Cайт является помещением библиотеки. Все тексты в библиотеке предназначены для ознакомительного чтения.

Копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений осуществляются пользователями на свой риск.

Карта сайта

Все книги

Случайная

Разделы

Авторы

Новинки

Подборки

По оценкам

По популярности

По авторам

Flag Counter

Поэзия и песни
Шевченко Тарас Григорьевич
Язык: Русский

Тризна

 На память 9-го Ноября 1843 года княжне Варваре Николаевне Репниной
 
 ПОСВЯЩЕНИЕ
 
 Душе с прекрасным назначеньем
 
 Должно любить, терпеть, страдать,
 
 И дар господний, вдохновенье,
 
 Должно слезами поливать.
 
 Для вас понятно это слово!..
 
 Для вас я радостно сложил
 
 Свои житейские оковы,
 
 Священнодействовал я снова
 
 И слезы в звуки перелил.
 
 Ваш добрый ангел осенил
 
 Меня бессмертными крилами
 
 И тихостройньши речами
 
 Мечты о рае пробудил.
 
 
 
 Яготин 11 ноября 1843
 
 
 
 Души ваши очистивше в послушании истины духом, в братолюбии нелицемерно, от чиста сердца друг друга любите прилежно: порождена не от семени нетленна, но не нетленна, словом живого бога и пребывающего во веки. Зане всяка плоть, яка трава, и всяка слава человеча, нко цвет травный: изсше трава и цвет ея отпаде. Глагол же господень пребывает во веки. Се же есть глагол, благовествованный в вас.
 
 Соборное послание первое святого апостола Петра; 1, 22, 25.
 
 
 
 Двенадцать приборов на круглом столе,
 
 Двенадцать бокалов высоких стоят;
 
 И час уж проходит,
 
 Никто не приходит;
 
 Должно быть, друзьями
 
 Забыты они.
 
 Они не забыты, — в урочную пору,
 
 Обет исполняя, друзья собрались
 
 И «вечную память» пропели собором,
 
 Отправили тризну — и все разошлись.
 
 Двенадцать их было; все молоды были,
 
 Прекрасны и сильны; в прошедшем году
 
 Наилучшего друга они схоронили,
 
 И другу поминки в тот день учредили,
 
 Пока на свиданье к нему не сойдут.
 
 — Счастливое братство! Единство любови
 
 Почтили вы свято на грешной земле;
 
 Сходитеся, други, как ныне сошлись,
 
 Сходитеся долго и песнею новой
 
 Воспойте свободу на рабской земле! —
 
 
 
 Благословен твой малый путь,
 
 Пришлец убогий, неизвестный!
 
 
 
 Ты силой господа чудесной
 
 Возмог в сердца людей вдохнуть
 
 Огонь любви, огонь небесный.
 
 Благословен! Ты божью волю
 
 Короткой жизнью освятил;
 
 В юдоли рабства радость воли
 
 Безмолвно ты провозгласил.
 
 Когда брат брата алчет крови —
 
 Ты сочетал любовь в чужих;
 
 Свободу людям — в братстве их
 
 Ты проявил, великим словом
 
 Ты миру мир благовестил;
 
 И, отходя, благословил
 
 Свободу мысли, дух любови!
 
 Душа избранная, зачем
 
 Ты мало так у нас гостила?
 
 Тебе здесь тесно, трудно было!
 
 Но ты любила здешний плен,
 
 Ты, непорочная, взирала,
 
 Скорбя, на суетных людей.
 
 Но ангела недоставало
 
 У вечного царя царей;
 
 И ты на небе в вечной славе
 
 У трона божия стоишь,
 
 На мир наш, темный и лукавый,
 
 С тоской невинною глядишь.
 
 Благоговею пред тобою,
 
 В безмолвном трепете дивлюсь;
 
 Молюсь тоскующей душою,
 
 Как перед ангелом молюсь!
 
 Сниди,-пошли мне исцеленье!
 
 Внуши, навей на хладный ум
 
 Хоть мало светлых, чистых дум;
 
 Хоть на единое мгновенье
 
 Темницу сердца озари
 
 И мрак строптивых помышлений
 
 И разгони и усмири.
 
 Правдиво, тихими речами,
 
 Ты расскажи мне все свое
 
 Земное благо-житие
 
 И научи владеть сердцами
 
 Людей кичливых и своим,
 
 Уже растленным, уже злым...
 
 Скажи мне тайное ученье
 
 Любить гордящихся людей
 
 И речью кроткой и смиреньем
 
 Смягчать народных палачей.
 
 Да провещаю гимн пророчий,
 
 И долу правду низведу,
 
 И погасающие очи
 
 Без страха к небу возведу.
 
 И в этот час последней муки
 
 Пошли мне истинных друзей
 
 Сложить хладеющие руки
 
 И бескорыстия елей
 
 Пролить из дружеских очей.
 
 Благословлю мои страданья,
 
 Отрадно смерти улыбнусь
 
 И к вечной жизни с упованьем
 
 К тебе на небо вознесусь.
 
 Благословен твой малый путь,
 
 Пришлец неславленный, чудесный!
 
 
 
 В семье убогой, неизвестной
 
 Он вырастал; и жизни труд,
 
 Как сирота, он встретил рано;
 
 Упреки злые встретил он
 
 За хлеб насущный... В сердце рану
 
 Змея прогрызла... Детский сон
 
 Исчез, как голубь боязливый;
 
 Тоска, как вор, нетерпеливо,
 
 В разбитом сердце притаясь,
 
 Губами жадными впилась
 
 И кровь невинную сосала...
 
 Душа рвалась, душа рыдала,
 
 Просила воли... Ум горел,
 
 В крови гордыня клокотала...
 
 Он трепетал... он цепенел...
 
 Рука, сжимаяся, дрожала...
 
 О, если б мог он шар земной
 
 Схватить озлобленной рукой
 
 Со всеми гадами земными,
 
 Схватить, измять и бросить в ад!..
 
 Он был бы счастлив, был бы рад.
 
 Он хохотал, как демон лютый,
 
 И длилась страшная минута,
 
 И мир пылал со всех сторон;
 
 Рыдал, немел он в исступленьи,
 
 Душа терзалась страшным сном;
 
 Душа мертвела, — а кругом
 
 Земля, господнее творенье,
 
 В зеленой ризе и цветах,
 
 Весну встречая, ликовала.
 
 Душа отрадно пробуждалась, —
 
 И пробудилась... Он в слезах
 
 Упал и землю лобызает,
 
 Как перси матери родной!..
 
 Он снова чистый ангел рая
 
 И на земле он всем чужой.
 
 Взглянул на небо: — О, как ясно,
 
 Как упоительно-прекрасно!
 
 О, как там вольно будет мне!..
 
 И очи в чудном полусне
 
 На свод небесный устремляет
 
 И в беспредельной глубине
 
 Душой невинной утопает.
 
 По высоте святой, широкой,
 
 Платочком белым, одинока,
 
 Прозрачна тучка в даль плывет.
 
 — Ах, тучка, тучка, кто несет
 
 Тебя так плавно, .так высоко?
 
 Ты что такое? И зачем
 
 Так пышно, мило нарядилась?
 
 Куда ты послана и кем?..
 
 И тучка тихо растопилась
 
 На небе светлом. Взор унылый
 
 Он опустил на темный лес...
 
 — А где край света, край небес,
 
 Концы земли?.. — И вздох глубокий,
 
 Недетский вздох, он испустил;
 
 Как будто в сердце одиноком
 
 Надежду он похоронил.
 
 
 
 В ком веры нет — надежды нет!
 
 Надежда — бог, а вера — свет.
 
 
 
 — Не погасай, мое светило!
 
 Туман душевный разгоняй,
 
 Живи меня твоею силой
 
 И путь тернистый, путь унылый
 
 Небесным светом озаряй.
 
 Пошли на ум твою святыню,
 
 Святым наитием напой,
 
 Да провещаю благостыню,
 
 Что заповедана тобой!.. —
 
 
 
 Надежды он не схоронил,
 
 Воспрянул дух, как голубь горный,
 
 И мрак сердечный, мрак юдольный
 
 Небесным светом озарил;
 
 Пошел искать он жизни, доли,
 
 Уже прошел родное поле,
 
 Уже скрывалося село...
 
 Чего-то жаль внезапно стало,
 
 Слеза ресницы пробивала,
 
 Сжималось сердце и рвалось.
 
 Чего-то жаль нам в прошлом нашем,
 
 И что-то есть в земле родной...
 
 Но он, бедняк, он всем не свой,
 
 И тут и там. Планета наша,
 
 Прекрасный мир наш, рай земной,
 
 Во всех концах ему чужой.
 
 Припал он молча к персти милой
 
 И, как родную, лобызал,
 
 Рыдая, тихо и уныло
 
 На путь молитву прочитал...
 
 И твердой, вольною стопою
 
 Пошел... и скрылся за горою,
 
 За рубежом родной земли
 
 Скитаясь нищим, сиротою,
 
 Какие слезы не лились!
 
 Какой ужасною ценою
 
 Уму познания купил
 
 И девство сердца сохранил!
 
 
 
 Без малодушной укоризны
 
 Пройти мытарства трудной жизни,
 
 Измерить пропасти страстей,
 
 Понять на деле жизнь людей,
 
 Прочесть все черные страницы,
 
 Все беззаконные дела...
 
 И сохранить полет орла
 
 И сердце чистой голубицы!
 
 Се человек!.. Без крова жить —
 
 (Сирот и солнышко не греет),
 
 Людей изведать — и любить!
 
 Незлобным сердцем сожалея
 
 О недостойных их делах
 
 И не кощунствуя впотьмах,
 
 Как царь ума. Убогим, нищим,
 
 Из-за куска насущной пищи
 
 Глупцу могучему годить,
 
 И мыслить, чувствовать и жить!..
 
 Вот драма страшная, святая!..
 
 И он прошел ее, рыдая,
 
 Ее он строго разыграл
 
 Без слова; он не толковал
 
 Своих вседневных приключений,
 
 Как назидательный роман;
 
 Не раскрывал сердечных ран,
 
 И тьму различных сновидений,
 
 И байронический туман
 
 Он не пускал: толпой ничтожной
 
 Своих друзей не поносил;
 
 Чинов и власти не казнил,
 
 Как N., глашатай осторожный,
 
 И тот, кто мыслит без конца
 
 О мыслях Канта, Галилея,
 
 Космополита-мудреца,
 
 И судит люди, не жалея
 
 Родного брата и отца, —
 
 Тот лжепророк! Его сужденья —
 
 Полуидеи, полувздор!..
 
 
 
 Провидя жизни назначенье,
 
 Великий божий приговор,
 
 В самопытливом размышленья
 
 Он подымал слезящий взор
 
 На красоты святой природы.
 
 — Как все согласно! — он шептал
 
 И край родной воспоминал;
 
 У бога правды и свободы
 
 Всему живущему молил,
 
 И кроткой мыслию следил
 
 Дела минувшие народов,
 
 Дела страны своей родной,
 
 И горько плакал... — О святая!
 
 Святая родина моя!
 
 Чем помогу тебе, рыдая?
 
 И ты закована, и я.
 
 Великим словом божью волю
 
 Сказать тиранам — не поймут!
 
 И на родном прекрасном поле
 
 Пророка каменьем побьют!
 
 Сотрут высокие могилы
 
 И понесут их словом зла!
 
 Тебя убили, раздавили;
 
 И славословить запретили
 
 Твои великие дела!
 
 О боже, сильный и правдивый!
 
 Тебе возможны чудеса,
 
 Исполни славой небеса
 
 И сотвори святое диво!
 
 Воскреснуть мертвым повели,
 
 Благослови всесильным словом
 
 На подвиг новый и суровый,
 
 На искупление земли!
 
 Земли поруганной, забытой,
 
 Чистейшей кровию политой,
 
 Когда-то счастливой земли! —
 
 Как тучи, мысли расходились,
 
 И слезы капали, как дождь!..
 
 
 
 Блажен тот на свете, кто малую долю,
 
 Кроху от трапезы волен уделить
 
 Голодному брату и злобного волю
 
 Хоть властью суровой возмог укротить! —
 
 Блажен и свободен!.. Но тот, кто не оком,
 
 А смотрит душою на козни людей
 
 И может лишь плакать в тоске одинокой —
 
 О боже правдивый, лиши ты очей!..
 
 
 
 Твои горы, твое море,
 
 Все красы природы
 
 Не искупят его горя,
 
 Не дадут свободы.
 
 И он, страдалец жизни краткой,
 
 Все видел, чувствовал и жил,
 
 Людей, изведавши, любил
 
 И тосковал о них украдкой.
 
 Его и люди полюбили, * (Как цветок, процвевший на их болоте. (Прим. Шевченка).
 
 И он их братиями звал;
 
 Нашел друзей и тайной силой
 
 К себе друзей причаровал.
 
 Между друзьями молодыми,
 
 Порой задумчивый... порой
 
 Как волхв, вещатель молодой,
 
 Речами звучными, живыми
 
 Друзей внезапно изумлял;
 
 И силу дружбы между ними,
 
 Благословляя, укреплял.
 
 Он говорил, что обще благо
 
 Должно любовию купить;
 
 И с благородною отвагой
 
 Стать за народ и зло казнить.
 
 Он говорил, что праздник жизни,
 
 Великий праздник, божий дар,
 
 Должно пожертвовать отчизне,
 
 Должно поставить под удар.
 
 Он говорил о страсти нежной,
 
 Он тихо, грустно говорил —
 
 И умолкал!.. В тоске мятежной
 
 Из-за стола он выходил
 
 И горько плакал. Грусти тайной,
 
 Тоски глубокой, не случайной
 
 Ни с кем страдалец не делил.
 
 Друзья любили всей душою
 
 Его, как кровного; но он
 
 Непостижимою тоскою
 
 Был постоянно удручен,
 
 И между ними вольной речью
 
 Он пламенел. Но меж гостей,
 
 Когда при тысяче огней
 
 Мелькали мраморные плечи,
 
 О чем-то тяжко он вздыхал
 
 И думой мрачною летал
 
 В стране родной, в стране прекрасной,
 
 Там, где никто его не ждал,
 
 Никто об нем не вспоминал,
 
 Ни о судьбе его неясной.
 
 И думал он: — Зачем я тут?
 
 И что мне делать между ними?
 
 Они все пляшут и поют,
 
 Они родня между родными,
 
 Они все равны меж собой;
 
 А я!.. — И тихо он выходит,
 
 Идет, задумавшись, домой;
 
 Никто из дому не выходит
 
 Его встречать; никто не ждет,
 
 Везде один... тоска, томленье!..
 
 И светлый праздник воскресенья
 
 Тоску сторичную несет.
 
 
 
 И вянет он, вянет, как в поле былина,
 
 Тоскою томимый в чужой стороне;
 
 И вянет он молча... Какая кручина
 
 Запала в сердечной его глубине?
 
 — О горе мне, горе! Зачем я покинул
 
 Невинности счастье, родную страну?
 
 Зачем я скитался, чего я достигнул?
 
 Утехи познаний?.. Кляну их, кляну!
 
 Они-то мне, черви, мой ум источили,
 
 С моим тихим счастьем они разлучили!
 
 Кому я тоску и любовь расскажу?
 
 Кому сердца раны в слезах покажу?
 
 Здесь нету мне пары, я нищий меж ними,
 
 Я бедный поденщик, работник простой;
 
 Что дам я подруге моими мечтами?
 
 Любовь... Ах, любови, Любови одной!
 
 С нее на три века, на вечность бы стало!
 
 В своих бы объятьях ее растопил!
 
 О как бы я нежно, как нежно любил! —
 
 И крупные слезы, как искры, низались,
 
 И бледные щеки и слабую грудь
 
 Росили, и сохли. — О дайте вздохнуть,
 
 Разбейте мене череп и грудь разорвите, —
 
 Там черви, там змеи, — на волю пустите!
 
 О дайте мне тихо, навеки заснуть! —
 
 
 
 Страдал несчастный сирота
 
 Вдали от родины счастливой
 
 И ждал конца нетерпеливо.
 
 Его любимая мечта —
 
 Полезным быть родному краю, —
 
 Как цвет, с ним вместе увядает!
 
 Страдал он. Жизни пустота
 
 Пред ним могилой раскрывалась:
 
 Приязни братской было мало,
 
 Не грела теплота друзей:
 
 Небесных солнечных лучей
 
 Душа парящая алкала.
 
 Огня любви, что бог зажег
 
 В стыдливом сердце голубином
 
 Невинной женщины, где б мог
 
 Полет превыспренный, орлиный
 
 Остановить и съединить
 
 Пожар любви, любви невинной;
 
 Кого бы мог он приютить
 
 В светлице сердца и рассудка,
 
 Как беззащитную голубку
 
 От жизни горестей укрыть;
 
 И к персям юным, изнывая,
 
 Главой усталою прильнуть;
 
 И цепенея и рыдая,
 
 На лоне жизни, лоне рая
 
 Хотя минуту отдохнуть.
 
 В ее очах, в ее томленьи
 
 И ум и душу утопить,
 
 И сердце в сердце растопить,
 
 И утонуть в самозабвеньи.
 
 
 
 Но было некого любить;
 
 Сочетаваться не с кем было;
 
 А сердце плакало, и ныло,
 
 И замирало в пустоте.
 
 Его тоскующей мечте
 
 В грядущем что-то открывалось,
 
 И в беспредельной высоте
 
 Святое небо улыбалось.
 
 Как воску ярого свеча,
 
 Он таял тихо, молчаливо,
 
 И на задумчивых очах
 
 Туман ложился. Взор стыдливый
 
 На нем красавица порой
 
 Покоя, тайно волновалась,
 
 И симпатической красой
 
 Украдкой долго любовалась.
 
 И может, многие грустили
 
 Сердца девичие о нем,
 
 Но тайной волей, высшей силой
 
 Путь одинокий до могилы
 
 На камнях острых проведен.
 
 Изнемогал он, грудь болела,
 
 Темнели очи, за крестом
 
 Граница вечности чернела
 
 В пространстве мрачном и пустом.
 
 Уже в постеле предмогильной
 
 Лежит он тих, и — гаснет свет.
 
 Друзей тоскующий совет
 
 Тревожит дух его бессильный.
 
 Поочередно ночевали
 
 У друга верные друзья;
 
 И всякий вечер собиралась
 
 Его прекрасная семья.
 
 В последний вечер собралися
 
 Вокруг предсмертного одра
 
 И просидели до утра.
 
 Уже рассвет смыкал ресницы,
 
 Друзей унылых сон клонил,
 
 И он внезапно оживил
 
 Их грустный сон огнем бывалым
 
 Последних пламенных речей;
 
 И други друга утешали,
 
 Что через семь иль восемь дней
 
 Он будет петь между друзей.
 
 — Не пропою вам песни новой
 
 О славе родины моей.
 
 Сложите вы псалом суровый
 
 Про сонм народных палачей;
 
 И вольным гимном помяните
 
 Предтечу, друга своего.
 
 И за грехи... грехи его
 
 Усердно богу помолитесь...
 
 И «со святыми упокой»
 
 Пропойте, други, надо мной! —
 
 
 
 Друзья вокруг его стояли,
 
 Он отходил, они рыдали,
 
 Как дети... Тихо он вздыхал,
 
 Вздохнул, вздохнул... Его не стало!
 
 И мир пророка потерял,
 
 И слава сына потеряла.
 
 
 
 Печально други понесли
 
 На утро в церковь гроб дубовый,
 
 Рыдая, предали земли
 
 Остатки друга: и лавровый
 
 Венок зеленый, молодой
 
 Слезами дружбы оросили
 
 И на могиле положили;
 
 И «со святыми упокой»
 
 Запели тихо и уныло.
 
 
 
 В трактире за круглым, за братским столом
 
 Уж под вечер други сидели кругом;
 
 Печально и тихо двенадцать сидело:
 
 Их сердце одною тоскою болело.
 
 Печальная тризна, печальны друзья!..
 
 Ах, тризну такую отправил и я.
 
 
 
 Согласьем общим положили,
 
 Чтоб каждый год был стол накрыт
 
 В день смерти друга; чтоб забыт
 
 Не мог быть друг их за могилой;
 
 И всякой год они сходились
 
 В день смерти друга поминать.
 
 
 
 Уж многих стало не видать;
 
 Приборы каждый год пустели,
 
 Друзья все больше сиротели —
 
 И вот, один уж, сколько лет
 
 К пустым приборам на обед
 
 Старик печальный приезжает;
 
 Печаль и радость юных лет
 
 Один, грустя, воспоминает.
 
 Сидит он долго, мрачен, тих,
 
 И поджидает: — Нет ли брата
 
 Хоть одного еще в живых? —
 
 И одинокий в путь обратный
 
 Идет он молча... И теперь,
 
 Где круглый стол стоит накрытый,
 
 Тихонько отворилась дверь,
 
 И брат, что. временем забытый,
 
 Вошел согбенный!.. Грустно он
 
 Окинул стол потухшим взором.
 
 И молвил с дружеским укором:
 
 — Лентяи! видишь, как закон
 
 Священный братский исполняют!
 
 Вот и сегодня не пришли,
 
 Как будто за море ушли! —
 
 И слезы молча утирает,
 
 Садясь за братский круглый стол.
 
 — Хоть бы один тебе пришел!
 
 Старик сидит и поджидает...
 
 
 
 Проходит час, прошел другой,
 
 Уж старику пора домой.
 
 Старик встает: — Да, изменили!
 
 Послушай, выпей, брат, вино, —
 
 Сказал слуге он, — все равно,.
 
 Я не могу; прошло что было, —
 
 Да поминай за упокой;
 
 А мне пора уже — домой! —
 
 И слезы снова покатились.
 
 Слуга вино, дивяся, выпил.
 
 — Дай шляпу мне... какая лень
 
 Итти домой!.. — и тихо вышел.
 
 
 
 И через год в урочный день
 
 Двенадцать приборов на круглом столе,-
 
 Двенадцать бокалов высоких стоят,
 
 И день уж проходит,
 
 Никто не приходит,
 
 Навеки, навеки забыты они.
 
 
 
 [Яготин 1843]
 
 

Число просмотров текста: 3753; в день: 0.57

Средняя оценка: Хорошо
Голосовало: 9 человек

Оцените этот текст:

Разработка: © Творческая группа "Экватор", 2011-2024

Версия системы: 1.1

Связаться с разработчиками: [email protected]

Генератор sitemap

0