В Пушкино Георгий приехал рано. Обычно в субботу он любил поваляться часов до десяти, но сегодня, к величайшему удивлению матери, вскочил чуть свет, выпил стакан молока, съел булку и помчался на вокзал.

Матери он сказал, что пошел в читальный зал. Литературой по архитектуре был забит весь дом, и Георгий практически не прикасался к ней, надеясь на память и везение. Но такое усердие очень понравились матери, поэтому она не стала вникать в подробности.

Отец, мрачно наблюдавший за его сборами, конечно, ему не поверил, но объясняться не захотел.

Георгий мчался на свидание.

Нельзя сказать, что он не искал подобной встречи, сознательно задерживаясь среди первокурсниц, стайками собиравшихся после лекций перед входом в институт. Он выгодно выделялся среди их сокурсников, сплошь в застиранной военной форме, порядком потрепанных войной и оттого жадно смотревших на девушек в легких, еще летних платьях.

Георгий, несмотря на теплую погоду, принципиально ходил в костюме. В нем он не просто выигрышно смотрелся на фоне остальных студентиков, как он их называл, но и чувствовал себя гораздо увереннее. Даже под пытками он никогда не признался бы в том, что смертельно боится незнакомых людей.

В прошлом году, так же в сентябре, ему удалось подбить баки сразу к трем девицам-первокурсницам. Правда, одна из них оказалась деревенщиной и на попытку ее поцеловать влепила жесточайшую оплеуху, вылившуюся потом в огромный фингал. Вторая тоже была из деревни - ее удалось затащить в постель, но страсть Георгия быстро остудило ее плохо стиранное белье и специфические ароматы. К тому же она оказалась не девственницей, но, несмотря на это, лежала как бревно и только охала. Георгий быстренько от нее избавился, сославшись на занятость в научной деятельности.

Зато с третьей ему повезло. Застенчивая с виду хрупкая девушка, эвакуированная из Ленинграда, влюбилась в него без памяти и уже через три дня после знакомства оказалась в его постели. Особенно его возбуждало ее имя - Инесса. За робкой застенчивостью скрывалась темпераментная натура, со временем вылившаяся в изощренно-развратную страсть. Георгию пришлось снять комнату для свиданий у глуховатой бабки, которая не обращала внимания на их крики и стоны. Он возвращался домой каждый вечер, шатаясь от изнеможения, замученный любовными утехами, но счастливый.

Инесса была непроста - она прекрасно разбиралась в искусстве и технике одновременно, с ходу решала алгебраические задачи, хотя при этом была совершенно наивна в быту. Она никогда не распространялась о своих родителях, но он понимал, что они никак не из презираемых им пролетарских низов.

Какое-то время он даже подумывал о том, чтобы жениться на ней. Она была искренней, верной, и никогда не ревновала его. Конечно, мать встала бы на дыбы - она и мысли не допускала, чтобы он женился на простушке. Но зато он чувствовал себя с этой девочкой на высоте - во всех отношениях.

Закончилось все очень необычно. Инесса исчезла, не сказав ему ни слова. Сначала он думал, что она обиделась, и несколько дней не искал ее, выдерживая характер. Потом подумал, что она заболела, и заявился - впервые в жизни - к ней в общагу. Комнату он не знал, долго и путано объяснялся с комендантшей. Когда та поняла, о ком речь - поджала губы и буркнула:

- Нет ее. Уехала.

Георгий зашел в деканат, поулыбался хмурой секретарше. Та слегка оттаяла, посмотрела списки. Оказалось, что Инессу отчислили. За что - непонятно.

Где ее искать, он не знал. Исчезновение было крайне странным. Может быть, ее арестовали за какие-то дела ее родителей. А может... может, его мать что-то заподозрила. Ее действия могли быть весьма неадекватными - тем более что она была накоротке знакома с ректором Николаевым. Причем это знакомство было крайне странным - Николаев учился когда-то вместе с отцом, работал с ним, но почему-то никогда не бывал у них дома. А вот мать в ректорате могла появиться совершенно неожиданно, причем заходила в кабинет ректора без стука. Георгий подозревал, что это какие-то амурные дела по молодости лет, но представить наглую и решительную мать рядом с утонченным интеллектуалом Николаевым не мог никак. Впрочем, отца тоже не мог бы, если бы не видел их рядом каждый день.

К лету тоска по Инессе прошла, потом была практика и пара любовных приключений уже там. А потом - третий курс, и вот он прогуливается перед институтом, делая серьезное лицо и исподтишка разглядывая коленки и прочие места вчерашней абитуры женского пола.

Ее он увидел издалека. Он не мог себе признаться в том, что ищет кого-то, похожего на Инессу. Эта девушка не была похожа на нее совсем - блондинка, а не брюнетка, высокая, фигуристая, в отличие от мальчишеских форм Инессы. Но что-то в ее внешности заставило его остановиться и с трудом унять заколотившееся сердце.

Когда-то для него было страшнейшим испытанием - запросто подойти к девушке и попытаться заговорить. И сейчас тоже, где-то в глубине души, сидел мерзкий страх. Но он уже не был тем мальчишкой, который потел и краснел при виде девушки. У него был набор готовых приемов, редко срабатывавших в общении с взрослыми женщинами, но хорошо действовавших с неопытными барышнями.

Он сделал несколько неспешных шагов, глядя по сторонам и не обращая на нее внимания - но так, чтобы оказаться на ее пути. В последний момент остановился, посмотрел ей в глаза и уверенно сказал:

- Простите, девушка, не могли бы вы мне помочь?

Она остановилась, внимательно и заинтересованно посмотрела на него. Он смотрел ей в глаза, хотя ему больше всего хотелось разглядывать ее чудесной формы грудь и бедра.

- Да, только... я недавно поступила, еще ничего не знаю.

Он кивнул, улыбнулся.

- Вы знаете, мне нужен деканат. Не могли бы вы мне подсказать...

С Инессой это когда-то сработало. Потом он, конечно, признался ей, что это был повод для знакомства - объяснение было принято со смехом. Сейчас девушка на миг замерла, размышляя. Если ей нужно было спешить - все пропало. Хотя она нравилась ему все сильнее. Вернее, не нравилась - возбуждала.

- Конечно. Это просто. Вон туда...

Он сделал жалобное лицо. Она на миг задумалась, потом сказала:

- А давайте я вас провожу? Это рядом.

Большего ему не надо было. До деканата было минут десять неспешного хода - этого вполне хватало, чтобы завести беседу, заинтересовать, познакомиться и попросить подождать, чтобы не заблудиться на обратном пути.

На этот раз ему повезло вдвойне. Он с налету сорвал обещание встретиться. Правда, в родном городе девушки Лиды - в Пушкино. И вот пришлось ехать...

Лида назначила встречу около школы. Школу найти было нетрудно - среди деревянных домиков каменное здание было видно издалека. Георгий посмотрел на часы - времени было еще много.

Часами он гордился - мать подарила их ему на двадцатилетие. Часы были швейцарскими - где мать их достала, уму непостижимо.  Внешне невзрачные, они были совершенно непромокаемыми, шли бесшумно, завода хватало на три дня. Конечно, он надел их на свидание - как и свой светлый костюм.

Он никак не мог унять внутреннее волнение. Девушка была слишком необычной, слишком красивой, чтобы оказаться любовью на раз-другой. Но связываться всерьез после Инессы тоже не хотелось. Через два года у него диплом, потом мать найдет хорошую работу, а там надо думать и о серьезной супруге... Впрочем, он даже не знал, кто были ее родители - вполне может быть, что именно они будут свысока смотреть на такого простого жениха. Конечно, Пушкино - редкая дыра, но тут есть какой-то важный санаторий - отец как-то раз здесь отдыхал, еще до войны, и рассказывал, с какими высокими людьми встречался в нем.

Интересно, есть ли в этом городишке кафе? В Москве не было проблем, куда пойти с девушкой - у него был даже отлаженный механизм действий по соблазнению простушек. Сначала в кафе, потом куда-нибудь в парк, а там уже на скамейке первый поцелуй... Здесь, в незнакомом городишке, он терялся. Зря он сюда поехал - надо было настаивать на встрече в Москве. Но она так небрежно бросила «ну приезжай», что он совершенно растерялся и не нашелся, что возразить.

Он прогулялся вокруг школы. Да уж, деревня деревней. За заборами орут петухи, где-то блеет коза, пацаны бегают босиком. Редкие прохожие разглядывали его с удивлением - тут, похоже, не привыкли к хорошей одежде.

Прихрамывая, прошел милиционер. Покосился на Георгия, но ничего не сказал. Взгляд Георгия зацепился за орденские планки. Заслужил. Не зря хромает.

Он снова посмотрел на часы. Лида опаздывала. Или вообще не придет? Может, стоит где-нибудь за кустами с подругами и смеется над ним?

- Привет, - раздался сзади голос. Он обернулся. Лида была в том же летнем платье, которое еще при первой встрече показалось ему легким не по погоде. Зато оно было коротким, а вырез при удачном ракурсе открывал прекрасный вид на округлости ее груди.

- Я опоздала? Извини. У меня часов нет.

«Не из богатых», - отмел он созревшую было версию и изобразил улыбку:

- Здравствуй. Все нормально. Вовсе не опоздала.

Она что-то сделала с волосами, отчего строгая прическа превратилась в пышную и светящуюся на солнце копну. Ей это очень шло. Ему захотелось сразу поцеловать ее - по братски, в щечку, как бы от радости встречи. Он с трудом заставил себя сдержаться - можно было напугать девушку. Мало ли какое у нее воспитание. Нет, соблазнять надо постепенно.

- У тебя есть время? Погуляем?

- Есть. Суббота же. Вечером надо позаниматься только.

- Трудно учиться?

- Не очень. Черчу я хорошо, с математикой тоже лажу. Вот, говорят, сопромат - это трудно.

Георгий непроизвольно кивнул. Сопромат он позорно завалил в прошлом году, и ему тогда светило отчисление. Спасла мать. К счастью, Николаев только что стал ректором - Георгий не знал всех подробностей, но сначала ему назначили переэкзаменовку, и уже на ней, несмотря на то, что он безбожно плавал, профессор Климов, морщась, как от зубной боли, вывел ему уд. Большего ему было не нужно.

- Сдавал? - заинтересованно спросила Лида.

- Да, приходилось.

- Ты вообще что заканчивал?

В планах Георгия было сознаться к концу встречи, что он третьекурсник того же института, что и она, но сейчас делать такое признание было неуместно.

- Да так... не закончил. Война, сама понимаешь. Вот, думаю к вам восстановиться.

- К нам? Здорово! На какой курс возьмут?

- Ну, как ректор решит. Может, на третий.

- А ты воевал, что ли? - с сомнением посмотрела на него Лида. Георгий понял, что одна ложь сейчас потянет за собой другую, а девушки очень хорошо ее чувствуют.

- Да. Не похоже?

- Ну, ты такой...

- Какой?

- Культурный.

- А культурных не берут? - язвительно спросил он.

- Ну мало ли. Может, у тебя работа, важная для страны, была. Бронь.

Бронь у него действительно была. Когда началась война, он только закончил первый курс и оформлялся на практику в Петергоф. Отец на второй день войны пошел в военкомат - его не взяли. Он как раз заканчивал проектировать какой-то секретный объект в Ярославле, и его категорически запретили забирать. Георгию исполнилось восемнадцать - он сидел дома и ждал повестки. Мать всю первую неделю войны в истерике носилась по каким-то знакомым, а в остальное время не прекращая звонила по телефону. Наконец у нее что-то получилось - она неузнаваемо жестким тоном приказала Георгию взять академический отпуск в институте, сказав, что идет на фронт. На следующее утро она отвела его в какую-то проектировочную контору, которую он назвал про себя «Рога и копыта». Как оказалось, он был устроен на должность главного сметчика, и сразу получил бронь.

Отец ушел на фронт в августе, неизвестно какими правдами и неправдами уломав свое начальство. Мать пыталась его отговорить - Георгий стал невольным свидетелем их последнего разговора, случайно вернувшись домой раньше времени. Тогда он впервые в жизни услышал, как на высоких, истеричных нотах кричит отец.

Сначала он не понял, что стало причиной такой жуткой ссоры. Потом разобрал слова матери - о том, что Москву скоро возьмут, что им ничего не грозит, что немцы - культурная нация, которая даст работу хорошим специалистам. Отец кричал, топал ногами, затем раздался звук удара и вой матери. Отец выскочил в коридор, страшно матерясь - увидел Георгия, побледнел, отшвырнул его в сторону и выскочил в подъезд. Потом повернулся, крикнул срывающимся голосом:

- И ублюдка своего спасай! Давай-давай! Тварь!

От отца три года не было ни писем, ни каких-то других известий. Вернулся он за полгода до окончания войны - с орденом и тремя медалями, на костыле, еле передвигая негнущуюся в колене ногу, Лысый, страшный, исхудавший, с огромным шрамом на голове. Он молчал несколько месяцев, абсолютно игнорируя их присутствие. Потом начал понемногу отходить - стал о чем-то говорить с матерью, а к концу войны даже переселился с дивана в кабинете в супружескую спальню. Но Георгий по-прежнему боялся его до жути.

Он прервал ход своих мыслей, рассеянно кивнул:

- Да нет, пришлось, знаешь ли. Давай не будем об этом?

Эту фразу он не раз слышал от воевавших однокурсников. Сам он восстановился в институте сразу после победы, никого из однокурсников уже не было, а мужскую часть потока составляли поголовно только что демобилизовавшиеся бойцы. Фраза ему нравилась, так как придавала значимости и отсекала ненужные расспросы. Лида сразу посерьезнела, замолчала и неожиданно взяла его под руку.

- Пойдем гулять?

- Пойдем, - он вздрогнул от ее прикосновения. - А у вас тут есть какое-нибудь кафе?

- Пойдем в парк? Там есть мороженое.

Обойдя опасную тему, он успокоился. Лида оживленно рассказывала о своих одногруппниках и о том, как ее выбрали старостой. Он думал о том, что из его однокурсников с фронта не вернулся никто. И он мог бы оказаться среди них - небрежно сброшенных в братские могилы или сгнивших в шталагах. А еще он мог попасть на практику в Петергоф и сдохнуть там с голода в блокаду...

Лида убрала руку, как только они двинулись в направлении парка, но от того места, к которому она прикоснулась, как будто шло тепло. Георгий подумал, не взять ли ее самому под руку, но такая вольность могла ее напугать. Все-таки маленькой городок, все друг друга знают.

Парк оказался неподалеку. Впрочем, весь городок вообще можно было пересечь, наверное, меньше чем за час. По пути Лида несколько раз поздоровалась со встречными, которые внимательно и с удивлением рассматривали Георгия. С некоторым опозданием он понял, что выглядит в этом расслабленном и как будто курортном городке как белая ворона в своим костюме и роскошных ботинках, доставшихся от отца. «Хоть галстук не надел», - с иронией подумал он.

Парк был хорош. Даже любимые Сокольники заметно уступали ему. Войдя в парк, Лида заметно расслабилась. Георгия сначала не понял, почему - но потом сообразил, что в такое раннее время здесь очень мало народу. Это было ему на руку - он не собирался возвращаться домой, не сорвав хотя бы поцелуя.

Лида по дороге успела рассказать о себе все. Мать - бывшая учительница, а сейчас работает в районо. Отец не пошел на войну из-за болезни, работает врачом в местном санатории. Младший брат сбежал из дома в самый разгар боев на подступах к Москве - его поймал патруль где-то под Можайском и едва не отправил в приют. Сама закончила школу с медалью, хорошо рисует, поэтому и пошла в архитектурный.

О нем она почти не спрашивала - он сам рассказал про то, кем и где работает отец, а мать назвал домохозяйкой. Лиде очень понравилось, что его отец тоже архитектор - она долго расспрашивала его, что именно он проектировал.

Вдалеке на аллее показалось какое-то здание - по-видимому, тот самый театр, про который говорила Лида. Он остановился около скамейки.

- Давай посидим?

- Давай.

Она аккуратно протерла и без того чистую скамейку платком и села. Он сел рядом, небрежно положил руку на спинку скамейки за ее спиной. Она никак не отреагировала.

- А у тебя есть невеста? - глядя в сторону, небрежно спросила она. Он едва не поперхнулся.

- Н-нет. Конечно, нет.

- Почему конечно? - она заинтересованно стрельнула глазами в его сторону. Георгий понял, что может задеть тонкие струны ее души и все испортить. Главное - не переиграть. Он помолчал, глядя в сторону.

- Понимаешь... - он сделал драматическую паузу, судорожно выстраивая в голове сюжет.

- Не говори, если не хочешь, - вздохнула она. Он помолчал еще минуту.

- Была... В Польше. Я там был... с заданием. За линией фронта.

Он понял, что несет бред, но останавливаться было поздно.

- А она была в местном Сопротивлении. Рената.

Он замолчал. Лида заинтересованно смотрела на него.

- Как-то раз, в столкновении, ее ранили. Она... умерла. У меня на руках.

Лида посмотрела на него круглыми глазами.

- Последними ее словами было: Zapisz mоj dom. Спаси мою родину.

Георгий знал несколько польских фраз от прибалтийской няньки, сидевшей с ним в детстве. Говорила она смешно, он повторял за ней незнакомые слова и незаметно кое-чему научился.

- Господи боженьки, - пробормотала Лида. На глаза ее навернулись слезы.

- Ну вот, а после этого - не мог ни с кем, - завершил финальный аккорд Георгий. Его рука уже лежала на ее плече, но девушка этого, казалось не замечала.

Они помолчали. «Пора», - подумал он.

- Я с тобой... впервые вот так сижу, - сказал он, глядя ей в глаза. Она вздохнула, опустила веки, ее щеки загорелись румянцем.

«Пан или пропал», - подумал Георгий и легко прикоснулся губами к краям ее губ. Она замерла, потом ее губы призывно раскрылись. Однако он не стал горячо впиваться поцелуем в них, как ему хотелось, а продолжал целовать кожу вокруг губ.

Этому фокусу его научила чертежница Людмила, женщина старше его лет на пятнадцать. Первый год его работы в «Рогах и копытах» она мало обращала на него внимания, позволяя остальным работницам виться вокруг него с восторгами и ужимками. Но в один из вечеров, оказавшись вместе с ней в полупустом трамвае, он неожиданно разговорился, а потом вызвался проводить ее домой.

Проводы закончились в ее квартире - сначала они пили морковный чай и разговаривали, а потом она начала тихонько его целовать. Через десять минут такой сладкой пытки он не выдержал и понес ее на руках на диван.

Их очумелая любовь длилась два месяца. Потом пришел с фронта ее муж. На третий день после возвращения он заявился к ним в контору, встал в дверях и долго рассматривал его в упор. Георгий старался не замечать его пустой штанины, костылей, застиранной гимнастерки - но тяжелый взгляд жег его, как огонь. Затем он ушел. Ушла и она - навсегда.

Лида оторвалась от его губ, вздохнула и сказала:

- Мы не должны это делать.

- Почему это?

- Вечером весь город будет говорить...

- Нету же никого.

- Это тебе кажется.

Георгий внутренне ликовал, но изо всех сил старался это не показывать. Плечо Лиды пульсировало под его ладонью.

- Пойдем, пройдемся, - сказал он. - Где, говоришь, мороженое?

- Около театра, - она с неохотой встала.

Теперь они не болтали - она крепко держала его под руку, даже немного повиснув на ней. Около театра, в самом деле, стояла палатка мороженщицы. Лида заблаговременно отпустила его локоть.

Георгий подошел к мороженщице. Выбор был невелик. Небрежным жестом протянув купюру, он взял два хрустящих стаканчика. Мороженщица внимательно осмотрела его, затем Лиду - как будто он покупал сигареты или водку, и она сомневалась в их возрасте.

Театр был старый, краска местами облезла. Первые осенние листья, кружащиеся у его крыльца, навевали какую-то тоску.

- Не работает? - кивком показав на театр, спросил он.

- Почему, работает. Актеры все на войну ушли, в основном осталась самодеятельность, с гастролями приезжают... ну и танцы иногда.

- Танцы? - он иронично посмотрел на нее.

- Ну... я ходила пару раз. Неинтересно, - слегка смутилась она.

«Ага, тут все не так просто», - подумал Георгий. Ему было все равно, с кем она развлекалась до него - просто нравилось играть с наивной девочкой, как кот с мышкой. И еще его невероятно возбуждала ее фигура - такая уже совсем доступная.

Лида ела мороженое и рассказывала его о том, как трудно было поступить в институт. Георгий знал, что девушек в архитектурный старались не брать - зато любому парню в потертой гимнастерке были открыты все двери.

Он придерживал ее за руку и не спеша вел вокруг театра. Когда они скрылись с глаз мороженщицы, он обнял Лиду за плечи и на полуслове впился ей в губы. Она замерла - он почувствовал на языке вкус мороженого и понял, что не хочет отпускать ее. Наконец она уперлась ему рукой в грудь и слегка оттолкнула.

- Сумасшедший... что ты делаешь?

- Ничего. Целую самую красивую девушку в мире.

Лида покраснела - он не понял, от чего, от комплимента или от его прямоты.

- И еще буду целовать, - сказал он, глядя на ее реакцию.

- А вот и нет, - не выпуская стаканчик из руки, она вдруг рванулась бежать. Георгий недоуменно посмотрел ей вслед, машинально отметив гармонично сложенные бедра под взлетающей вверх юбкой. Потом понял, что она с ним играет, и побежал следом.

Незаметно они оказались в каких-то кустах, в самой чаще парка. Он уже совсем было догнал ее - Лида споткнулась, и он в последний момент подхватил девушку, ощутив мимоходом упругость груди. Кровь бросилась ему в голову. Он огляделся - нет, здесь точно не место предаваться любви. Высокая трава, кустарник, валяющиеся в изобилии бычки... Разве что скамейка какая подвернулась бы.

От мыслей о возможном совокуплении в таких экстремальных условиях, на скамейке, рядом с тропинкой, на которой в любой момент может кто-нибудь появиться, он жутко возбудился. Кровь стучала у него в висках, ладони вспотели. Он крепко обнял девушку и снова начал целовать. Теперь, наедине, она страстно, хотя и неумело, отвечала ему. Он понял, что упирается ей в живот своим органом, и не мог понять, замечает ли она это или нет.

Наконец она оторвалась от его губ, и, тяжело дыша, огляделась.

- Куда это мы забрели? Я тут никогда не была.

- А разве плохо? - спросил он. - Нет никого.

- Не знаю. Страшно как-то. Пойдем?

Георгий решил не форсировать события и взял ее под руку. В этом месте пересекались несколько тропинок, и он не помнил, по какой из них они пришли. Пошли наугад.

Что произошло дальше, он не понял. Откуда-то на тропинке из ниоткуда вдруг появился разбитной парень в кепке. Он перегородил им дорогу и, кривляясь, запричитал тонким голосом:

- Ой. Кто это у нас тут ходит? Что за цыпа с хахалем?

Лида инстинктивно рванулась назад, но позади раздался отчетливый щелчок. Георгий обернулся. Позади стоял еще один парень, постарше, и вертел в руках нож.

- Куда побежала-то? - спросил второй. - Ну-ка, замри. И не спеши.

Он подошел к ним, держа нож как-то сбоку, осмотрел Георгия.

- Городской, что ли?

Георгий кивнул. У него внутри что-то стремительно опускалось вниз. Резко заболел живот, захотелось в туалет по-большому.

- Я... вот, - он сунул руку в карман, где лежал кошелек.

- Стоять, - рявкнул второй. - Что у тебя там?

- Деньги, - дрожащим голосом сказал Георгий. - Возьмите.

Краем глаза он увидел, как изумленно и презрительно смотрит на него Лида. «А, плевать», - пронеслась в голове мысль. В наступившей тишине раздалось громкое урчание живота.

- Обосрался городской, - язвительно прокомментировал парень с ножом, выхватывая у него из руки кошелек. - Часы снимай.

Дрожащим руками Георгий начал расстегивать ремешок.

- Быстрее.

Наконец он снял часы и протянул их в сторону бандита.

- Слышь, Пецел, давай туда, - сказал стоявший впереди парень. Он почему-то был очень напряжен и постоянно озирался. Второй, однако, не спешил. Он подошел к Лиде, внимательно осмотрел ее со всех сторон. Георгий перехватил ее испуганный взгляд. Парень похлопал девушку по заду - Лида вздрогнула и сделала шаг назад. Лезвие ножа замерло у ее лица - она побледнела как полотно и застыла на месте.

- Спокойно, цыпа. Шагай-ка туда, - парень махнул рукой в кусты.

- Зачем? - дрожащим голосом спросила Лида.

- Давай-давай. А то я быстро тебе лицо разукрашу, - нож прикоснулся к шее девушки, и Георгий увидел тонкую красную полоску. Нож был острым как бритва.

- Послушайте... - начал он и тут же охнул от резкого удара в живот.

- Молчи, падла, тебя не спрашивали, - сказал молодой парень. - Давай-ка тоже туда.

Георгий направился за Лидой. От удара жутко свело живот. Некоторое время они продирались через кусты, затем вышли на небольшую поляну, скрытую от всех глаз. Посреди поляны стояли ящики - из трех был сооружен импровизированный стол, остальные служили стульями. Около стола сидели двое - старик, весь покрытый наколками, с лицом, обезображенным шрамом, и толстяк с простодушным лицом. На столе, накрытом газетой, стояла бутылка и нехитрая осенняя снедь - помидоры, огурцы и яблоки.

- Это что за кино? - хриплым голосом произнес старый.

- Вот, Ложкарь, двух фраерков словили. Любились там на тропинке, - снова тонким голосом запричитал молодой.

- Ты, Тема, не тарахти. Сам вижу, что фраерки, - остановил его старый. - Иди-ка сюда, - поманил он Георгия.

Георгий подошел. Живот у него отпустило, накатило странное спокойствие.

- Чей будешь?

Ему стало не по себе от холодного взгляда глаз старика. «Глаза как у змеи», - подумал он.

- Я из Москвы... архитектор.

Старик ухмыльнулся, и Георгий понял, что тот не так уж и стар. Не старше его отца. Однако коричневая кожа и глубокие морщины добавляли ему порядком лет. А кривой шрам наискось щеки делали его улыбку страшной и зловещей.

- Интеллигент, значит. Войну у мамки под юбкой отсиделся?

Георгий понял, что такому человеку врать не стоит. Однако признаваться под взглядом Лиды было невероятно стыдно. Он неопределенно мотнул головой, однако старик понял.

- Так, а тут что делаешь? К девке приехал?

Георгий кивнул.

- Своих-то не хватает, по чужим поехал, - с осуждением произнес старик. - Костюмчик снимай.

- Вот, сам отдал, - подвернулся молодой, подавая кошелек и часы. Старый посмотрел, пересчитал деньги.

- Негусто. Что встал-то? Снимай, говорю.

Георгий снял пиджак - его тут же перехватил толстый, быстро прощупав все карманы. Вытащил билет на электричку, покрутил в пальцах, бросил под ноги. Старый кивком показал на брюки. Георгия бросило в краску - его совершенно унизительно раздевали на глазах у девушки. Он замялся, однако увидел жесткий взгляд старика и начал расстегивать ремень.

- И ботинки.

Когда Георгий остался в трусах и рубахе, старик встал. Он был ниже ростом, чем Георгий, но смотрел на него почему-то сверху вниз. У Георгия тут же замерзли ноги - земля была холодной и сырой.

- Думаю вот, что с тобой сделать. Сразу зарезать, или посмотришь...

У Георгия снова спазматически схватило живот. Он почувствовал, что от страха сейчас обделается.

- Не надо... - прошептал он. - Пожалуйста...

Старик ловко достал кинжал откуда-то из-за пазухи. Это был именно кинжал - с красивой рукояткой, длинным хищным лезвием, изогнутой и сверкающей латунью крестовиной. Георгий рухнул на колени:

- Пожалуйста... я что хотите сделаю... не убивайте...

Со всех сторон раздался громкий смех.

- Дурилка. Пошутил я, - сказал старик. - На кой мне мокруху из-за такого чмыря брать? Иди-ка сюда, посиди, пока мы с твоей девкой разберемся.

Он показал Георгию на пень неподалеку от стола. Георгий встал, спиной ощутил, как сзади, совсем близко к нему, оказался старик. «Сейчас воткнет нож», - мелькнуло в голове. Он сделал несколько шагов к пню. Ничего не происходило - старик просто шел за ним. Георгий повернулся, сел на пень, ощутив сквозь тонкую ткань трусов острые колючки.

- Хочешь, фраерок, я тебе одну штуку покажу, - весело сказал старик, подходя вплотную к нему. - Любимую мою штуку...

Георгий молча смотрел на него. Внезапно старик взмахнул рукой, как будто собираясь ударить его по лицу. Георгий непроизвольно поднял руки, защищаясь - и тут же его левая рука мотнулась куда-то назад. Резкая боль пронзила все тело.

Кинжал вошел точно посреди ладони, надежно пришпилив ее к березе. Георгий, задыхаясь от боли, с ужасом смотрел, как тонкая струйка крови стекает по поднятой руке. Боль становилась все сильнее, он подвывал, как щенок, и наконец громко, по-бабьи, заплакал в полный голос.

- Заткни-ка его, Тёма, - приказал старик. Молодой подскочил, сминая на ходу газету, с боков больно сжал челюсти Георгия, отчего тот широко раскрыл рот, и засунул газету туда. Георгий ощутил омерзительный запах дешевой бумаги.

- Ну и славненько, - довольно потер руки старик. Он отставил в сторону бутылку, посмотрев на свет, сколько там осталось водки, затем аккуратно переложил газету с закуской на землю. Махнул рукой Пецелу, караулившему Лиду.

Девушка все это время стояла ни жива ни мертва. В ее лице не было ни кровиночки. Пецел завернул ей руку за спину, второй рукой держа у шеи нож. По знаку старика он толкнул ее к столу.

- Платье снимай, - скомандовал старик. Пецел отпустил ее руку. Лида, глядя в пространство, медленно стянула платье. Толстый тут же взял его, сложил к вещам Георгия. Боль в руке Георгия начала притупляться - он непроизвольно отметил, какая у девушки божественная фигура и какой простенький, сшитый на домашней машинке, лифчик.

- Хороша краля, - проводя руками по ее бедрам, сказал старик. - Пецел, дай-ка нож.

Он ловко подцепил ножом лифчик - тот повис на лямках. Лида охнула, прикрыла руками обнажившуюся грудь - старик коротко ударил ее в живот. Она взвизгнула, отпустила руки - лифчик беспомощно упал на землю. Еще два движения - и туда же отправились и трусики.

Георгий мог теперь в подробностях рассмотреть то тело, обладать которым он стремился всего полчаса назад. Лида была настоящей красавицей - идеальные полушария грудей, тонкая талия, ровные бедра. Даже сквозь боль и страх его охватило возбуждение.

Тем временем Пецел ловко завернул девушке руки назад и толкнул ее к ящикам, на которых еще недавно был импровизированный стол. Лида охнула, упала на колени - Пецел развернул ее на спину и уселся ей на голову. Она беспомощно задергала ногами. Старик, крякнув, быстро спустил штаны и улегся на девушку сверху. Она забарахталась, пытаясь вырваться, но он еще раз ударил ее в живот - она на миг прекратила биться, и старик, резко раздвинув ее ноги, вошел в нее. Истошный крик ударил Георгия по ушам.

- Ох, как орет, - с восторгом сказал толстый, почесывая промежность. - Девка, видать. Ты чего, городской, не добрался еще до нее?

Георгий застонал. Боль в руке стала сильнее. Рубашка уже вся промокла от крови. «Истеку совсем», - с тоской подумал он. Можно было попытаться вытолкнуть промокший от слюны импровизированный кляп и закричать - но вероятность, что поблизости окажутся люди, была минимальной. На крик Лиды тоже ведь никто не появился.

Теперь девушка уже не кричала - только стонала. Ее грудь ритмично покачивалась в такт движениям старого. Пецел возбужденно сопел, хватая ее то за одну грудь, то за другую.

- Отпусти ты ее, ей уже понравилось, - весело сказал толстяк. Пецел встал - Лида не сопротивлялась, ее руки безвольно лежали на земле. Наконец старик охнул, блаженно зажмурился и разлегся на девушке. Пецел, нетерпеливо подпрыгивая, начал расстегивать штаны.

- Куда? - вскинулся толстяк. - Ты куда поперек старших?

- Ты старший, что ли, - взвизгнул Пецел. - Я знаешь сколько бабу не трогал? Пока ты тут развлекался!

- А ну замолкли, - сказал вставший старик. - Пецел, давай.

Толстяк нахмурился и отошел в сторону.

Лида не реагировала ни на Пецела, ни на толстяка, едва не раздавившего ее своей тушей. Георгию показалось, что она потеряла сознание. Вероятно, это не понравилось молодому - когда подошла его очередь, он с размаху пнул Лиду в бок. Девушка вскрикнула и открыла глаза.

- Вставай-ка на карачки, падаль, - приказал он ей. Лида с трудом приподнялась, перевернулась лицом вниз. Георгий увидел, что вся ее спина и ноги залиты кровью.

- Давай-давай, оттопыривайся, - довольно сопя, командовал Тёма. Девушка встала на колени - бандит, спустив штаны, тут же пристроился сзади.

- Сейчас в кровище весь измажешься, - мрачно сказал старый.

- Ничего, - пыхтя, ответил Тёма. - Зато так хоть шевелится, а то лежит как дохлая.

Хватило его ненадолго - шумно фыркая и отдуваясь, он оттолкнул Лиду. Она упала на бок, глядя куда-то перед собой. Тёма схватил бутылку, отхлебнул из горлышка, поморщился.

- Ну что, интеллигент, насмотрелся? - спросил Георгия старый. - Кино перед смертью посмотрел, и то хорошо.

Георгий похолодел. «Не может быть», - подумал он. «Так не бывает.»

- Давай, Тёма, - скомандовал старый, показав глазами на девушку. - Крещение твое будет.

Тёма подобрал лежавший в стороне нож Пецела, подошел к Лиде. Было видно, что ему не по себе.

- Давай-давай, - ободряюще сказал ему толстяк. - Оно только в первый раз страшно, а потом само пойдет.

Тёма толкнул Лиду - она перевернулась на спину, все так же бессмысленно уставившись в небо. Он встал над ней, зажав нож в обеих руках. Лида глубоко вздохнула, неумело перекрестилась и закрыла глаза. Тёма наклонился, зажмурился и ткнул ножом. Лида истошно закричала - хриплым, неузнаваемым голосом. Тёма выдернул нож - Лида схватилась за его лезвие, из разрезанных ладоней струйками брызнула кровь.

- Куда ты тычешь, недотепа, - осуждающе покачал головой толстяк. - Ниже бей. Под ребра.

Тёма снова ткнул ножом - Лида захрипела, выгнулась и забилась в судорогах. Оставив нож в ране, Тёма отскочил и согнулся. Его вырвало.

- Салажонок, - покачал головой старик. Выдернув нож, он подошел к Георгию. Тот, быстро перебирая ногами, попытался отползти назад, но пришпиленная к дереву рука не давала двинуться. Острый спазм опоясал живот. Кишечник с шумом опорожнился, горячая жидкость растеклась под ним.

Старик, внимательно глядя ему в глаза, схватил его за волосы, приподнял и сделал резкое движение рукой. Георгий ощутил хруст тканей и холод вошедшего ножа. «Как больно...», - подумал он. Ледяная волна начала подниматься снизу, охватывая онемением все тело. Он не чувствовал, как старик выдернул кинжал и вытер о его рубаху. Как в тумане он увидел, что бандиты схватили тело Лиды за ноги, оттащили его в кусты, после чего направились у нему.

Потом мир сузился до размеров точки и исчез.

Контакт с автором: [email protected]