Двадцать первого ноября 2003 года было подписано к печати в издательстве «Облмашинформ» (Иркутск) новое сочинение, названное «Контрапункт», Виталия Диксона, большого русского писателя (хочу подчеркнуть: не русскоязычного, ибо автор – русский, как по языку, так и по крови), читаемого не только в одних «наших палестинах», но в Европе и Америке, художника-философа, величайшего языковеда-каламбуриста всех, должно быть, времён, воплощающего бастион («столп») постмодернистской демократии в иркутской литературе, и прочая, прочая.
Семнадцатого августа 2004 года случилось большое событие в моей жизни (духовной): я закончил читать это сочинение (начав в апреле, с вынужденными перерывами в несколько недель, отключаясь на рецензирование разных фестивалей и гастролей), - и позвонил автору с этим сообщением. Он поздравил меня. Я сказал, что «Контрапункт» местами гениален, а может быть, и не только «местами» (в телефонной трубке я почувствовал ответно-молчаливое удовлетворение), что, в принципе, пора издавать энциклопедический «Словарь диксонизмов» (молчаливое согласие), что «ваша общеизвестная суперэрудиция подобна бетонной плите, и я как дилетант в писательстве задавлен ею, но дай бог выберусь из-под и отвечать буду готов…» А ещё – не подражать Диксону невозможно, хоть рискуешь утопить себя в океанском омуте «диксонии», как в оргиастическом культе «дионисии»…
Однако – «сидят в баре, гады, а им – на баррикады» (кажись, какой-то маньерист), и мне бы драться с тобой, Диксон, а не киснуть в восхищениях, а я ещё и комплексую от Ваших деликатностей, Виталий Алексеич! Дело в том, что В.Д. сам предложил подарить мне свою последнюю книгу (у «Контрапункта» подзаголовок: «Роман-экспресс. Рассказы. Эссе») и буквально ошарашил, сделав – на моих глазах! - 6 апреля 2004 г. Надпись для меня … на латинском языке: «Amor omnibus idem…» (Он – и полиглот, свободно владеет французским, немецким, английским, отчасти испанским, основательно латынью, бегло древнегреческим, а также – южнокорейским, о последнем даёт позволение сделать предположение надпись на 4-й странице книги: «Издание осуществлено при финансовой поддержке «The Society of Korean Literary Creativewriting» (Южная Корея)». Значит, ихние писатели скинулись , понял я, в своём корявом переводе). Не буду здесь полностью по-латыни. А перевод (надиктованный мне автором же) знаменателен. Значит – «Амор омнибус идэм – то есть: Любовь на всех одна. Вот откуда наши слёзы (lacrimae – это я знаю по моцартовской «Лакримозе») и гнев ( irae – ну, да: «Dies irae» - это каноническая часть всех реквиемов, включая и авангардистский Вячеслава Артёмова, 1989 г.) Так? (Sic?) Каждому человеку позволительно ошибаться, но только глупец может настаивать на своей ошибке. Так! Но мы оба аркадийцы (то есть, поясню читателю, далёкому от эллинизма, от древнегреческой классики: склоны на лоне красивой природы воспевать идиллические сцены из пастушеской жизни) с крупицей соли (понимай: ехидства. Sic!). Следовательно, даю, чтоб и ты дал. А за сим станем пить (мотив Диониса у латинян, у греков - Вакха, виноградного бога), без гнева и пристрастия. Привет! (Vale!)»
Конечно, конечно, аркадийцы, в каких-то генах, но когда ты «в завязке» (от Бахуса), идеология превыше, без гнева и пристрастия невозможно, не так ли, Алексеич? - В таком случае, Яков Яковлевич (можно короче: Як Якич), - отвечал рассудительно он, - вспомним историческое лицо: Джент ля Мэн, он с другими ингледскими ля мэнами бывало выходил на кулачки, ибо бокс на их родине придуман, однако они, аристократы, драчливость не распространяют на «область человеческих отношений». – Отлично, вы развязали мне связанные вашей дружественной дарительностью и моей благодарностью руки, благодарю ещё раз!
Я с Диксоном словесно дуэлировал три раза в 2000 г.: в июле – «Капитал», №12(67), статья «Ёксели-моксели, ёптыть твою Ди Ксона»; осенью – в журнале «Сибирь», №4, статья «Крапленый туз масти русофобской», продиктованная мной Оресту Колгуеву; в декабре – в «Родной земле», в два пистолета, совместно с инженером «Климатрона» Владимиром Иовлевым, тот же О.К. по моей наводке. Выходит, в прошлом подобен я бретёру, или (обезьянничая) брёдеру, не давшему дёру (начитавшись Диксона, где много бредятины – как стилистического приёма, мне очень импонируемого, поневоле везде ищешь аллитерации…)! Это, однако, нисколько не помешало Диксону «дать» - чтоб «дал» и я (кулачками с любезностями).
Но – подобное строгому «но» возчика коню, Диксон меня оскорбил! Что я обнаружил 17.08.04, дочитывая его книгу на 439-ой странице (за 7 стр. до конца): «Когда какой-то Серп Молотов…» Так сэр Джэнт себе бы не позволил! Так я себе бы не позволил выразиться: «какой-то» Диксон!
Во-первых: «Созидающий ищет тех, кто умеет точить свои серпы. Они соберут жатву и будут праздновать», - так что не «какой-то там», а Заратустра «рукоположил» меня в серпоносцы (точильщика и жнеца)! Во-вторых, я не могу быть «каким-то», ибо меня, со всеми моими псевдонимами (т.е. «ложными», метафорическими именами), как и не скрываемыми паспортно-родовыми Ф.И.О., знают по ту сторону баррикад, которая выходит на ул. Железного Феликса, к дому №12. Там уж «каким-то» и «таким-то» я давал поводы, чтоб они меня , выражаясь штампом, «не любили». К примеру, моя рецензия «Эх!» в «Капитале», №12 (111), июль 2002, на книжку «Эх, путь-дорожка…» А.Харитонова (но я не писал там: «какого-то»), или - на неё же в «Сибири», №2, 2003, написанная моим единоутробным братом (считай – мной) Никитой Лыковым, названная: «Шоумен русофобий» - странное словосочетание…» . Уж не говоря о статье Лаврентия Мохова (и он такой же мой брат, и многие это знают) «Укусы и похвальба «русака-иудея» в «Сибири», №2, 2001, - против известного «туза» (вот уж никакой не «какой-то»), к которому, впрочем, я не перечёркиваю какие-то (застрявшие в зубах!) свои личностные симпатии.
Диксон, я б предпочёл быть названным «таким-то серпом», ибо это (в отличие «какого-то») подразумевает – ты чуток на оттенки – что где-то и «его мать» близка, и вообще брань, и не только в смысле «ругань», но битву, в которой, ненавидя, врага уважаешь и признаёшь за ним право «серпа по …», и древнелагернославянское «ёптыть ваши моксели», и любое оружие, вплоть до «шпагатной шпаги Акакия», кроме плебейского «какого-то».
Но хочу дать всю цитату из Диксона. (Кстати, моя тёмная половина, дремучая, бывает, передавая мне телефонную трубку, говорит: «Это тебя, кажется, Диккенс (она, однако, никакая не каламбуристка)». - Я поправлял. – «А он что, еврей?» - «Нет, мне сам А.К. (Анатолий Кобенков – от публикатора) говорил – русский. Бывший офицер. Наверное, где-нибудь при Петре предок ландскнехт (не знаю, как по-английски) обрусел, сын Дика, англичанин, а может, по-русски: дикий сон. Чистая загадка!..)
Контекст у В.Д. такой (своими я словами, выделяя его). Ну, вот выпили мы чего покрепче, и кидает «от стона стаканов» к «рёву революций», и охота чокаться черепами после гиньольного лязга гильотин (ах, и сладко подражать!)! Но, инфаны де ля Отчизны на Гревской площади нашего патриа-застолья! Где Сансоны и Морисы Саксонские?! Где Аркольдов мост и Сен-Гортдт?! Где пушка генерала и жезл фельдмаршала?! – Далее по тексту В.Д.
«… Когда нет шпаг и копий, нет мечей и боевых колесниц, и гамлетов почти не осталось, есть копеечные шексперья (в переводе, Shakespeare – Шекспир – потрясающий копьём), потрясатели карандашей, не более того…»
Ну, это, Алексеич, противу объективу. Есть прежде всего его Большая Берта, бомбомаршевый фронт «облмашинформ», его Кореян-Сосайти-тыл, гамлетами пруд пруди в «Новорусском слове», и уж не знаю, чего ещё. И погасшая «Зелёная лампа» не светом кабинетным сияла, а сеяла яды, излучала БОВ… А Краснополянский «Парк Культуры»?.. А вот воцарил полновластно А.Гимельштейн в «Восточке» - и у А.Кобенкова там уже огневая точка!..
Это у нас, у сопротивленцев, худо со СМИ-арсеналами… Но продолжу; когда, значит, нет на колесницах гамлетов с фасциями в руках (это пучки прутьев, в них вставлены небольшие топорики – вооружение ликторов, свиты древнеримских властителей), т.е., по Диксону, из интеллигенции не составить боевых отрядов (Fasci di combafttimento), а иначе, началось: «Поехали!» - и вот «доехали» - и тут: «… какой-то Серп Молотов, соединивший аполлонову колесницу с тачанкой, нахлёстывает сам себя, пришпоривает, со вгиком молодецким, переходящим в соловецкий всхлип…»
Убрать «какого-то» - и всё правильно в характеристике, допуская, что Соловей-разбойник тоже, как Кудеяр, может быть побудим Богом к раскаянию.
Но в тот же вечер, исторический окончанием «Контрапункта», раздался звонок, и «Диккенс» оторвал меня от прослушивания по ТВ бесподобной хоровой симфонии «Перезвоны» Валерия Гаврилина (к памяти о нём - концерт в день 65-летия композитора). Тут-то и случился контрапункт! - К русской музыке и русскому хору В.Минина – контрсюжет: «На мою книгу откликнулся Фазиль Искандер, - сказал Виталий Алексеевич, - а вы знаете, Фазиль Абдулаевич…» - «Знаю, матёрый… человечище-антисоветище, фазилище-ксенофилище», - подоркестровал я тему собеседника (правда, я из сэра Искандера мало чего читал), но он на это внимания не обратил, продолжив: «И заметил мне Фазиль Абдулаевич: вы здорово, однако, её вдёрнули в рукава!» - «Кого?» - «А Дуньку, олицетворяющую у меня Русскую Историю, которую обхаживает «Писарь из гренадёрских казарм Васька Хворобьёв», обращаясь к ней в третьей строке моего романа: «Рукавчик-то у вас замаравши, прекрасная Дуня». А самая последняя строка моего романа, 14828-ая, заканчивается так: «Чего мы там (ещё через пару веков впереди - Я.С.-М.) не видали-то, двести лет спустя рукава?» Переклик 7-ой страницы с 446-ой», - закончил В.Д. – «А вы могучий и тонкий аналитик своего творчества!» - констатировал я и вернулся к тридцати дунькам и стольким же васькам, исполнявшим в ящике под взмахи Володьки Минина «Перезвоны» Гаврилина Валерки.
Позже подумалось: эх, на вас бы, русофобы, старостиху из спецназа 1812 года Василису с дубинкой, уж коли об Истории нашей и о «симболах» её! Такой вот мой «аполлоно-тачаночный» контрапункт.
Займусь, однако, последним. «Контрапункт», - учит Виталий Диксон интеллектуальных «аистянцев» еженедельника «Видеоканал» (благодаря которому я и ориентируюсь в программах музпередач на канале, называемом «Культура»), в изложении Г.Идрисовой (23 – 09.03.04), - значит, многоголосье, хор. А в хоре что важно? Слышать не только собственный голос, но и голос соседа справа или слева (т.е. не взирая на политическую ориентацию. Sic? – Я.С.-М.). Место в хоре ведь очень схоже с местом человека в жизни».
Допросвещу нашего «контрапунктиста». Контрапункт – разновидность полифонии (многозвучия) - один из видов композиции опусов для оркестра, хора, камерного ансамбля и даже солирующего инструменталиста места ( к примеру, что вытворял мой друг Бетховен, виртуозничая в фортепьянных сонатах… надо: фортепианных, ибо не спьяну же…). Слушать «справа и слева» , т.е. партнёра, надо всегда, даже музицируя, вокализируя в унисон. В контрапункте же сочетаются одновременно – и прослушиваются – контрастирующие темы… Да чего уж там теорио-терроризировать вас! Прослушайте увертюру к опере «Тангейзер» моего друга из недругов (или наоборот) Рихарда Вагнера (как и я, с ним сначала дружил, потом рассорился ещё один мой знакомец, Ф.Ницше… Прошу не удивляться! Диксон меня поймёт. Он писал свой роман с 1799 по 1999 годы и достоверно описывает встречи с Пушкиным, Булгариным, другими, даже с предком своим, Диксоном Лукой Лукичом, комментатором четырёх Евангелий, а также с Лукой Мытищевым). Там сначала идёт хорального склада популярная тема пилигримов (но забудьте об иркутских рокэнгримах!), потом игривая, расцвеченная богатейше в оркестре, тема, вернее, эпизод «В гроте Венеры» (олицетворяющей Большой Разврат); потом «происходит» контрапункт: «на фоне» величественного хорала медных (тромбонов) порхают кружева «венерных» скрипок. Очень-очень нагляд… ну как построить неологизм, адекватный для слуха? Не знаю.
Одного примера хватит. Если б Диксон хотел (и смог) «внедрить» метод контрапунктного письма в свой «Контрапункт», он бы, в принципе, должен был писать примерно так:
Писарь из гренадерских Казарм Васька третий день обхаживал горничную – Я на днях встретился с Пушкиным в английском магазине Диксона – Рукавчик у вас замарался, прекрасная Дуня – Вот и воспевайте правительство за такие меры, говорил Вяземский – когда какой-то Серп Молотов со вгиком молодецким – Набережная Чёрной Головомойки, дом 12, квартира ноль, объявил я таксисту…
Можно давать разными шрифтами такой политематизм, можно разными цветами типографской краски, хорошо – в параллельных на страницах колонках, но только невежественный ортодокс увидит в этом абсурдистику. Но, конечно, не В.Д. Его можно назвать (по отдельным кускам романа и в тенденции) нашим, сибирским Джеймсом Джойсом. В знаменитом (для литэлитарцев) романе «Улисс» писатель (обожавший серьёзную музыку) в одной из глав (романа, увы, нет у меня под рукой) «адекватно», или «эквивалентно», в словесности воспроизводит – в абракадабре слогов, да, да! – технику музицирования, приёмы стаккато, легато, крещендо, диминуэндо, , тональности, модуляции и всё такое для литературы усладительно-авангардистское (правда, ещё, кажется, не зная додекафонной системы Шёнберга).
И я кричал бы Диксону не только браво, но и брависсимо, если б он – так, как Джей-Джей!
В жалкой рецензии не охватить, конечно, глыбу романа В.Д., скорее даже, хребет романа. Нужна настоящая высокогорная экспедиция. Но нет у меня, говоря фигурально, своих южнокорейцев. Да и не их бы, а нечто вроде дойчальпийской дивизии, покорившей в 42-ом Эльбрус. Но кишка тонка: до гималайско-арктичного Диксона на Пегасе, запряжённом в тачанку, повгикивая соловецки-советски, в крестьяно-пролетарской манере бряцая на лире, не долететь. Сколько б я ему не подражал, с ним не сравняюсь. Разные весовые-боевые категории: листочки зоила – и книжный кирпич эрудита, способного высидеть двести лет застольно-библиографического одиночества. Читать его горько («яростно благородная вскипает, как волна»!), но всласть писал бы я ежедневно по рецензии на каждую его страницу. Да где взять силёнок, деньжонок, времени…
Я всё же, простукивая геологическим молоточком (не молотом круша) скалистую твердь, исследую диксона как породу. Помимо молекулярной бездны каламбуров, толщи бытовых анекдотов, колючих парадоксов (Пушкин царю продался; Толстой пил не постные бульоны, а скромные…) и т.п. , - ищу, какая в магме пафосной ненависти «диксонида» к патриотам (среди коих – и я) кроется исходная, так сказать, философия? Буравлю скважинки там и сям, и вот, сквозь «жилы» софизмов, натяжек, передержек, натыкаюсь на стр. 319: «Коллективное сознание безнадёжно устарело. Назрела необходимость (ишь, как директиво-кондово, вместо каламбурной иронии – императивной концеляризм! – Я.С.-М.) культивировать самоценность каждой личности»!
Ай-яй-яй, до чего «неконтрапунктно»! А как же с «видеоканальной» проповедью: жизнь – что хор соседей , слушай слева, слушай справа? А хористы-то, самоценные максималисты, кто? - на стр.320: «уже легализованные (?) в русском языке некогда проклинаемые (!) и позорные (ну уж, верней – презираемые вечно. – Я.С.-М.) понятия, как то: мещанин, обыватель»… - и как тут мне не дополнить: спекулянт, вор, жульё в законе, буржуа и буржуишки, раскультивировавшиеся личностно Акакии при шпаге в Выжигиновских-олигархов… И – взревём же классово-расовым хором , соблюдая политфонию, хозяева новой жизни, строящие рыночную Аркадию!
Валерий ХОМЕНКО [Подписано: Яков Серпов-Молотов].
КАПИТАЛ (Иркутск). - №17(105). – 2004, сентябрь. – СС. 135-137.- (Рубрика: Культура).
