Когда я в первый раз получил предложение пойти собирать грибы, меня поразил тот искус, который должен вынести каждый, принявший это скромное с виду предложение.

   – Сегодня уж вы часов в девять ложитесь…

   Привыкший вообще скептически относиться ко всем проектам видоизменить мой довольно неприглядный для чужого глаза режим, я очень удивился такому совету.

   – Почему в девять? Это примета такая, что ли, грибная?

   – Нет, так… Чем раньше, тем лучше.

   – Может, тогда мне уж и обеда дожидаться не стоит?.. Сейчас половина третьего, до четырех дотяну, а потом книжечку на сон грядущий…

   – Вы не смейтесь… Часов в шесть вставать надо…

   – Может, не есть перед этим днем?

   – Если у вас все шутки, тогда как хотите…

   Я постарался уверить моих собеседников, что, судя по этим требованиям, я придаю завтрашней прогулке не только шутливое, а наоборот, планомерно-трагическое значение, но необходимость ложиться спать в тот час, когда у меня только начинается вечер, и встать, когда я только что разосплюсь, вызывала во мне непоборимый протест.

   – А почему в шесть именно?

   – Лучше… Все с утра ходят…

   – Я понимаю, – пытался я логически обосновать свои возражения, – если бы это была рыбная ловля… Утром хороший клев, но ведь это грибы… Может быть, есть такие сорта, которые нужно часа два прикармливать и только после этого с восходом солнца они показываются из земли…

   – Таких нет, – сухо ответили мне.

   – Может быть, у грибов есть дежурные часы, когда их можно собирать?

   – Что вы глупости-то говорите…

   – А если это глупости, то гриб, который торчал в шесть часов утра, будет на том же месте и в двенадцать… Подрастет даже еще немного…

   – Одним словом, вы не хотите идти?..

   Это был слишком поспешный и недобросовестный вывод из моих слов; я опроверг его и предложил людям, надеющимся на свои силы, попытаться меня разбудить.

   К девяти велел приготовить постель. Не знаю, как это распоряжение подействовало на мою горничную, не привыкшую к таким выходкам с моей стороны, но, во всяком случае, когда я вернулся домой во втором часу ночи, постель была сделана.

* * *

   Несмотря на всю кажущуюся безнадежность этого предприятия, утром меня стали будить. Сопротивлялся я недолго, тем более что приемы, пущенные в ход для этого, отличались убедительной примитивностью. Одеяло, стащенное на пол, конечно, не могло сразу прекратить удовольствие сна, но грузно севший на ноги самый тучный из грибников немедленно уничтожил все надежды на дальнейший уют теплой постели; вылитая сверху холодная вода на шею тоже сильно способствовала тому, что через десять минут, хмурый и обиженный, я уже был одет и приготовлен ко всем ужасам грибного спорта.

   Грибные места обычно находятся на расстоянии двух часов ходьбы от дачи. Если бы кто-нибудь вздумал выстроить ее около самого грибного места, его непременно уверили бы все знакомые, что грибы немедленно перекочевали куда-то в другой лес, к которому надо идти непременно два часа. Если грибы находятся рядом, то все же к ним идти надо с таким расчетом, чтобы заплутаться среди дач, попасть на железнодорожную станцию, четыре раза завязнуть в болоте и только после этого начать искать их. Почему это так – я не знаю, но существование такого обычая, я думаю, никто из потерпевших оспаривать не станет.

   Резкое отличие грибного спорта от собирания ягод сразу сказывается на месте, когда грязные и усталые собиральщики почему-то сразу останавливаются около какого-нибудь корявого дерева и с криком бешеной радости начинают ползать по земле. Ягоду можно просто сорвать и положить в рот. Сделав это достаточное количество раз, сметливый человек отстает от своей компании, находит дорогу к даче и спокойно идет пить кофе и читать утреннюю газету. Если собиратель ягод достаточно состоятельный человек и ему не нужно сейчас же с собранными ягодами бежать на железнодорожную станцию, чтобы продать их какому-нибудь рассеянному пассажиру, он может ограничиться полуфунтом хорошей спелой клубники. Каждый грибник, наоборот, старается набрать такое количество грибов, чтобы вместе с тяжелой корзиной напоминать ту лошадь, которая в конце сезона повезет его дачную утварь в город. Ягоды просто едят; грибы едят немногие неосторожные люди, поэтому их нужно намариновать, нажарить, насушить, истолочь и еще что-то малодоступное некулинарному уму. Весьма возможно, что опытные хозяйки варят из них варенье или приготовляют сливочный крем. Поэтому каждый грибник старается нанести столько этой дряни, чтобы хозяйка, всплеснув руками, села на пол и заплакала от сознания, что у нее не хватит способов использовать все собранные грибы.

* * *

   Совершенно неожиданно, когда я сорвал первый попавшийся мне под ноги гриб и с торжеством показал его своим спутникам, они единогласно и цинично засмеялись.

   – Этот нельзя…

   – Почему нельзя? Я же его первый нашел…

   – Это вредный…

   – Что значит вредный? Все грибы вредные. Я не привык рассматривать их как целебное средство от ревматизма или подагры, а если я его все-таки нашел…

   – Нашли, так и бросьте… Это поганый…

   – В природе нет ничего поганого.

   – Ну, а это поганый!..

   – Конечно, в пристрастном освещении… Может, вы и меня через десять минут назовете поганым… Впрочем, если я мешаю, я могу, конечно…

   – Ну что вы обижаетесь… Вот видите, я сейчас нашел, это – белый гриб, дорогой и вкусный…

   – Да, но он подозрительно похож на мой… Шляпка, ножка… Ага, я и другой нашел…

   – Покажите-ка…

   – Смотрите, пожалуйста… Красота какая – красный и белые точечки… Такие, наверное, маринуют.

   – Мухомор.

   – Что мухомор?

   – Гриб ваш.

   – Гриб? Это что – очень дорогой сорт?

   – Их не едят.

   – Что же, их в цемент заливают или ленточкой перевязывают, что ли?

   – Выбрасывают просто…

   – Знаете что, – сухо и уклончиво заметил я, – если каждый гриб, найденный мной, будет вызывать такие нелестные замечания, то…

   – Да вы не каждый собирайте…

   Этот выход мне окончательно понравился. Я с удовольствием стал ходить вместе со всеми и, встретив гриб, просто наступал на него ногой: правда, при таком обороте дела в мою корзину попали только какая-то оригинальная еловая шишка и сильно мешавший при ходьбе шнурок от ботинка, но я не рисковал вызвать порицание.

   Оказалось все-таки, что этот риск был, потому что через полчаса порицание окружающих вылилось в открытую и шумную форму.

   – Это черт знает что такое!.. Вы сейчас два белых гриба раздавили…

   – Разве эти жертвы так кричали, – хмуро полюбопытствовал я, – что привлекли ваше внимание?

   – Да вы бросьте шутить… Мы ходим, ищем, ползаем, а вы их ногами давите…

   – Если вам не нравится этот способ, – миролюбиво предложил я, – я могу просто садиться на них: результаты будут одинаковы…

   – Мы вас больше не будем брать с собой…

   – Если бы вы вынесли это решение еще вчера, я был бы значительно больше доволен…

   – Тоже… Ходит и мешает…

   Так как это было самое точное определение моей работы в то время, я спорить не стал.

* * *

   В тот же день на кухне, куда грибники со вздохом облегчения сваливают все набранное в лесу, происходит обычно короткий, но характерный разговор.

   – Нанесли, черти… С жиру бесятся…

   – Жарить, что ли, надо…

   – Жарить… Подашь им на стол, морду воротить будут: сметана гадкая да масло горькое…

   – Барыня к ужину велела…

   – К ужину и зажарим. В лавке была? Масло купила? А грибы-то купила? Ну и жарь.

   – Их и жарить? А эти?

   – Ты еще у меня поговоришь – эти… Что купила, те и жарь. Эти, эти… Разговорилась… А как господа дохнуть будут с поганок да с мухоморов, тоже разговаривать будешь?

   За ужином счастливые и заспанные грибники с жутко скрываемым чувством отвращения набрасываются на купленные в соседней лавке грибы и с умилением произносят:

   – Сами собирали… Четыре часа ходили…

   – Ах, какая роскошь… Неужели сами? – стоически-холодно удивляется случайный гость. – Скажите – такие грибы, и сами…

   Добрых полчаса еще разговаривают о грибах и кончают только тогда, когда один из самых безнадежно засыпающих грибников тыкает с широкого размаха вилкой в подгорелые котлеты и двигает блюдо к гостю:

   – Кушайте… Куште пжалста… Сами собирали…

   В эти дни я совсем не выхожу к ужину.

   1916