Cайт является помещением библиотеки. Все тексты в библиотеке предназначены для ознакомительного чтения.

Копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений осуществляются пользователями на свой риск.

Карта сайта

Все книги

Случайная

Разделы

Авторы

Новинки

Подборки

По оценкам

По популярности

По авторам

Flag Counter

Юмор
Бухов Аркадий (Л.Аркадский)
Язык: Русский

Яд доброты

В первый вечер нашего знакомства Шванин спросил меня, почему я сегодня в черном галстуке.

   – А так просто. Забыл купить.

   – А вы любите темно-зеленые с золотистым оттенком?

   – Темно-зеленые? – праздно спросил я, не желая придавать его вопросу острое значение. – Очень. В них есть что-то.

   – Ну, так у вас завтра будет такой галстук. Ни больше, ни меньше как темно-зеленый… И именно я, если разрешите, преподнесу вам его.

   Он торжествующе посмотрел на меня и, не дожидаясь благодарности, отошел в сторону. На другой день посыльный принес мне шванинский подарок; а когда следующий раз я надел его и пошел в гости к знакомым, где был и Шванин, я понял, что сделал непростительную ошибку. Увидев меня, Шванин отвел в сторону хозяина дома, позвал меня и, похлопав пальцами по галстуку, спросил;

   – Каково?

   – Что? – удивленно спросил хозяин, поглядывая на нас обоих.

   – Галстучек-то? Каков?

   – Да, галстук, – неопределенно бросил хозяин, – зеленый, кажется…

   – Не в том дело, что зеленый, а как приобретен-то… Я ведь подарил. Три часа в магазине рылся…

   Я немного смутился.

   – Я и забыл вас поблагодарить…

   – Что тут благодарность… Приказчики, можно сказать, с ног сбились… Еле нашли такой…

   Через несколько минут ко мне подошел какой-то малознакомый человек и деловито попросил:

   – Можно вас к свету? Вот сюда немного… Ага, хорошо… Мне сегодня Шванин с утра звонками надоел: приходите, говорит, посмотреть, какой я ему галстушонок закатил… Ничего себе…

   – Мерси, очень…

   За картами Шванин пришел из другой комнаты и перебил кому-то хороший ход.

   – Играет? – по-отечески, шутливо спросил он, обращаясь к кому-то, обо мне, – а на галстук и внимания никакого… А я-то, старый дурак… Четыре магазина обегал… Приказчики…

   – Нет, что вы, что вы… Я очень благодарен…

   – Я так, к слову…

   Когда все расходились и толпились в передней, разыскивая калоши, Шванин вернулся с лестницы и, пожимая мне руку, предупредил:

   – Вы его пальтецом прикройте, а то сверху еще чего, пожалуй… он нежный…

   – О ком это вы так заботитесь? – с улыбкой спросила какая-то дама в капоре.

   – Да вот галстучек ему подарил, а он человек молодой, неосторожный…

   – А покажите-ка ваш знаменитый галстук… Ничего, милый… У вас есть вкус, Шванин…

   – Ну, еще бы… Четыре магазина… Три часа… Все приказчики…

   Галстук я подарил швейцару. О Шванине почти забыл.

* * *

   Встретил его только вчера. Шел по улице и думал, что в такую ночь ужасно тяжело быть одному. Бродить по улицам надоело, а дома была скука, темные обои и два книжных шкафа с намозолившими глаза корешками переплетов.

   – Алексей Сергеич! Вы? Куда это?

   Я оглянулся и увидел Шванина.

   – Здравствуйте. Так брожу. Хмуро что-то на душе…

   – Ай, бездомник, бездомник. В такую ночь домой бежать надо, к близким… Ночь-то какая…

   – Да у меня никого нет. Дома тоскливо, одиноко… Приду – сейчас же спать лягу…

   – Спать? Вы? Сегодня? Да я сейчас не знаю, что сделаю, если вы не пойдете ко мне…

   – Ну, что вы, право…

   – Он еще думает, как бы обидеть человека… Да допущу ли я, чтобы человек один ходил здесь, когда… Извозчик, Спасская… Тридцать копеек…

   Дома шванинская доброта, как вода у мельницы, пробила все плотины человеческой холодности и хлынула наружу неудержимым потоком.

   – Ну, съешьте вот этот кусочек, – с дрожью в голосе говорил он, выковыривая какой-то ломтик ветчины, – ну, ради вашей молодости… Ну, я прошу…

   Я ел во имя моей молодости, ради счастья шванинских детей, за грядущее счастье родины, пил кислый портвейн и затхлую мадеру за здоровье восемнадцати отсутствующих и незнакомых мне сослуживцев Шванина.

   Только когда последний кусочек кулича беспомощно задержался в моей руке, не имея возможности протолкнуться через чем-то набитый рот, Шванин закидал меня сочувственными, соболезнующими вопросами.

   – Скверная, говорите, комната? Холодная?

   – Вода замерзает. Думаю сменить.

   – И скучно одному?

   – Бывает. Редко, а все-таки бывает…

   – Как жалко… Такой молодой, и уже… И скверно возвращаться одному?

   – Да, неважно… Ну-с я пошел… Очень вам благода…

   – Что? Уходить? И вы думаете, что в такую ночь я…

   Через полчаса бесплодной борьбы с неиссякаемой добротой отзывчивого человека мне пришлось остаться ночевать у Шванина. Ночью он четыре раза осторожно заглядывал в отведенную мне комнату и шепотом справлялся:

   – Спите?

   – Нет, а что? В чем дело?

   – Может, попить хотите, – так вот тут, на столике… Может, вам свет мешает?..

   – Не беспокойтесь, очень хорошо…

   – Я все-таки прицеплю еще газетку к занавеске… Глаза молодые – они ночью темноту любят…

   Когда я вернулся домой и стал переодеваться, в кармане пиджака что-то зашуршало. Я вскрыл конверт и изумленно вынул оттуда деньги.

   «Не сердитесь, милый Алексей Сергеевич, – написал Шванин в маленькой сложенной записочке, – я сам был молод и знаю, что такое без денег праздник проводить. У меня эта четвертная, можно сказать, лишняя, а когда у вас будет, отдадите».

   Я сконфуженно улыбнулся и переложил четвертную к пачке других бумажек, праздно лежавших у меня в бумажнике.

* * *

   Доброта Шванина начала сказываться через четыре дня,

   – Алло! Слушаю вас… Слушаю…

   – Это вы, Алексей Сергеевич?

   – Ах, Дмитрий Михайлович! Какими судьбами?

   – Вы только не сердитесь, голубчик, но мне прямо даже обидно…

   – В чем дело?

   – Я даже не поверил сначала… Разве у вас такие скверные обстоятельства?

   – У меня? Нет, кажется, ничего…

   – Ну, что там скрывать… Только почему вы не обращаетесь ко мне? Через несколько месяцев мы с вами, можно сказать, будем родственниками, я так рад, что я отдаю дочь за такого милого молодого человека, а вы идете сначала к чужим людям…

   – Я, право же, ничего не понимаю…

   – Мне Шванин звонил, говорил, что дал вам двадцать пять рублей и даже не назначил срока…

   – Дмитрий Михайлович, поверьте…

   – Да, я сам понимаю, дело молодое… В картишки продулись?

   – Поверьте мне…

   – Да вы не волнуйтесь… Мне только неприятно, что у меня в доме вы всегда говорите о хороших заработках, о свободных деньгах, а тут на самом деле…

   – Я же не просил… Вы понимаете…

   – Вы отдайте ему… Одолжите у меня и отдайте…

   – Я очень вам благодарен, но мне не нужно ваших денег, кроме того…

   – Я вам не навязываю, но мне просто неприятно… Вы извините меня, может быть, это мещанство, но что делать… Неприятно, что жених моей дочери ходит и занимает четвертные у каких-то…

   – Я бы просил вас, если это возможно… Алло! Алло… Дмитрий Михайлович… Барышня! Что вы нас разъединяете? Что? Повесил трубку… Ага… Хорошо…

* * *

   – Что же, вы подыскиваете комнату себе? Мне, конечно, все равно, если моей квартирой гнушаются, я так, как хозяйка спрашиваю… Билетик надо вывесить…

   – С чего вы взяли, Мария Михайловна? Садитесь, пожалуйста…

   – Ничего, я постою. Не я взяла, другие берут. Могли бы сами сказать, не через знакомых. Я не кусаюсь.

   – Я же ничего не понимаю…

   – Да и понимать тут нечего. Ваш же знакомый, господин Шванин… Прочитайте.

   Она передала мне письмо, в котором Шванин образно и настойчиво укорял мою хозяйку в том, что она губит молодой организм своего квартиранта, не отапливая в достаточной мере комнат…

   Дочитав, я скорбно посмотрел на хозяйку.

   – Тут в соседнем доме комнатка хорошая есть, – уклончиво ответила она на мой взгляд.

   – Тут недоразумение какое-то, – робко произнес я, – я ничего не говорил…

   – Если у каждого жильца свое недоразумение будет, лучше уж так как-нибудь, – хмуро возразила она, – вы подумайте и скажите насчет билетика, когда вывесить можно. Не из-за удовольствия комнату сдаешь, чтобы потом сплетничали..

   – Я просил бы вас…

   – Нет уж позвольте мне попросить вас… Мне это не нравится.

* * *

   Верочку я встретил во время поисков комнаты. – Ну, как Расланова? – холодно спросила она меня, небрежно подав руку. – Томитесь по ней?

   – При чем тут Расланова? – удивленно спросил я.

   – Да так… Убитое настроение, муки одиночества, ночевка вне дома…

   – Откуда вы знаете?.. Кто вам наболтал?..

   – Совершенно незаинтересованный человек… Я слухов не собирала, а просто вчера встретила Шванина, он мне и рассказал… И о ваших жалобах на одиночество, и о вашей тоске и неудовлетворенности… Мне казалось бы, что человек, который собирается начинать жизнь с другим человеком, которого он называл любимым, не должен томиться из-за того, что какая-то артистка…

   – И об артистке Шванин рассказал?

   – Нет. Об артистке он не рассказал, но это томление, эта тоска, эти ночные кутежи вне дома… Недаром этот ваш знакомый рассказывал, что он целую ночь вас утешал… Сначала утешитель, потом утешительница явится…

   – Верочка…

   – Вера Дмитриевна.

   – Оставьте это. Все вздор.

   – Ну, знаете, Алексей Сергеевич, если для вас это – вздор, чего же я могу ожидать дальше?..

   – Верочка…

   Еще через несколько дней мне удалось восстановить прерванную чужой добротой линию своей жизни. Деньги я вернул Шванину с короткой и характерной припиской, после которой мы избегали встреч друг с другом.

   Мне рассказывали, что в одном обществе, говоря обо мне, Шванин невольно прослезился при воспоминании о незаслуженной обиде и тихо сказал:

   – Как тяжело, как больно быть отзывчивым… Они топчут это чувство сапогами… Так жестоко, так холодно топчут…

   С тех пор я решительно избегаю встреч с добрыми людьми.

   1915

Число просмотров текста: 3938; в день: 0.61

Средняя оценка: Хорошо
Голосовало: 11 человек

Оцените этот текст:

Разработка: © Творческая группа "Экватор", 2011-2024

Версия системы: 1.1

Связаться с разработчиками: [email protected]

Генератор sitemap

0