни иной сверхъестественной особостью не отмечена. Неопределённость места её расположения. Матерная духовность, духовная матерщина: sosите наши души…
Россия всегда заводила и заводить будет романы с историей. Без руля и без ветрил. Одна русская рулетка. Авось, небось, накось выкуси…
… От финнов мы взяли территорию, от славян – язык, от татаро-монгол – государственное устройство. Вот вам и птица-тройка, с которою Гоголь сравнил куда-то несущуюся Русь.
А язык? В современном русском языке 95% заимствований из французского, немецкого, голландского, греческого, польского, латинского, скандинавских языков, тюркских… На букву «А» всего лишь четыре собственно русских слова: авось, авоська, ага и ась.
«Величие и могучесть» русского языка никем не оспаривается, но существует трагический разрыв, вопиющее несоответствие между качеством русского языка и качеством его носителя – русским человеком…
Больная нация…
СССР выиграл войну (Великую Отечественную. – О.К.) против целого мира и против собственного народа…
… Так называемое «наведение конституционного порядка» в Чечне. Русский солдат в Чечне – символ скифской экспансии и варварского колониализма. Невероятно трудно России выбираться из сумерек имперского сознания.
«… Новая историческая общность – советский народ» вдруг попёр косяком в православие, «ударился» в религиозность… Этот «удар» способен вышибить из человека последний запас разума…
Вот вам образчики мыслей из книги Диксона.
И это – оттуда же.
… перевёртыш, политический кузнечик некий В.Диксон, претендующий на роль доморощенного аналитика, ловко на уши вешает доверчивым читателям, хочет «птичка» заловить их в свои коготки, новоявленный Иуда, выкидыш, недоносок перестройки. Этого гада давно бы расстрелять надо. Фашист…
Обезоруживающий, кажется, остроумный тактический приём (Диксон в прошлом – офицер): на страницах своей книги дать выговориться своим хулителям – даже не споря, не опровергая их, подразумевая: дескать, сам читатель видит – комарики, что с них взять!..
Ростислава Филиппова трёхлетней давности «разносную» рецензию («Диксон – остров второй свежести») на свою предыдущую книгу («Когда-нибудь монах…») Диксон публикует в «Ковчеге» целиком («не кусочничая», говорит, без выборки, иначе «исчезает аромат целого…») – опять же без каких-либо полемических комментариев…
Храбрый, ага?
Они нынче все такие. Которым всегда была ненавистна Россия.
Приведу ещё одну «разящую» цитату из Диксона:
Мне говорил старый солдат:
- Конечно, Гитлер и товарищ Сталин – две волчары поганые. А вот представь – Сталин в июне сорок первого развязывает вторую мировую. Возможно? Так точно. Но антисталинская коалиция: Германия, США, Англия и Франция – выигрывают эту войну. Что бы тогда было? Как бы мир развивался?
Уж куда как внятна тут жалость, нет, величайшая досада: во когда ещё можно было бы раздавить «гадину» на одной шестой земли – Россию «со Сталиным»! Развивался бы мир без них распрекрасно, не иначе. Ай да «старый солдат» - персонификация Диксона!
То, что Гитлеру оказалось не по зубам, сотворила иным способом та же, но послевоенная «коалиция», которая вообще-то никогда не могла быть «антисталинской», «антиленинской», но веков испокон – русофобская.
Диксонское бесстрашие перед «оппонентами» - от биологического инстинкта: труп врага хорошо пахнет. Разлагается Расея ваша матушка, господа-товарищи патриоты, одна брань – всё, что вам остаётся! Диксон внюхивается жадно, раздувая ноздри, утоляя животное вожделение…
Не преувеличиваю: нет в его книге ни единой скорбной ноты – тело Родины растерзано хищниками, перебит становой хребет экономики, будто в яму отхожую, испражняется в культуру тьма-тьмущая шоу-поганок…
А ведь Диксона и в кощунстве, в цинизме не обвинишь: это – враг, и пробил час его торжества. Враг не может «заблуждаться», он дерётся за своё расчётливо, не брезглив в выборе средств, беспощаден побеждая.
Эту вот дистанцию - кто есть кто- я хочу подчеркнуть и буду её держать. И призвал бы единомышленников в соратники: не ахать, не ойкать морализируя – не поддаваться, так сказать, иллюзиям «консенсуса» - под плотным огнём трескучей артиллерии русофобов.
Впрочем, пальба Диксона – собрание его писулек, «тома» хоть и доморощенных, однако вторичных-третичных сентенций в букете, гнилушками пованивающем, с дряхлыми анекдотцами, убогими реминисценциями «под жванецкое», эскизами-штудиями «в стиле» модняцкого «абсурда», гримасами умиления «на запахи детства» и прорывами в «лирику» и «философию» (не удержусь – выпишу: Ровно гудели двигатели авиалайнера, они честно делали свою работу, их не напрасно наделили лошадиными силами… Человек, потерявший способность любить, немного умирает… Интерес к жизни как таковой появился у меня на закате жизни…) - всё это и тому подобное относится к разряду «боёв местного значения». Разного рода, вкуса и крепости добавки от лукавого писательства не разжижают «спиртовой» настой прежде всего политического пафоса Диксона, однако – до чего ж он, при всей «кусачести» своей, местечков!
Ну, кажись, зачем книжку, если это – книга, пичкать газетными матерьяльчиками давности трёхлетней – о губернских выборах? Даже не снег прошлогодний – оперативно-пахучие поганки, которыми Диксон свидетельствовал верноподданничество своё (победу вычислить тогда было не шибко трудно) власть предержащим, отцвели уж, усохли. Диксон, конечно, строчкогон, «качает» листаж из прежних своих публикаций, неиссякаемого балагурства, «эссешек», юморных зарисовочек, «междусобойчиковых» баек; он по природе типичный фельетонист-эстрадник уездного полёта, «хохмач-районщик». А неумение выстроить композицию книги наивно прячет «под жанр»: мой роман, мол, - пасьянс в четырёх мастях («масть» одна, и она же – козырная – к русскости любой ненавистническая), раскладываю картишки как раскладываются, как выпадет… Оно так и шьётся-клеится: главка к главке – заплата к заплате, здесь Диксон умничает, по соседству – фиглярничает, амбиция же – на шута Шекспирыча походить, едко-мудрого, вот потеха-то! «Тенденция», однако, прёт даже в злобе его уморительно, вот, гляньте-ка:
…к стенке имени Стеньки Разина, освятившего своим разбойничьим имечком (ишь, не угодил Витальке, интеллигентику! – О.К.) не только одну из иркутских улиц, но и писательский дом, на этой улице увядающий, разваливающийся…
Сам себя, по словечку Маяковского, и «унасекомил»!
Диксон, однако, ходит в городских литтузах. Обитает в доме на улице, иными (не разбойничьими) именами освящёнными. И в поклонниках нужды вроде не испытывает. Но и всякий, кто хотя бы пролистал его «Ковчег», может меня упрекнуть: в образованности автору грех отказать, эрудит… Да, цитатами, как листвою осенью, осыпается, сыплет, метёт… Не счесть имён великих. И у меня стойкое впечатление: он великих «пристраивает» у себя, «крышу» даёт в своём «Ковчеге обречённых», или же, вернее, устраивает из цитат переборки ночлежки, сам в которой, в общем-то в одиночестве, и обитает. Цитатничество Диксона теснит его авторство. Он инфантильно (так ли? не спекулятивно?) считает в сообщниках по части своего русофобства… Розанова, Ключевского, Чаадаева, Гоголя… ему, Диксону, «подыгрывает» сам Пушкин, «атеист», «антицерковник» да мали ли кто ещё!.. Он не улавливает ту грань реминисценций, где иной автор, более самобытный и честолюбивый, удержался бы. Например, начинать книгу блистательным фрагментом «Апокалипсиса…» В.В.Розанова – что называется, покупать читателя за чужой счёт. Экие, однако, нежные тонкости при диксонской бедности!
Вам, конечно, встречались люди, одержимые чрезмерной говорливостью, внутри у которых монолого-аппаратик; появился потенциально-слушатель, кнопка нажимается – рече-понос извергается… Такие особенно страждут (ассоциация с наркотической потребностью) компанейских застолий, где самый выход, особенно коль и бабы тут, словесным запоям. Представляю, как готовятся они к «мероприятию» - перечитывают свои записи, выдержки из классиков, ворошат в мозгах запасами анекдотов. Ведь будет пиршество, где надо во всём блеске предстать. Мне сдаётся, Диксон – из таких вот жар-птиц, с хвостом, хвастливо распускаемым «на публику». Его книга – как стенограмма его «премьерств» в компашках, где непременно надо всех переговорить!
И пусть парадоксально, но я убеждён: Диксон дремуче невежествен.
И ещё из него цитата:
Если и существует патриотизм в чистом виде, то его можно признать достоянием лишь высокообразованных людей (из таковых в «Ковчеге» поимённо никто не назван. Характерна там и такая фраза: «интеллигентский бредень Достоевский», - более Достоевский Диксоном не упоминается. – О.К.). Патриотизм – это, в первую очередь, культура чувств. А культура чувств не может состояться без общей культуры. И – за недостатком таковой – потому наш «патриотизм» Карема Раша, Проханова, Юрия Бондарева так первобытен, угрюм и агрессивен.
Не могу вычислить, прочтя «Ковчег», как там по Диксону: наличествует ли «культура чувств» и «общая культура» в тех, кто захлёбно рукоплескал в октябре 1993-го расстрелу Верховного Совета России, в числе которых, естественно, был Диксон, и по сю пору ладош не жалеющий? Не является ли он если не российским, то каким-либо другим «чистым патриотом»? Не отказывая себе таким образом в вышеозначенной «чистоте» (чист яко вьюноша…). Не угрюм, но агрессивен всё же первобытно, зверино – к «больной», «внеисторической», «рулеточной» и т.д. нации.
В другом месте Диксон заявляет, что «национал-патриотам» знаний-то и не хватает. Ах, зазнайка («зайка» - непременно добавил бы тут он сам, «фанат», жонглёр по части заковыристых аллитераций)! Ему кажется, должно быть, что его словоблудное многознание есть и многоумие.
Умственное шулерство Диксона, неискусное фокусничество его выказывается особенно грубо в оскорбительных для верующих и сочувствующих вере подколах, подначках, щипках, плевках в сторону православия (но не заикнётся он о «всенародно избранных» - со свечками в руках во храмах в дни празднеств).
Уж такая из Диксона, хихикающего, подмигивающего, ёрничающего культурка прёт и брызжет желчью, в его упрощениях на религиозные темы! Ему невдомёк – русский гений тем и велик, что не респектабельная улица ведёт его к храму (не очень, по-моему, удачное выражение Т.Абуладзе в фильме «Покаяние»), но – дорога на эшафот, где вершится самоказнь; что русского человека поиск «своего» Бога, случается, выводит к плахе-совести, и святотатства («Гавриилиада» Пушкина; Достоевского перечитывайте) не редки; что правда Божья в душе русской – не декларативна…
Но зачем я, похоже, распинаюсь перед Диксоном? Ему чуждо противоречивое многообразие русского ума, иначе – диалектика, не отменяющее цельности его. Он, Диксон, скажу даже ласково: дурашка, смешной дурачок, - очень прозрачно «мухлюет» - выдернул фразу, скажем, из Чаадаева или Гоголя – обличил «квасной патриотизм», «русофильство» от прошлого века – и обзвонит ещё «на радостях» приятелей: слышь, паря, какой лихой я герой-ниспровергатель, и всё по своим местам, однако же, расставляю!..
Не его, Диксона, вина, что довелось ему – «с умом и талантом» - родиться в России, говорить и писать по-русски. Хая всё русское, он словно «компенсирует» родительскую «промашку». Комична его «суровая прямота», когда он, в общем-то любитель, «косящий» под «профи», «побичевав» русских «империалистов», воздыхает: «Увы, как это ни прискорбно – хоть Платон мне друг, да истина дороже!» Полно, Диксон, какой там «друг» у тебя в России, окромя тебе подобных русофобов, и что за «истина» тебе, помимо ловкости рук и вывертов языка, дорога!
Опровергать его суждения не буду. Втолковывать всуе то, что «фактография» историка Ключевского и ехидство его, Диксона, насчёт гоголевской тройки – несовместимы, тут он пошл и дурновкусен. Что блажит сытый обыватель - «переоценивая ценности» исторического процесса, который стихийно-закономерен, закономерно-стихиен, и нечего тебе сюда соваться, не зощенковская коммуналка, чтоб отстаивать своё туалетно-кухонное право! Что освоение русскими Востока – не «классическая колонизация»… И т.д. Я не «романист», как Диксон,но так же, как он, провинциален, не блещу «общей культурой», признаться (хоть и болею за беды русские, хоть и горд корифеями России), и грешен относительно «культуры чувств» (прошу не счесть за кокетство).
Мне, пожалуй, даже не по силам популяризация идей и исследований, которым посвящаются прекрасные книги и статьи на затронутые здесь темы. Зачем дилетантски пересказывать то, о чём по-научному компетентно давно поведали другие. Правда, не только Диксону и его местным компанейцам, но и читательской массе, наверное, бесполезно советовать: учитесь знаниям и культуре у Вадима Кожинова, выдающегося историка-философа; его труды об уникальности русской нации и русской истории – мне что духовный кислород в удушье от диксоно-токсических миазмов… Просвещайтесь яркой, мудрой и горькой публицистикой Сергея Кара-Мурзы, Ксении Мяло, других – нравственным светом в слепящей тьме СМИ барахольной демократии…
(Кстати, а может, и не очень, демократ Диксон, по существу, рыночник в сфере «лёгких жанров», в своей книге честит-чихвостит всяких певцов, певичек, звёзд и звёздочек с пылкостью заштатного газетчика, страницы отдавая образцам текстов популярных песен, дабы «доказать»: непроходимо бездарное – бездарно, - даже не додумывая элементарного: на большой воровской реформаторской толкучке нету спроса на что-то качественное. Удивляет и его «строгость» к иным разбойным телепередачам, вроде С.Доренко…)
«Клич» мой чисто риторический. В колокола бить звонарям от Бога. А массы одурачены – не безмолвствуют в ужасе, но судачат, что-где-почём. По шутке того же Диксона, не колокольного нам – кокакольного… Что ж, диксоны за то и «боролись». Его товар – чьи-то деньги – вот и писательство не в стол, а на прилавок. Доходность – от доходчивости; платёжеспособность определяет мировоззрение.
Инакомыслие Диксон травит с бесовским рвением неогосбеза. Особая патолого-неприязнь у него к Валентину Распутину. По всей книге своей жарко злопыхает к нему словно по «спецзаказу». И выглядит В.Р. вечно хмуро… И сказал не то, и пожаловался не туда, не на тех… И похвалили его публично, а он похвалу не опроверг… А уж мировая известность Валентина Распутина – мягко говоря – миф. А «не мягко» - что? Договаривал бы. (Как, должно быть, раздосадовала Диксона премия Солженицына Распутину!) Да, ещё вот… московская квартира В.Р. – столько-то квадратов!.. И против секса в школе он…
И тут сам дьявол подкидывает Диксону картёшку нежданно-негаданную в его распухающее досье «анти-Распутин». Афишка о встрече-беседе В.Г.Р. в США с русскими американцами в церкви, внизу мелким шрифтом: «На покрытие расходов по приезду дорогого гостя у входа 6 долларов»… О, радость какая – такого слона, нутро напрягая, раздувает тут Диксон, виртуального, как нынче говаривают, дабы в остервенелом фальцетном лае, себя не жалея, захлебнуться! Когда видишь такого «артиста», что называется, в натуре – на улице, во дворе, у калитки, возле конуры, его рефлективный энтузиазм в защиту хозяйского добра и хозяина, на кормёжку щедрого, улыбку вызывает.
Продажность демократических перьев, микрофонов, телекамер молодому российскому мамоне – притча во языцех. И в том достраивающемся храме наживы, куда привела дорога ельце-гайдаро-чубайсо-мырдоматорства, наш звонкий Диксон – один из множества жрецов. Рядовой. Или – из младших офицеров. Конечно, в Москве (которую, между прочим, Диксон не любит… там-то ему не первенствовать…) – генералитет заплечных дел мастеров и белькантисты режима. Но и Диксон, пусть туз и не козырный, виден, знатен, привечаем в наших, прибайкальских палестинах. И в чинах, говоря фигурально, должно быть, не малых. Что-нибудь вроде: его гнусоподобие от русофобии. По делам его, вере и злобе.
