I

   Однажды меня позвали ехать на бега. Так как это предложение исходило от лиц, которым я ничего плохого не сделал, мне оно не показалось планомерным и заранее обдуманным вовлечением в невыгодную сделку. Говорят, что в первый раз это не кажется никому.

   Один из убеждавших меня людей хорошо знал лошадей. Когда он говорил о них, казалось, что он провел все свое детство в беговой конюшне, умеет быстро сойтись с любой, даже самой замкнутой, лошадью и выведать от нее беговую тайну завтрашнего дня. Порой я даже удивлялся, почему у него еще не вырос хвост.

   – Ты понимаешь: приходишь ты на бега, ставишь на лошадь десять рублей, и представь себе твое удивление, когда тебе выдают сто сорок рублей.

   – Это будет даже не удивление, а вернее – радость, – согласился я, – тем более, если можно будет поставить еще…

   – Ну конечно, можно… А больше поставишь – больше и дадут…

   Признаюсь, что у меня даже мелькнула мысль о застойном состоянии нашей промышленности, раз есть такая область, где каждые десять рублей охотно оцениваются суммой в четырнадцать раз большей, тем более без всякого применения физического и умственного труда.

   – Будешь сидеть и смотреть, а тут тебе деньги…

   – Я понимаю, что мне самому бегать не придется… Я не настолько жаден, чтобы увеличивать свой заработок трехверстным пробегом. Но неужели это так?..

   – Да, только поедем… Ты сам увидишь… У меня есть верные лошади.

   – То есть как верные?

   – Да так уж, верные. Не выдадут.

   Было похоже, что меня зовут на какое-то темное дело, где верные сообщники обещались не выдавать. Это давало богатую пищу моей любви к необычайным происшествиям, но мало говорило чисто практическим соображениям.

   – Все-таки, может быть, ты объяснишь…

   – Вот привязался, право… Мне жокей говорил…

   – Ах, жокей… А что же, жокеи тоже бегают?

   – Еще острит. Не жокеи бегают, а лошади.

   – Знаешь, если бы тебе сказала сама лошадь, я был бы спокойнее.

   Все-таки я поехал.

II

   Около входа на места резко обнаружилось мое первое незнакомство с беговыми обычаями.

   – Пойди отдай в кассу три рубля, – сказал мне один из близких.

   – Как же это так, – поморщился я, – еще не видел ни одной лошади, а уже отдавай… На какую же ставить?

   – Фу-ты, дурак… Это же за себя.

   Я испуганно посмотрел на своего спутника и хмуро полез за деньгами.

   – Я лучше за тебя поставлю. Ты здесь свой человек. Я проиграю.

   Через несколько минут я понял, что это брали за право попасть на те места, где выдают вместо десяти рублей сто сорок. Это была выгодная комбинация, против которой протестовать было нелепо…

   Из какого-то уголка, приветливо прижатый группой разговорчивых людей к стене, я смог сразу осмотреть весь ипподром, по которому мирно и спокойно ездили на лошадях люди, одетые в куски самых разнообразных материй. Так приблизительно одевают к маскараду молодых людей провинциальные костюмеры, у которых все уже разобрано и для шестерых желающих остались только костюм Офелии, розовое домино и два рыжих парика.

   В жизни жокеи одеваются значительно скромнее и выдержаннее. Многие из них, заходя даже запросто к знакомым, не надевают красных шапок и зеленых штанов.

   – Ты видишь эту лошадь?

   – Вижу. Черная?

   – Черная. Пятый номер. На нее и ставь. Выиграет.

   – Именно эта? Черная? Ты это верно?

   Я посмотрел на лошадь. У ней был простодушный вид, совершенно не подчеркивающий ее желания оказать мне небольшую денежную услугу.

   – Значит, она наверняка?..

   – Ну, еще бы…

   Тон у него был настолько уверенный, что я перестал сомневаться. В конце концов, у лошади не может быть человеческой страсти насолить малознакомому и остаться последней только для того, чтобы посмеяться потом с другой лошадью над моей недальновидностью. Я вспомнил, что в специальных трудах я не встречал таких примеров в описании лошадиного характера. Деньги в кассе тотализатора у меня взяли охотно, что еще раз в моих глазах подчеркнуло теплое доверие, которое мне оказывала администрация бегов.

   – Ну что, взял?

   – Взял. Можно пойти получать? Это из той же кассы?

   – Что получать?

   – Сто сорок рублей. Ты же сказал…

   – Погоди, брат, побегут, потом получишь…

   Эта система расплаты мне не понравилась сразу.

   – После народа много будет у кассы. Не дотолкаешься. Может, хоть половину сейчас выдадут.

   – Начали, начали, смотри…

   Я стал смотреть. Бежали семь черных лошадей и одна серая. Какая из них была моя, я догадаться не мог. Бежали долго. Кто-то вытащил из-под меня стул, стал ногами на кончик моего пальто и замахал над самой головой биноклем.

   – Где же моя лошадь? – тревожно спросил я спутника.

   – Бежит, бежит, не мешай…

   Чувствовать, что какая-то лошадь везет сто сорок рублей, принадлежащих лично мне, и не знать, какая она, – это может сильно влиять на настроение. Никаких разъяснений я не мог добиться до самого последнего мгновения, пока человек, отнявший у меня стул, не соскочил с него и, посмотрев на своего соседа, хмуро процедил:

   – Идиот… Тоже, советчик…

   – Ну, теперь можно идти получать? – заискивающе спросил я спутника, – все прибежали…

   – А ты на какую ставил?

   – На черную. У меня даже билет есть. Хочешь – покажу?

   – Черных много. А твоя – того, брат…

   – Что – того… Я не понимаю этих беговых терминов…

   – Не пришла, и все.

   – Как так не пришла? Что же, ее в дороге потеряли, что ли? Или домой завтракать уехали? Я пойду получать…

   – Не ходи, – сухо заметил спутник, – не стоит. Разве кто-нибудь билет обронил…

   В кассе мне выдали обратно билет и просили не мешать. Вторичное предъявление того же билета в другом окошечке вызвало более резкий и ярче выраженный отпор моим вполне искренним попыткам оправдать обещание, данное мне спутником еще до бегов, о ста сорока рублях.

   Если это была шутка – то я мог бы за нее не платить десяти рублей, тем более постороннему человеку, сидящему в кассе. Если это ошибка моего приятеля и лошади, то пусть они делят мои расходы пополам: я не хочу отвечать за чужие ошибки.

   Поэтому я довольно сухо протянул своему спутнику руку и сказал, что еду домой.

   – Постой, постой… Куда же ты?..

   – Да так, знаешь, домой. Повеселился, и будет.

   – Ну брось… Сейчас одна лошадь будет бежать…

   – Совсем одна? Эта уж наверное первой придет…

   – Нет, не в том дело… Я хочу сказать, что она такая…

   – Верная?

   – Верная.

   – Ну, прощай, я пошел…

   – Да нет же… Ну поставь на эту. Я тебе ручаюсь.

   Я поставил новых десять рублей и стал сам внимательно следить за лошадью. Это было добросовестное животное, по-видимому, решившее поддерживать мнение о себе моего приятеля. Она сразу оставила сзади себя всех остальных лошадей и только уже около призового столба, экономя силы для другого заезда, пришла пятой.

   И на этот раз мой билет, как актерская контрамарка при полном сборе, оказался недействительным. Этим же свойством обладал и билет моего спутника, взятый на другую лошадь, отставшую от моей всего на несколько сажен.

   – Ты видишь, – ласково сказал он, не выдерживая моего взгляда, – и я же проиграл.

   – Видишь ли, – раздраженно ответил я, – на моих глазах людей переезжало поездом, однако я никогда не утешался этим, когда мне наступали на ногу…

   – Да, ты прав, но лошадь же была верная… Это простой сбой…

   – Принимая во внимание мое полнейшее незнакомство в этой области, – сдержанно, но сухо ответил я, – ты можешь мне объяснить, что лошадь треснула по ватерлинии, что у нее лопнул пропеллер или что у нее соскочили подшипник и маховое колесо, – я все равно не пойму. Тем не менее я ухожу домой.

   – Ну иди… Если ты такая свинья…

   – Послушай… Мне это стоило двадцать рублей… Где же мои двести восемьдесят?

   – Получишь…

   – Может быть, мне их дадут в другом месте, я тогда лучше поеду туда…

   – А хоть ко всем чертям…

   После этого или перестают подавать руку, или молча вздыхают и остаются. Слабость была и будет одной из отрицательных черт моего характера.

   – На какую же ставить?

   – Выбери сам…

   – У меня совсем нет знакомства в этом кругу… Вот на эту, пожалуй, поставлю… Видишь, вот эта ходит, я на нее хочу…

   – На эту нельзя…

   – Неужели она тут так попусту бегает… Зачем же ее пустили, если на нее и ставить нельзя… Это жульничество…

   – Ставить-то можно. Дураки ставят. Только не возьмет. Разве такие берут?..

   Я посмотрел на лошадь. Ничего опорочивающего в ее наружности не было. У ней было на месте все, что только может пожелать любая лошадь, берущая призы.

   – Может, ты знаешь о ней что-нибудь? Ты скажи. Это останется между нами…

   – Да разве такие берут, – иронически усмехнулся он, – а если и придет, так с тебя же еще возьмут деньги…

   – Что же это – штраф, что ли? – испуганно спросил я, с презрением взглянув на редкую лошадь.

   – Не штраф, а так… Дураки на нее ставят… На Бабочку ставить… Тоже…

   – Слышал, слышал… А на какую же?

   – Ставь на четвертый номер… Верные деньги.

   – Я знаю, что верные… Хорошо, если только не с меня…

   Я пошел и безропотно поставил на указанный номер.

   – Ты знаешь, это интересно, – сказал я, возвратившись, – я непременно буду смотреть за этой вот, о которой ты говорил… Интересно посмотреть потом на физиономии этих дураков, которые на нее поставят… Ругаются, наверное…

   – На то они и дураки, чтобы ругаться, – весело подтвердил мой спутник, – а вот как мы с тобой схватим сейчас…

   Лошадь, на которую ставили дураки, действительно вела себя непозволительно. С первого же момента заезда она стала отставать от других, догонять, вмешиваться в общую кучу, выбиваясь из сил и мотая головой.

   Я искренне смеялся, чувствуя в душе благодарность к человеку, выручившему меня советом от такого неосторожного шага, как ставка на нее лишних десяти рублей…

   Перестал я смеяться только тогда, когда эта смешная лошадь пришла первой. Через несколько минут я увидел небольшую группу дураков, игравших на нее, которые отходили от кассы с горстями бумажек. Выдавали им около шестисот рублей.

   – А они берут – эти вот… дураки, – надтреснуто шепнул я спутнику, – по шестисот…

   – Берут, – уныло ответил он, – верная лошадь…

   – А когда я хотел на нее ставить, – желчно спросил я, – что ты тогда изволил…

   – Да разве на такую лошадь…

   – А если вот за нее теперь такую сумму…

   – Верная лошадь…

   – Да… Вот что… Верная?! Знаешь что, голубчик, ты ко мне хотел завтра, кажется, зайти? Да? Хотел? Да?

   – Ну хотел, предположим…

   – Ну, так извини… Только уж меня дома не будет…

   – Видишь ли, я, собственно…

   – Может быть, ты через день хотел? Может, на будущей неделе? Может, через месяц? Все равно меня не будет… Прощай…

III

   Я никогда больше не поеду на бега… Позволить брать с себя какие-то деньги, зависеть от лошади… Я даже не понимаю, как культурный человек может опуститься до того, чтобы сидеть и лихорадочно ждать, когда ему выдадут за десять рублей сто рублей лишних.

   Хорошая книга любимого автора, серьезная пьеса или разговор с людьми, которых ценишь и уважаешь, вот что должно заполнять жизнь, отданную кропотливой умственной работе.

   Только в четверг съезжу. Говорят, что выдачи будут большие и лошади есть верные. Надо же отыграть проигрыш.

   1915